По тонкому льду

По тонкому льду

Ни одной визуальной причины
Заскучать, заболеть, разреветься.
Только память ножом перочинным
Задевает то душу, то сердце.
У меня от тебя только память.
Это – слишком тяжёлая ноша.
Как легко можно ранить, и ранить,
Оставаясь при этом х о р о ш и м.

Златенция Золотова

Взмокшая, с замирающим сердцем и прерывистым дыханием, Верочка вздрогнула и проснулась, то ли от внезапного грозового разряда за окном, то ли приснилось что-то нехорошее.

В стекло барабанили крупные дождевые капли, резвилась, выплёскивая накопленную силу и удаль молодецкую стихия, сверкая и гремя во всю мощь необузданного летнего характера.

Семён спал, отодвинувшись от неё на пионерское расстояние, лицом к стеночке.

В том не было бы ничего странного. Вера всегда ложилась на краю, с тех пор как родилась Катенька, чтобы любимый, к тому же глава семьи и кормилец, мог выспаться перед изнурительным рабочим днём. Только прежде муж прижимался к ней всем корпусом, даже во сне нежно лаская чувствительную грудь, сопел, приятно уткнувшись холодным носом в шею, и закидывал на неё ногу.

Что-то в их отношениях изменилось внезапно, вдруг. Понять, что именно стало не так, было довольно сложно.

Вера беззвучно встала, долго смотрела на мелькающий в грозовых отблесках силуэт такого близкого и в то же время далёкого мужчины, с которым сроднилась за долгие восемь лет совместной жизни, который давно и прочно был частью её существа.

Был…

Почему так случилось, какое могущественное явление вмешалось в их семейное счастье, заставляя просыпаться в поту среди ночи, разделять жизнь на “до” и “после”? Отчего ей кажется, что любовь и благополучие остались в прошлом, лишая настоящего и будущего?

Впрочем, зачем кокетничать, скрывать от самой себя не просто сомнения, не банальные комплексы, а вполне материальные метки, несущие в себе недвусмысленную угрозу?

Первой ласточкой в череде причин, выбивших Веру из устойчивого равновесия, был едва уловимый запах чужой женщины на вороте рубашки, небрежно брошенной Семёном в стирку.

Смутные сомнения терзали мозг как повторяющаяся музыкальная фраза на заезженной виниловой пластинке.

Вера в непорочность единственного и самого родного человечка стёрли неприятные ассоциации, атаковавшие возбуждённое сознание.

Запах мог оказаться случайным, есть такие ароматы, которые впитываются на расстоянии, но волосы, длинные вьющиеся ниточки рыжего цвета. Вера внимательно рассмотрела их сквозь увеличительное стекло, уложив на мелованную бумагу.

Сомнений быть не могло: волосы на супружеской постели, явно женские волосы.

Спустя несколько дней Семён замкнулся, стал задерживаться на работе, без ужина ложился спать, отвернувшись к злополучной стенке, перестал не только ласкать, даже дотрагиваться.

В выходной день муж обложился книгами, что-то увлечённо записывал.

И весь день сосредоточенно молчал.

Это оказалось невыносимым, непосильным испытанием, потому что кое-что она уже знала. Пусть это были только догадки, предположения, но совсем не беспочвенные.

Вера не выдержала давления обстоятельств, собралась и ушла к единственной подруге, бывшей однокласснице, Люсеньке Роповой, с которой не виделась года два, впервые за время супружества оставив детей наедине с отцом.

Семён что-то невразумительное буркнул, оставив действия жены без внимания.

Равнодушие с его стороны, дополненное непонятным поведением и вполне реальными поводами для ревности, было вдвойне, втройне обиднее, чем обычная бытовая размолвка, какие случались довольно часто, но не вызывали агрессивной нервозности.

Несчастная, зарёванная, растерянная и оскорблённая Вера долго бродила, не разбирая дороги, смертельно усталая, обозлённая на горемычную судьбу и на весь белый свет.

До Люсеньки она всё же добралась, прикупив попутно вина и сладостей. Подруга обрадовалась, накрыла стол, но близости, душевного родства, прежнего соприкосновения душами не возникло. Ностальгические темы разговоров быстро иссякли. В реалиях сегодняшних их жизненные пути и мировоззрение разошлись кардинально.

Люсенька никогда не была замужем, семейные проблемы были ей чужды, по причине чего делиться с ней горем было нелепо, бессмысленно. У подруги была своя, непонятная для Веры жизнь без обязательств перед кем бы то ни было.

Мало того, спустя пару часов на огонёк к одинокой подружке прилетел возбуждённый сверх меры мужчина, нисколько не скрывающий цель визита. Плоские шутки и развратные действия страстного искусителя заставили женщину попрощаться, несмотря на договорённость с мужем остаться с ночёвкой.

Вера ещё немного погостила, чтобы не казаться неучтивой, и вышла в ночь.

Полным диском ярко светила Луна, россыпь звёзд украшала небосвод, однако с северной стороны стремительно надвигались густые тучи, подгоняемые слабыми пока порывами ветра.

Женщина озябла. Одежда её не предполагала ночной прогулки.

Остановка со сломанной крышей и прогнившей скамейкой, да и вся местность, были пустынны, безжизненны.

Часов у Веры не было. Впрочем, домохозяйке они были без надобности: размеренная, монотонно-однообразная жизнь была упорядочена привычными семейными ритмами, подразумевающими массу хозяйственных забот, требующих ежедневного выполнения.

Хоть и была она не робкого десятка, незнакомые звуки в ночной тишине, усиленные вконец испорченным настроением и грустными мыслями, вызывали тревожные ассоциации, дурные предчувствия, неприятный холодок в недрах живота, и суеверный страх, заставляющий внимательно прислушиваться.

Шумно пролетевшая мимо птица, шуршание ветвей, скрип стволов, маятниковое движение теней, и прочие обыденные явления, несли в себе, если не жуткую опасность, то её предощущение.

Ужасно хотелось закрыть глаза и в мгновение ока оказаться дома, прижаться к тёплому родному телу, которое...

Вместо привычного ощущения счастья мысли о муже вызвали поток непрошенных слёз, которые Вера тут же осушила волевым усилием: необходимо сосредоточиться, победить предательски подкрадывающийся страх. Да и ревность ей не к лицу.