По утрам она поет в душе

По утрам она поет в душе

По утрам она поет в душе. Это его немыслимо раздражает. Он так и сказал мне вечером, пододвигая к себе третью рюмку: «Немыслимо».

Они приехали на конференцию на день раньше меня, на открытие и пленарное. Я выбрался только на секционные. Нас поселили в соседние номера. Мой самолет прилетел ночью, я продрог в заплутавшем такси. Темный город колол сквозь обметанные инеем окна золотыми иглами звезд, эти холодные иглы впивались мне в пальцы, в ступни, так что к тому моменты, как мы подъехали к гостинице около половины шестого утра, ног я почти не чувствовал.

Сонная горничная провела меня по гулким пустым коридорам. Я быстро принял обжигающий душ. Упал на кровать, завернувшись в одеяло. И услышал, как за стеной она поет в душе. Сперва тихо, почти мурлыча, потом громче, с бархатной джазовой хрипотцой. Голос отражался от кафеля стен, от пластика душевой кабинки, свивался горячей лентой, сжимался плотной золотой пружиной, готовой распрямиться с ослепительной силой.

Я подумал о том, что женщина с таким голосом, наверняка, как и я, любит горячий душ. Я представил, как она, немного пританцовывая в такт звучащей внутри нее музыке, выходит из кабинки, завернутая в персиковый гостиничный халат. Не видно, какого цвета у нее волосы – мокрые, они замотаны полотенцем. Она выходит в коридор и, тихо ступая босыми ногами, подходит к моей двери…

В дверь постучали. Я накинул рубашку, влез в дорожные джинсы и открыл.

– Извините. – Горничная изо всех сил старалась не зевнуть. От старания на глазах у нее выступили слезы. – Забыла сказать, чтобы свет в комнате включился, нужно вставить карту гостя…

Я поблагодарил ее за заботу, объяснив, что со всем разобрался. С досадой прислушался к звукам из соседнего номера. Женщина перестала петь. Проснулся глухой и злой мужской голос. Он что-то выговаривал утренней птице за стеной, она бросала ему – резко и насмешливо – что-то в ответ.

Я запер дверь, упал на постель и уснул, раздосадованный.

– Это ведь вы живете в соседнем номере? – сказал он мне вечером в баре, опрокидывая вторую рюмку. Высокий стареющий красавец с заметно редеющей шевелюрой. – Мы разбудили вас утром. Извините.

– Ничего страшного. Я только прилетел. Ваша жена замечательно поет. – Я старался, чтобы моя улыбка выглядела искренней.

– Она мне не жена. Так, коллега…

Мне захотелось уйти. Я не большой поклонник пьяных исповедей, но людей отчего-то тянет выворачивать мне душу после первой же рюмки коньяка.

– Вы на какой секции выступаете?  – спросил я его, чтобы переменить тему.

– Я – нет, я не выступаю, – он помотал головой. – Карина выступает. Я просто научный руководитель ее проекта. Насколько ею… можно руководить. Она же ничего не слушает, только делает вид, а потом все равно поступает, как решила. И у нее все получается… Стерва… Бармен, повтори.

Я узнал ее еще до того, как он, опустошив очередную рюмку, махнул в сторону дверей, приветствуя спутницу. Я узнал ее по чуть танцующей походке, стремительной, словно летящей. Мне казалось, обладательница такого голоса должна быть томной и медлительной, но она, казалось, излучала энергию целеустремленности и почти физически ощутимую жажду жизни и деятельности. Высокая, гибкая, словно в кандалы заключенная в серый деловой костюм, она подошла к моему спутнику, улыбнулась теплой обезоруживающей улыбкой нам обоим и тихо попросила:

– Александр Валентинович, будьте добры, дайте ключик от номера. Я переоденусь и спущусь. Закажите мне что-нибудь выпить.

Она быстрым и точным движением вынула у него из рук ключ-карту и, не утруждая себя степенностью, взбежала по лестнице, игнорируя приветливо распахнувшиеся двери лифта.

– Нравится? – спросил он, щурясь. Глаза его странно блестели за стеклами очков в элегантной оправе.

Я непонимающе посмотрел на него.

– Нравится… что?

– Она нравится? Карина?

– Ваша коллега? – Я не мог понять, к чему он ведет.

– Хочешь ее?

Я подумал о том, что у меня давно не было женщины. Что я свободен, а она, Карина, непристойно не подходит своему унылому спутнику, и что, если бы она дала понять, что хотела бы остаться на ночь в моем номере, я не стал бы запирать перед ней дверь.

Видимо, я слишком медлил с ответом. Он решил, стоит брать быка за рога.

– Переспи с ней, а? Ты нормальный мужик. Хочешь, я тебе денег дам? Тыщ пять, даже восемь. За большее перед женой не оправдаюсь.

Я смотрел на него, не в силах понять, о чем он. Где-то дома у него есть жена, которой он отчитывается о тратах в поездке, куда отправился со своей любовницей-аспиранткой. И он подсаживается в баре к первому попавшемуся мужчине и предлагает тому свою любовницу?

Первым импульсом было съездить ему по роже. Но – в первый вечер по приезду на международную научно-практическую конференцию? Съездить, так и не разобравшись, в чем дело?

– Ты не думай, я не извращенец какой-то, – продолжил он, словно мое молчание подхлестывало его, как плеть. – Просто, понимаешь, у меня жена, дети, кафедра. А еще Карина… она хорошая, сексуальная, только умная как…

Он не сумел найти слова и только сжал кулак, словно комкал в нем что-то.

– Но в постели просто бомба. Не пожалеешь…

Я поднялся с табурета, уже зная, как именно я его ударю. Правая рука сама собой сжалась в кулак, шрамы гудели, словно басовые струны. Снизу под скулу, так, чтобы его голова дернулась, остатки коньяка из рюмки выплеснулись на серые строгие брюки…

– О, смотри, какая…

Он пьяно помахал в сторону лестницы, по которой спускалась Карина. Я оглянулся и замер, ошеломленный ее… нет, не красотой, скорее энергией, чем-то вроде ауры исходящей от не силы. Я опустил руку.