По эту сторону облаков. Как я стал предателем

13. Навстречу термоядерному апокалипсису

<right><i>6 августа 1999 года
Японская Социалистическая Республика (Хоккайдо)
Центр острова, город Асибецу</i></right>

А пока мы обшаривали Море Изобилия, всё самое интересное происходило, разумеется, не там. Судьба всей операции решалась двадцати километрах к северо-западу, га втором этаже кремовой четырёхэтажки, в двухкомнатной холостяцкой квартире младшего научного сотрудника отдела технического обслуживания Антона Кэндзабуровича Москаля-Ямамото. В большой комнате, прямо на пушистом ковре, он самозабвенно, как в последний раз, занимался любовью. Алина Воробьёва лежала под ним, крепко вцепившись в его мускулистые плечи. Она не издавала ни звука, и только подавалась навстречу при каждом толчке. Она дышала медленно, страстно и тяжело.
Наконец, она отпустила руки. Антон выдохнул, и откатился на спину. Глаза Алины сверкали, а его — подёрнулись дымкой.

— У тебя по прежнему никого нет?— спросила она.

— Тащемта, у меня, как всегда,— отозвался Москаль-Ямамото,— Всё — было.

— Я вспомнила этот монолог о девственности на первом курсе лицея,— Алина хихикнула,— Что когда кое-кто лишиться девственности, про это ещё долго, очень долго никто не узнает. Конечно, в этом возрасте так многие рассуждают. Но было очень необычно услышать такое от мальчика.

— С тех пор я многому научился.

— Например, теоретической физике.

— Чтш-то помню, да.

— Это говорит ученик великого профессора Флигенберда!

— Ого, ты и его помнишь…

— Профессора Флигенберда сложно забыть. Такой мужчина! Среди мужиков много медведей, но такие импозантные — редкость!

— Я — не лучший из учеников профессора.

— Но ведь теорминимум-то сдал.

— Нет.

— Как нет.

— Тащемта, забрал документы сразу после волны. И устроился сюда. После аварии тут платили, как космонавтам.

— Но ты мог вернуться и доучиться.

— Наверное, мог.

— Но вот твой напарник — сдал, и закончил.

— Тащемта, он так решил. Наверное, смысл увидел.

— Может быть, он был, а ты просто невнимательно смотрел.

— Тащемта, волна была испытанием. Не хуже, чем то, что случилось с тобой. Каждый спасался своим. Шубин поехал сдавать, чтобы отвлечься. Я не поехал сдавать, чтобы не грузило. Ангары строил, приборы вывози. Как-то так.

— А Гриша спасался борьбой?

— Гриша тут не причём. Он ещё с первого курса вылетел. Сказал, что зачёт сталинистам сдавать не будет.

— Неужели в университете было так много преподавателей-сталинистов?

— Откуда мне это знать? Я не Гриша, сталинистами не интересуюсь.

— А чем спасались те, кому не надо было сдавать теоретический минимум?

— Рисоводством. Волонтёрством. Религией.

— Как ты думаешь, Петя-кун пожалеет о бойне в церкви?

— Никогда. Слава Богу, Пеия-кун у нас буддист.

— Серьёзно? Это Ватанабэ-кун повлиял?

— Тащемта, неизвестно, кто повлиял. Быть может, Ватанабэ. Но я так не думаю — у Пети-куна буддизм совсем не такой. Может быть, Ирхин, который соавтор Флигенбеда. А может быть, Борис Гребенщиков. Или сам Далай-лама.

— Петя-кун не похож на буддиста.

— На русского буддиста он и правда не похож. А вот на японского — очень даже. Наш приятель, насколько я знаю, склоняется к традиции Хоссо. Как Мисима Юкио.

— Он же очень добрый человек в глубине души. Самый добрый из нас.

— Он добрый, как милосердная Каннон. Просто по работе он часто в гневной форме.

— А ты какой?

— Я умный, как Маньшу. Только тоже постоянно в гневной форме. Поэтому хожу эдаким Ямантакой. У меня голова от свиньи.

— Похоже, ты тоже буддист, только тайный.

— В тридцатые годы в одном закрытом институте,— Москаль-Ямамото прикрыл глаза,— был один тайный иудей. Он учился в двадцатые, когда евреи учились по национальной квоте — уже в пятидесятые такое невозможно даже вообразить. Соблюдать заповеди было тяжело, особенно насчёт кашрута. Столовка там, наверное, была как у нас в лицее — там не то, что кошерное, там съедобное было непросто найти. А по субботам он не брал в руки ни ручку, ни мел. Чтобы не написать случайно две буквы подряд.

— А как проявляют себя тайные буддисты?

— Не знаю. Они же тайные.

— Но ты же понимаешь, что Петя-кун исполнил своё обещание и отвёл меня к башне. Показал, какая она — жизнь возле неё. А представляешь, на той стороне залива, в Аомори, живёт девушка. И она тоже мечтает увидеть Башню вблизи. Но границ между ней и башней намного больше. Это и пролив, и государственная граница, и последствия аварии... А ведь между двумя Япониями столько связей. Внучка профессора Томидзавы, я слышала, так и осталась на юге и растёт где-то в провинции. Может быть, что и в Аомори.

— Эту девушку тоже предадут?

— Я не считаю, что Петя-кун меня предал.

— А Петя-кун так считает. Ему виднее.

— Это у вас профессиональное — везде видеть предателей?

Москаль-Ямамото почесал нос.

— Думаю, нет. Тащемта, в моём случае это врождённое.

— Но при этом ты не боишься спать со шпионками?

— А я и не сплю. Кстати, ты уже англичанка?

— Пока нет. Вид на жительство.

— Гражданство по замужеству у тебя, по ходу, накрылось.

— Я не знала, что он собирается делать. Честно.

— Зачем выходить за человека, которого совсем не знаешь?