По тонкому лезвию мести

Глава 10.1 "Боль. Знаешь ли ты, что такое любовь?"

      В голове пульсировала только одна мысль — бежать. Бежать и не оглядываться. Бежать как можно быстрее. Бежать в стремлении спасти свою хрупкую драгоценную жизнь. Она мчалась, не разбирая дороги, к главным воротам Конохи, ощущая при этом болезненные удары нервно бьющегося сердца от каждого отзвука некогда любимого голоса позади неё.
      — Мидори! Постой! Пожалуйста!
      Мимолётно обернувшись и увидев дьявола, неуклонно приближающегося к ней, уже успевшего скрыть свою демоническую личину под маской, Мидори содрогнулась всем телом. Он нагонял её. Этот демон, восставший из преисподней, нёсся быстрее молнии, грозясь в любую секунду догнать и…
      Наруто никогда не рассказывал ей о клане Учиха. Никогда. На каждый её подобный вопрос он неизменно вздрагивал и поспешно уходил в другую комнату, надолго запираясь в ней, а порой даже рыдая, тщетно стараясь приглушить стенания закушенным до крови кулаком.
      Маленькая Мидори не понимала подобного поведения отца, напрасно обижаясь на скрытного родителя, пока в один прекрасный день Хината всё же не решилась провести с дочерью серьёзный разговор. Нет, она не рассказала ей о событиях довоенного времени или же о нападении Учихи на Коноху. Нет. Она не сделала этого просто потому, что знала, насколько важен был Саске для её любимого мужа. Хината не забывала об этом ни на мгновение, и пусть её сердце так и не смогло простить его за гибель отца и сестры, настраивать дочь против этого клана она никогда бы себе не позволила. И именно поэтому Хината просто объяснила своей малышке, что для папы подобные расспросы являлись болезненными, заставляющими его израненную душу мучиться и страдать, неизбежно напоминая ему о прошлых душевных травмах, обидах и разочарованиях.
      Юная Узумаки многое переосмыслила после разговора с матерью и ровно с того же момента утоляла жажду своего любопытства исключительно посредством третьих лиц: от мальчишек во дворе, от старушек в бакалейных лавочках, от престарелых шиноби, имеющих слабость к рассказам о войне. И именно благодаря этому Мидори знала о клане Учиха. Знала про Учиху Итачи и про Учиху Саске, про легендарного Мадару и не менее прославившегося Обито. Знала, сколько боли и разрушений клан принёс Деревне, Скрытой в Листве, и, конечно же, знала, что последнего из клана Учиха казнили более десяти лет назад. Да она и сама присутствовала на этой казни, тайком сбежав в тот день из дома и наблюдая за кровавым действом с ветки близлежащего дерева в компании Хару и Акено.
      Так откуда же тогда у Хаттори шаринган?! Откуда он у него? Неужели он восставший из пепла Учиха, жаждущий отмщения за своих умерших соклановцев?
      «Если произнести вслух имя этого проклятого клана, то Учиха Саске придёт за тобой…» — Она невольно стала проговаривать эту известную всем детям в Конохе страшилку, вынуждая своё тело неметь от возрастающего с каждой секундой страха.
      Нет, этого просто не могло быть!
      Но она же видела шаринган! Она видела его!
      Мидори почти добежала до главных ворот, когда знакомая, некогда до боли желанная рука всё-таки смогла дотянуться до её плеча холодными пальцами и моментально обжечь кожу слабым электрическим разрядом, срывая с губ куноичи панический вскрик беспощадно нахлынувшего чувства безысходности. Из бьякугановых глаз градом хлынули слёзы, а тело сразу же стало ватным и до омерзения непослушным, от чего она незамедлительно упала бы наземь, если бы не поймавшие её вдруг тёплые руки сокомандника, так неожиданно появившегося, словно бы из ниоткуда.
      Хару бережно обнял напарницу и, грубым движением руки скинув ладонь Кейтаро с плеча возлюбленной, пронзил его ненавидящим взглядом.
      — Ублюдок, что ты с ней сделал?! — заорал он, обнажая клыки, предостерегающе увеличившиеся в размерах, и больше напоминая сейчас разъярённого дикого зверя, нежели человека. — Почему она плачет?! — Инузука сделал едва заметный знак Дайске, и верный пёс, подобно хозяину, в момент ощетинился, утробно зарычав и заставив джонина невольно отойти на два шага.
      — Она… Она увидела моё обезображенное лицо, — хрипло ответил Хаттори, переводя отчаянный взгляд на дрожащую всем естеством девушку; он до сих пор отказывался верить, что его клановое додзюцу могло вселять настолько невыразимый ужас. Однако спустя всего лишь мгновение горькая усмешка, так безжалостно пронзившая его душу насквозь, уже многое расставила на свои места, давая ему возможность наконец-таки понять. Понять то, что с самого детства пытался отрицать.
      Так вот, значит, о чём говорил Какаши-сенсей! Вот, значит, как люди будут относиться к нему, узнай они правду…
      Каким же он всё-таки был глупцом, ненароком подумавшим, что тот, в ком текла проклятая кровь клана Учиха, может быть достоин любви. Самым настоящим дураком, всего лишь на мгновение, но поверившим в эту несбыточную утопию о нормальной жизни обычного человека, а не изгоя, презираемого всеми. И даже она… Даже эта добрая солнечная девочка, так внезапно ворвавшаяся в покрытое коркой льда сердце, считала его демоном во плоти, боясь и ненавидя его душу и, конечно же, шаринган, который он так и не сумел приручить. Его извечное проклятье.
      — Мидори, это правда? — Инузука прижал куноичи к себе чуть крепче и едва ощутимо провёл ладонью по её белокурым волосам в надежде успокоить растревоженную сокомандницу.
      Та перевела обезумевший от страха взгляд на Кейтаро и, вновь неосознанно вздрогнув всем телом, неуверенно кивнула. Она и сама не понимала, почему подтвердила его обман. Может быть, из-за того, что боялась перечить воле этого исчадия ада, а быть может, просто потому, что туго соображала в данную секунду, абсолютно не отдавая себе отчёта в своих поступках и действиях.
      — Мидори-химе, — бархатный низкий голос пронзил её множеством мельчайших иголок откровенной угрозы, от чего она невольно прижалась к Хару ещё сильнее, вынуждая джонина в очередной раз лишь горестно ухмыльнуться. — Я надеюсь, вы умеете держать язык за зубами…
      — Эй, шёл бы ты отсюда, — раздражённо огрызнулся Инузука, пытаясь оградить возлюбленную от посмевшего посягнуть на её душевный покой типа. Он так и знал, что эта чёртова миссия до добра не доведёт! — Ты ранен, вот и вали в госпиталь, а к ней… — он перевёл выразительный взгляд на Мидори, — к ней больше не приближайся. Понял меня, урод?
      Кейтаро с силой сжал челюсти, так, что зубы заскрипели от столь сильного трения друг о друга, и попытался максимально глубоко вздохнуть в стремлении подавить предательски подступающие к горлу слёзы обиды.
      Сколько ещё боли и презрения ему предстоит вынести? Хватит ли у него на это сил?
      — Не приближусь, не беспокойся. Больше никогда… — он невольно запнулся, потому как на одно короткое мгновение душевная боль стала практически невыносима, перебивая и без того рваное дыхание, — больше никогда не приближусь.
      Хаттори резко развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, начиная исступленно убеждать себя, что боль пройдёт, что всякая боль со временем проходит — пройдёт и эта. Обязательно пройдёт, просто необходимо было немного подождать, совсем чуть-чуть, хотя бы до завтра… И обязательно станет легче.
      Дождавшись, когда ненавистный шиноби отряда Анбу скроется из виду, Хару облегчённо вздохнул и, переведя обеспокоенный взгляд на Мидори, обхватил её бледные щёки своими тёплыми, всё ещё дрожащими от ярости ладонями.
      — Неужели его физиономия настолько пугающая? — мягко улыбаясь и наслаждаясь временной покорностью куноичи в своих объятьях, спросил Инузука, чувствуя, как пульс в артериях начинал зашкаливать до небес. Та медленно подняла на него ошеломлённый взгляд, а затем, резко зажмурившись, накрыла свой холодный мокрый от испарины лоб рукой.
      — Я… — с трудом проговорила она онемевшими от страха голосовыми связками, — я ничего не понимаю, Хару. — Её ладонь плавно переместилась со лба на щеку, а затем, мимолётно коснувшись пальцев напарника, скрылась в густых золотистых локонах. — Я ровным счётом ничего не понимаю…
      Инузука успокаивающе погладил её виски, задыхаясь от какого-то странного чувства безграничного счастья, что шквальным ветром обрушилось на его многострадальное сердце, а после, игриво задев вздёрнутый девичий нос своим, чуть слышно спросил:
      — Малыш, чего же ты не понимаешь? — вопрос прозвучал несвойственно для него нежно, участливо, мягко, но полностью погружённая в свои мысли Мидори этого даже не заметила.
      Что-то внутри неё истошно кричало, остервенело вопило, что она не права, что она заблуждалась: грубо, непоправимо, фатально. Что-то в глубине её души буквально скручивалось безжалостной пружиной беспокойства, отдаваясь невыносимой пыткой во всём теле и с каждой секундой всё больше и больше убеждая в ошибочности своих суждений.
      Но как? Как ей разобраться во всём этом? Где искать ответы? У кого?!
      На несколько секунд Мидори даже задержала дыхание, не выдерживая тяжкого груза царившего в её голове хаоса, но потом каким-то непостижимым для неё образом ответ на последний вопрос всё же смог найти выход из этого безнадёжно запутанного клубка мыслей, отдаваясь гулким эхом от разрушающихся границ подсознания.
      Да, был такой человек. Был!
      Точно она не знала, мог ли он всё ей объяснить, но это было и не настолько важно, пока существовал хотя бы минимальный шанс понять истину произошедшего.
      Устремив на напарника серьёзный взгляд и обходительно убрав его руки со своего лица, она твёрдо произнесла:
      — Мне срочно нужен Какаши-сенсей.