Победа

Победа

Победа

Белый потолок, сжатые до скрипа зубы. Мысли, мысли. Иногда тягучие, медленные, иногда обжигающе резкие. А ещё страх, страх не за себя, страх за мою не родившуюся дочь.

Сильно тяготит то, что даже возможности погладить живот у меня нет, так же как и возможности поговорить, если только мысленно. Нет голоса, нет сил, нет будущего.

Остаётся только мечтать. Моя дочь. Какая она будет? Хочу, чтобы похожа была в папу - такая же красивая, светленькая с голубыми глазами, а вот характером, чтобы в меня пошла. Но это не главное, главное, чтобы была счастливая.

Двигать могу только глазами. Часы на стене показывают, что скоро придёт медсестра, чтобы сделать нужные процедуры, но я их не почувствую, зато целых пол часа не буду видеть этот белый потолок, эту трещинку в побелке, эту чёрную паутину с ленивым пауком.

Операция назначена на послезавтра. Переживу ли я её? Прогнозы не утешительные. Кесарево сечение будет под наркозом, а сердце, как и многие другие внутренние органы, могут не справиться. Это ничего, я готова, всё лучше, чем лежать и тупо пялиться в потолок. Главное, чтобы выжила она – моё маленькое чудо, моя личная Победа.

Вечером придёт муж, он ещё прихрамывает, снова будет смотреть на меня своими голубыми глазищами, жалеть и, отворачиваясь украдкой смахивать слезу. Я не вижу, как он это делает, но догадываюсь. Мы вместе с детства, вернее с первого класса. Вместе воспитывались в детском доме, вместе выпустились. Поженились два года назад, когда нам исполнилось восемнадцать.

Почему пострадало горло, я так и не поняла. Оно выдаёт только гласные звуки. С Сергеем общаемся мы просто. Да – закрываю глаза, нет – держу их открытыми. Так мы и обсудили все важные вопросы.

До операции осталось два дня. У меня всего два желания. Первое - чтобы моя дочь родилась здоровой, второе - чтобы я смогла её увидеть. Ну а потом, лучше, чтобы меня не стало, потому что такой овощ, как я не нужна никому, а мужу нужно будет сосредоточиться на новорождённой.

Как странно и страшно умирать в двадцать лет. Винить некого. Тот водитель, что врезался в остановку, тоже не выжил, да и, как оказалось, он был не виноват. Отказали тормоза, машину занесло. Так бывает. Всё бы ничего, но она везла железобетонные балки. Ими-то и покалечило основную массу людей. Только вот теперь дочь будет расти без матери. Но ведь это лучше, чем, если бы мы все там погибли. Правда, ведь?

Одинокая слеза скатилась по щеке, но её я чувствую, лицевые мышцы немного работают. Закрыла глаза. Нет сил уже смотреть на этот чёртов потолок.

А что меня там ждёт, за гранью? Увижу ли я свою бабулю? Нет, не о том думаю, главное, чтобы я увидела свою дочь. Услышать первый писк малышки, а не этих противных аппаратов.

Утро того самого дня было солнечным. Я не спала, и отстранено наблюдала, как серое пространство палаты вновь вырисовывает ненавистный белый потолок. В этой палате я уже три месяца, и вот сегодня всё закончится.

Муж приходил вчера вечером. Мы долго молчали. Каждый из нас понимал, что, скорее всего это наша последняя встреча. Ещё раньше мы выбрали имя для дочки. Победа – Виктория. Он громко выдохнул, на прощание поцеловал меня в губы, позволяя слезе скатиться, и ушёл.

Мне безумно было жалко его, так же как и ему меня, но никто ничего не мог сделать. Случайность или воля судьбы, но день аварии перевернул нашу дальнейшую жизнь.

Меня куда-то везли, и я порадовалась, что наконец-то вижу новые оттенки белого. Моя каталка проехала мимо новогодней ёлки. Точно, мне ведь муж говорил, что операция назначена на Рождество. Странно, что я об этом забыла. Может попросить у судьбы Рождественское чудо?

В небольшой родовой комнате меня, не церемонясь, переложили на операционный стол, подключили капельницы. Все действия медсестёр я знала наизусть. Хоть и не чувствовала, но прекрасно слышала. Странная операционная. Краем глаза успела заметить, что в соседнем боксе за стеклом так же рожала женщина. Звуков не было слышно, но по рваным движениям акушерки, что-то там шло не так.

Подумать на эту тему я не успела, так как бесцветная жидкость побежала по трубочкам, вливаясь в мою кровь, и надо мной зависли серые холодные глаза доктора. Не нравился он мне, но сказать об этом было некому, а потом мои веки закрылись.

Серое нечто опутало меня, словно вязкая трясина. Оно стянуло тело, давя жёсткой хваткой. А где же белый свет? Где бабуля и где я? Что случилось?

Я, наверное, умерла. Но ведь, я же… я так хотела услышать первый писк малышки, а ещё лучше увидеть её светлое личико, посмотреть в родные глаза.

- Вселенная, услышь меня, - взмолилась я в немом крике, - дай увидеть собственное дитя.

Серое марево дрогнуло, стало чуть легче, как будто отпустило меня. Отступило. Сквозь пустоту, вдруг услышала детский крик. Это же то, о чём я думаю? Всем своим сознанием потянулась к нему, и неожиданно вылетела в залитое солнцем помещение. Прямо подо мной сновали люди в белых халатах и синих шапочках. Что-то было не так, потому что двигались они слишком быстро и нервно.

Это была именно та родовая, в которой я уснула. Один из халатов накрыл моё тело белой тканью, но меня это даже не задело, я всей своей сущностью потянулась к красному комочку, который медсестра заворачивала в пелёнки.

Зависла напротив, и вдруг глазёнки малышки распахнулись, и она уставилась прямо на меня немигающим осмысленным взглядом. Мы не могли насмотреться друг на друга. Папины голубые глаза, такие красивые и такие родные. Всё так, как я и мечтала. Успела увидеть белый пушок на макушке и чёлку, пока головку не спрятали от меня.

- Голубоглазой блондинкой будет, - внутренняя пружина отпустила, и я готова была уйти к бабуле, но сквозь вакуум стали доносится голоса.

- Что же делать, что делать? – молодая медсестра заламывала руки, а доктор неподвижно стоял посреди помещения. – Он же нас засудит, не простит смерть ребёнка.