По праву верности

По праву верности

Глаза их полны заката,

Сердца их полны рассвета.

1823

Солнце догорало над Фонтанкой, и рыжие ленты его лучей вились по течению к невским водам. Петербург укрывался флёром романтичной таинственности, пробуждался для ночных кутежей и готовил декорации для грядущих спектаклей, вписанных в историю города людскими сердцами. Эта сцена, думается, интересовала Михаила многим больше, чем в Малом театре, а Александра, ведомая потребностью позаботиться о наставнике, не посмела променять променад в его компании даже на очаровательную Федру в исполнении несравненной Екатерины Семёновой¹, покорившей сердца театральных ценителей.

Поначалу шли в тишине. Михаил, важно заложив руки за спину, рассматривал петербургские пейзажи, думая о чём-то своём, немного хмуря брови и едва заметно поджимая губы. У Александры в голове было в основном пусто: она то бездумно хваталась взглядом за прохожих, привлекающих внимание, то вглядывалась в фигуру своего спутника, выискивая даже малейшие намёки на неудобство — Москва ещё восстанавливалась, и сам Михаил только недавно набрался сил для долгих пеших прогулок. И как бы Александра ни уговаривала его не истязать своё тело и позволить ему исцеляться в покое, у её неусидчивого учителя всегда находились чересчур убедительные аргументы в свою защиту.

Этим вечером московское притворство держалось недолго: остановившись у пруда в Летнем саду, он лениво потянулся и, искоса взглянув на заинтересованно рассматривающую его Александру, расселся прямо на траве, слегка откинувшись на выставленные назад руки и подставив умиротворённое лицо, искусно скрывшее болезненную гримасу, последним солнечным лучам. Та подавила усмешку, снисходительно покачав головой, и уместилась рядом — не одному же Михаилу прозябать на холодной земле, да и неловко как-то смотреть на наставника сверху вниз.

— Вам, как я помню, нравится Екатерина Семёновна, — подал голос Москва, не открывая глаз. — Да и Расином, кажется, вы зачитывались с большим удовольствием. Не пожалеете, что пропускаете спектакль?

Петербург беззаботно пожала плечами:

— Верю, что это не последняя постановка Расина, да и на Екатерину Семёновну взглянуть ещё удастся. Уверяю вас, у меня не будет никаких сожалений о сегодняшнем вечере.

— Неужто моцион по петербургским улицам привлекательнее захватывающей драмы? — Михаил усмехнулся и, склонив голову набок, посмотрел на неё.

Александра встретила его взгляд мягкой улыбкой и, повторив чужую позу, нисколько не кривя душой, объявила:

— Вы ведь знаете, Михаил Юрьевич: Петербург моему сердцу всегда будет милее всего прочего.

Ответа не последовало. Голубые глаза вернулись к раскрашенному яркими всполохами столичному небу, и только Сашин взгляд оставался равнодушен к арабескам природы: охваченная солнечным пламенем фигура Москвы являла собой прекраснейшее произведение искусства — ей просто не хватало духу не смотреть, не впитывать в себя каждый трепет белёсых ресниц и ласковые прикосновения ветра к обожжённому золоту волос. Насколько прекрасна была первопрестольная столица, настолько пленительно-красиво и её воплощение — и в целом мире не сыскать человека краше.

Что-то неумолимо изменилось в образе Михаила после трагедии недавних лет²: морщинка меж серьёзно сведённых бровей разгладилась, извечное напряжение отпустило плечи, в сосредоточенном взгляде растаяли ледники и игриво зажурчали ручьи, а на губах всё чаще загоралась довольная улыбка. Будто сбросив терзавшие его оковы, он расцветал — и вместе с тем цвели чувства в пылкой Сашиной душе, опутывали настойчивыми вьюнами-привязанностью её сердце. И молчать о них становилось невыносимо, и сказать о них — боязно. И оставалось только смотреть.

И ловить ответные взгляды, заинтересованные, счастливые, порой разгорячённые, порой тоскливо-нежные.

Что-то неумолимо изменилось в образе Михаила, и отношение к молодой столице — более всего.

— Дозволите мне дерзость спросить вас о личном?

Москва даже не моргнул, когда голос Александры настойчиво нарушил воцарившуюся между ними тишину, и только кивнул в дозволение.

— Вы ещё питаете обиду к моей наглости занять ваше место?

Петербург неуверенно прикусила губу, встревоженная собственным вопросом — Михаил Юрьевич ведь давно просил не донимать его пустяками, — и только больше растерялась, когда ответом ей послужил тихий добродушный смех. Качая головой, Михаил посмотрел на неё — в глазах его слабо искрилось неоправданное озорство.

— Неужель вам недостаточно моих заверений в тот день, когда вы проливали слёзы у гроба только почившей Елизаветы Петровны? Мне казалось, я дал вам понять, что во мне нет обиды к вам.

— Да, но… — Александра пристыженно отвела взгляд, хмуря брови.

— Александра Петровна, — Михаил бесстыдно перебил её, — я вам клятвенно обещаю, что во мне не осталось и толики обид. Не терзайте себя почём зря.

Петербург махнула головой в несогласии. Набравшись невиданной смелости, успокоенная необычайно мирной атмосферой между ними, она доверчиво исповедалась, избегая, однако, взглянуть на наставника:

— Ваши слова несказанно много значат для меня, Михаил Юрьевич. Вы ведь знаете. Я всегда смотрела на вас с восхищением. Ни в одном уголке мира не найти кого-то другого, похожего на вас. Ваша смелость, ваше мужество, жертвенность… — она на мгновение запнулась, подбирая слова, и понизила голос до вкрадчивой, почти шепчущей интонации. — Вы всё положили на алтарь процветания России. И я всю свою жизнь стараюсь соответствовать вам, быть достойной наследия, которое вы принуждённо оставили для меня. И если вы недовольны мной…