По ту сторону тумана

Глава 4. Бык

Жозе Гомес шёл сквозь туман и насвистывал. Башмаки отбивали по мостовой гулкую дробь, она недурно подходила к простенькому мотивчику свистелки. Получалось нечто то ли маршевое, то ли залихватски-портовое. Выпивка всегда пробуждала у Быка склонность к музицированию, которую он, обычно, всецело посвящал пьяным кабацким песням и похабным куплетам.

Он остановился возле канала. Глянцево-чёрный поток сонно журчал внизу, из-за постылого тумана его почти не было видно. Но размеренное пение текущей воды всё равно действовало на организм, напоминало о естественных надобностях. Поэтому Гомес подошёл к затейливым кованным перилам. Сплюнул, дождался плеска, ухмыльнулся и приспустил портки.

- Зуб даю, что это не Лиссабон, - пробурчал он себе под нос, пока давал свободу выпитому, - я там каждый канал знаю, каждый, чтоб его, долбаный забор. А это чего? Бесовщина какая-то!

Он саданул по ограде ногой и отпрянул, едва не уронив штаны. Причудливые металлические столбики неожиданно отозвались громким звоном. Чистым, пронзительным, как голос церковного колокола.

- Иисус помилуй! Что за дрянь? – Бык продолжал пятиться.

Гулкий звон раскатился волной, затих, но не исчез. Парню показалось, что звук разбудил нечто невидимое, взбудоражил округу, как запущенный в осиное гнездо камень. Туман отозвался на звук едва слышным сердитым гулом, он дребезжал где-то грани слуха и фантазии. Лился со всех сторон сразу.

Гомес нервно сглотнул, выругался и побежал. Нельзя было оставаться на месте ни минуты, ни одного мгновения! Стук каблуков превратился в чечётку, мимо проносились пятна фонарей, мрачные туши домов, какие-то неразличимые вывески. Канал давно остался позади. Он уже начал задыхаться, но никак не мог избавиться от сердитого гула в ушах. Ощущение, будто десятки мстительных глаз буравят спину, постоянно усиливалось.

Город не собирался прощать обиды.

Неожиданно стены домов разошлись. Из серого марева проступили неясные очертания, и перепуганный Гомес вылетел к небольшому фонтану. Едва не запнулся о бортик, остановился в последний момент. Хотелось выругаться, но воздух рвался из лёгких хриплыми вздохами.

Он сделал несколько шагов вдоль круглого, украшенного лепниной бортика. Присел, прижался спиной к бугристой прохладной поверхности.

- Я это, не виноват! Не хотел я, прощения прошу! – хрипло прокричал в ожившую тишину.

Серебристый стрёкот фонтана показался похожим на смех. Издевательское хихиканье малолетнего сорванца, которому удалось подстроить кому-то пакость. Смех раскатился в тумане, затрепетал сотней негромких колокольчиков. Нереальность происходящего вливалась в душу ледяным потоком. Мутным, как воды канала.

Бык сжался, втискиваясь спиной в лепнину и начал неистово молиться. Толстые непослушные пальцы с трудом нашарили под рубахой простенькое распятие. Стиснули изо всех сил. Он начал каяться во всех грехах, обещал Всевышнему, что больше никого ни то, что не убьёт – даже не ударит, и вообще уйдёт в монахи. Он дрожал, покачивался и бормотал, пока ужас не начал отступать.

 - Не-не-не, так не бывает. Не бывает, - он медленно, робко как ребёнок приподнялся над бортиком, огляделся. – Я перепил, наверное… да, хряпнул лишнего и сплю. А может, это дурная сивуха? Точно! Траванулся малость, вот дрянь!

Жозе Гомес выхватил бутылку из кармана и швырнул в мглистую темноту. Бросил так сильно, будто хотел зашибить злейшего врага. Но когда звон бьющегося стекла не раздался, ужас прошил сердце навылет. Зубы верзилы принялись выбивать затейливый ритм.

Сумрак вздрогнул. Залился тихим, но отчётливо различимым детским смехом. Словно кто-то рассыпал бубенчики щедрой рукой. В клубах медленно проступили очертания чего-то громадного. Чёрный силуэт, выше человеческого роста и широкий как двуколка, вздохнул, немного сжался и вновь раздался вширь. Вместо шумного дыхания зазвенел колючий переливчатый смех.

- Не подходи! Богом заклинаю, проваливай, зарежу! - Гомес дрожащей рукой нашарил раскладной ножик в кармане штанов.  

Чудище вздохнуло смеясь и снова двинулось вперёд. Жуткое, неотвратимое, как топор палача. Крепкие пальцы, что могли поигрывать клинком словно монеткой, позорно одеревенели. Нож упал в воду, ехидно булькнул напоследок. Парень постарался отгородиться от ожившего кошмара, двигаясь вокруг фонтана. Как будто маленькие львы, держащие на мордах тарелку с журчащей водой, могли его защитить.

Чудище сжалось и прыгнуло неправдоподобно высоко. Раздался шорох, похожий на биение рваной парусины под ударами ветра. Гомес дико заорал, отскочил, и мохнатая туша рухнула рядом. То ли когти, то ли рога выбили крошево из камней площади. Он развернулся, попытался бежать, но что-то плетью хлестнуло под колени. Гомес рухнул, ударился головой о мостовую, но не заметил боли. Лишь зашёлся ещё более отчаянным криком, срывая связки. Перевернулся на спину и сумел отползти на пару шагов.

Оно нависло словно башня. Такое близкое, но всё ещё неразличимое в тумане существо с густой тёмной шерстю. Распахнулся усеянный иглами провал пасти.

Что-то рухнуло на чудовище сверху, подобно горному камнепаду. Загрохотало. Бык остервенело заработал руками и ногами, отполз ещё дальше. Расплывчатая туша пронзительно верещала и каталась по земле, борясь с каменной горгульей. Точно такие крылатые монстры строили рожи гостям с крыши отеля. Мраморные лапы поднимались и опускались, словно молоты, когти терзали ошеломлённо визжащую тварь.

Жозе Гомес по прозвищу Бык умел выживать. Это вообще, было единственным, что он умел. Поэтому он вскочил и побежал не разбирая дороги, не глядя, чем завершится схватка и даже не думая. Гомес бежал и бежал, пока не выскочил к готической громаде отеля. Он мог бы поклясться на библии, что драпанул с площади в совершенно другом направлении, но снова оказался под крупными золочёными буквами.

- Люди! Чтоб вас, на помощь… - он издал хриплый вопль, больше похожий на предсмертный стон. Ввалился внутрь, страшный, грязный, испачканный кровью. Бык сам не знал, как ему повезло вовремя опорожнить мочевой пузырь.