По краю лезвия смычка

-2-

Санкт-Петербург

Консерватория

(полгода назад)

Был чудный майский вечер – солнце, голубое небо. Лера продела обе руки в лямки рюкзака и повязала олимпийку вокруг бедер. Огромное серое здание давило своей мощью. Где-то в недрах этого монстра учится Миррка. Вдруг стало страшно. Она ж маленькая, худенькая… И вообще… Не от мира сего. Мирра не от мира сего. Эта жуткая Консерватория, наверное, поглотила ее целиком. Не жуя. Музыкальный питон.

Они сидели втроем в преподавательской. Сегодня был выходной, но  отовсюду то и дело доносились разные музыкальные звуки. Мирра хозяйничала, разливала чай, виновато открывая упаковку зефира в шоколаде. Лере, конечно, нельзя. Но она и так еле уговорила Станислава Адамовича встретиться с фигуристкой.  Так как же чай совсем без всего…

- Ну, рассказывайте, юная леди, что привело вас ко мне? – Станислав Адамович улыбался светлой, открытой улыбкой Деда Мороза, поглаживая серебристую бороду.

Его любимые круглые очки, под которыми в голубых глазах сверкали таинственные искорки, дополняли образ. Вылитый Дед Мороз!

Вот только Мирра очень хорошо знала своего учителя… Он был недоволен. Более того, он был зол! А виду не показывал, потому как слишком хорошо воспитан. Мирра знала, почему маэстро злится, хотя ей он не сказал ни слова. Она нарушила тайну. Практически уничтожила магию, которой с ней поделились. Впустила в их мир чужака…

Оставалось лишь надеяться, что Станислав Адамович поймет. Обязательно поймет, когда узнает, какая Лера. Ах, видел бы он ее на льду! Они подружатся, Мирра в этом не сомневалась. Маэстро, которого она боготворила и Лера. Ее… подруга. Подружка. Друг…

Слово перекатывалось на языке зефиром в шоколаде. Как же она мечтала, что у нее, наконец, появится кто-то, с кем можно делить горе и радость, слушать музыку, пить чай, гулять… Они так похожи – Лера все время катается, Мирра все время играет. Обе практически не учат обычную школьную программу, обе себе уже не принадлежат. Их путь определен. Но теперь, когда они вместе – это не так страшно!

- Станислав Адамович, я хочу, чтобы на студии записали скрипку для моего проката. Федерация оплатит расходы, если музыку утвердят. Сначала ее надо показать Роберту Вахтанговичу, моему тренеру. Можно Мирра сыграет, а я запишу?

Мирра  за спиной старого скрипача покрутила пальцем у виска и закрыла лицо ладонями… Вот Лерка всегда так! Ну как можно было взять все и выпалить одним махом! Надо было как-то… По-другому.

- Мирра рассказывала. Вы – юная фигуристка. Уж простите, красавица, - не поклонник. В молодости больше интересовался музыкой. А теперь, боюсь, - поздно начинать.

Мирра делала подруге отчаянные знаки. И все они означали одно – «Заткнись, ради всего святого!»  Лера пожала плечами, дав понять, что передает пальму первенства в общении с маэстро его ученице.

- Станислав Адамович… А вы никогда не видели, как тренируются настоящие фигуристы?

- Не довелось.

- А хотите посмотреть? Давайте вместе сходим?

- Послушайте, девочки… - старик снял очки и стал протирать их платком.

Когда Станислав Адамович доставал из кармана пиджака этот  огромный клетчатый платок и начинал тереть свои очки так, будто хотел проделать в линзах дырку, - это был очень, очень плохой знак…

- Идти на тренировку не обязательно – у меня есть записи. Я сейчас покажу последний прокат, – и Войсковицкая вытащила из рюкзака старенький ноутбук.

Миррка сколько угодно может гримасничать за спиной своего обожаемого маэстро! Такими темпами она вообще ничего не успеет. Она должна добиться записи «Хрустального шара», потому что она будет, будет катать под эту музыку! И не важно, как долго ей придется уговаривать этого Деда Мороза.

Чудо-экран  загорелся, и настроение Станислава Адамовича испортилось окончательно. Как он не любил всю эту современную технику! С тех пор как умерла его жена,  раз в месяц относил белье и одежду в прачечную. Стиральную машинку дочь увезла на дачу, к счастью. Как вообще можно находиться в одном помещении с такими звуками! Это же… Нечеловеческая пытка!

Но юные леди настаивали, и ему ничего другого не оставалось, как смотреть в этот… как его там… ноутбук. Зазвучала музыка. Лера вывела изображение на весь экран, сделала громче звук.

«Лунная соната». Бетховен. Гений! Гений нечеловеческого, космического масштаба! И... эта девочка в коньках. На льду. Удивительно, но ей каким-то совершенно непостижимым образом удалось выразить душу этого бессмертного произведения. По-своему, конечно… Но… Это… Это просто невозможно! Он забыл о том, что смотрит в мерцающий экран. Он был там, вместе с этим слегка курносым веснушчатым созданием в перчатках и убранными в «хвост» непослушными волосами. Руки. Ее руки пели. Звали за собой. Гуттаперчивая девочка! Гуттаперчивая… Как? Как она это делает? И сколько же надо трудиться, чтобы вытворять такое? Там же холодно!

Сердце профессора сдалось уже на середине, а к концу записи, он уже понимал, что побежден.

Видео закончилось. На несколько мучительно долгих секунд стало совсем тихо. Затем снова стало слышно, как вздыхают и плачут инструменты в бесконечных полутемных коридорах Консерватории. Лера не сводила со Станислава Адамовича напряженного, требовательного взгляда. Мирра прижала  обе ладони к щекам, стараясь вообще не смотреть на маэстро. Наконец Дед Мороз заговорил:

- Вам, Лерочка, - надо будет кое-что почитать. Вы удивительно чувствуете музыку! Этого у вас не отнять. У вас… У вас действительно талант. Вы не просто двигаетесь под музыку, но выражаете ее по-своему, вот что важно. Музыканты, исполняя  ту  или  иную вещь, вносят что-то свое. Каждое исполнение – уникально. Это сотворчество композитора и исполнителя, диалог двух душ, что находятся в разных временных пространствах! Разве это не удивительно, юные дамы? А? Разве не чудо? Не волшебство?! Миррочка, будь так добра, налей старику еще чаю, - синие глаза Станислава Адамовича блестели от удовольствия.