Поцелуй смерти

Глава 6

Слишком многое изменилось за какой-то один ничтожный месяц в обыденной и такой привычной жизни доктора Мин Юнги. Начиная с того, что по утрам перед выходом на работу он стал добавлять сахар в свой крепкий кофе, и заканчивая тем, что в его мыслях стало слишком много людей, о которых он начал думать — двое. Это, однозначно, превышало дозволенный лимит, учитывая тот факт, что до недавнего времени это число равнялось нулю.

Цифра «ноль» в голове вселяла чувство уверенности в том, что Юнги находится вне зоны риска, давала гарантии на то, что он избежит всего, чего боится. Дарила ему желанную определенность в будущем. Теперь же все размыто, неопределенно, смешано: сердце потеряло свой заданный, неизменный ритм, а мысли, эти ненавистные мысли, в которых все чаще звучало одно имя, и вовсе выводили Юнги из себя.

Но доктор не настолько глуп и просто-напросто ленив, чтобы сопротивляться им или стараться не думать о нем, так как знал, что данная область серого вещества, к сожалению, контролю не поддается. И если уж такая «неприятность» случилась, остается лишь принять это.

Но почему, даже так, перед человеком стоит ложная необходимость делать какой-либо выбор? Эта бессмысленная черта, присущая человеческому роду — плавить себе мозги бесконечными вопросами вроде: «Быть или не быть? Любить или не любить? Принять или отвергнуть?» — крайне раздражала. Ведь выбор уже сделан, там, глубоко внутри, в подсознании. Тобой или не тобой — не имеет значения. Он сделан.

И Юнги чувствует свое «внутри», которое хочет его, человека, виновного во всем этом образовавшимся хаосе. Хочет Пак Чимина.

Ну и вторая персона, чье имя также изредка всплывало в мыслях Юнги — Чон Чонгук. Старался Чон или нет, но он смог притереться к старшему, умело игнорируя его острый язык. Юнги не мог точно сказать, что он к нему испытывает больше: раздражение или некую озабоченность младшим, что, скорее всего, было каким-то друг от друга неотделяемым понятием.

Так или иначе, младший хирург был не безразличен доктору Мину, и он в этом окончательно убедился, когда почувствовал, как его сердце пропустило удар при виде ангела смерти за спиной Чонгука. Понадобилась секунда для того, чтобы определить, что то был ангел не его, а девочки в коляске, которую вел доктор Чон.

— О, хен! — Чонгук широко улыбнулся старшему, узнав его в коридоре их больницы из толпы людей в белых халатах.

Впереди него ехала инвалидная коляска, которой Чонгук ловко лавировал сквозь встречно-направляющийся медперсонал. В самом кресле находилась худенькая девочка, на вид двенадцати лет от силы. Она была такой же бледной, как Юнги, и все же любой врач смог бы без труда разобрать — кто бледен от природы, а кому она была подарена болезнью. Совсем юная на вид, ее карие глаза, под которыми залегли темные круги, выражали лишь вселенскую усталость этим миром, без присущей ее возрасту наивности и любознательности. Отсутствующие волосы на голове компенсировала бирюзового цвета вязаная шапочка с подвернутыми краями.

— Юби, знакомься — это доктор Мин Юнги, — остановившись рядом с Юнги посреди коридора, Чонгук громко представил доктора девочке. — Тот самый друг, о котором я тебе рассказывал, — довольно улыбнулся Чон.

— Приятно познакомиться, — девочка протянула ему свою тоненькую ладонь, подняв на него глаза, которые, казалось, видели все.

Юнги медлил с ответом и, проигнорировав протянутую руку, вновь перевел взгляд на ангела смерти этого ребенка. Это была та самая девочка, которой Чон подбирал донора. Она скоро умрет, и как бы это не было жестоко, Юнги волновало лишь то, что Чонгук, кажется, сблизился со своим пациентом, чего категорически нельзя было делать.

— Хен? — Чонгук вопросительно посмотрел на Юнги, что сверлил глазами в крылатом существе дыру, и кивнул в сторону все еще протянутой руки девочки.

— Взаимно, — холодно ответил Юн, мельком взглянув на девочку, так и не ответил ей рукопожатием. — Чонгук, как освободишься, зайди ко мне, — кинул он, перед тем как, обойдя коляску, направился в сторону своего отделения.
 
                                                                      *                    *                  *

— Где Пак Чимин? — спрашивает Юнги у дежурной медсестры, не обнаружив своего пациента в палате.

— Он пошел провожать родителей, — ответила девушка, заполняя какую-то карточку, сидя за своим столом в маленьком холле их палатного отделения. — Сегодня они пришли не одни, с ними был его младший брат. Он так похож на старшего: такой же милый, — улыбается медсестра, не поднимая глаз.

— Ясно, — Юнги развернулся и сделал шаг, намереваясь отправиться к себе в кабинет, но, передумав, решил подождать Чимина в его палате.

Войдя в палату, Юнги окинул взглядом незаправленную кровать, книгу на тумбе у изголовья, фотографию его семьи в рамке, сделанную, видимо, недавно. Возвращаясь в памяти назад, Юн не мог вспомнить никого кроме его семьи: Чимин никого кроме своей семьи в разговоре не упоминал, и кроме них его никто не навещал.

От мыслей в голове отвлек знакомый голос за дверью, и Юн выпрямился, ожидая скорого появления хозяина этой палаты. Не заставив его долго ждать, Чимин открыл дверь и, встретившись взглядом с Юнги, удивленно вскинул бровями.

— Ты здесь? — воскликнул он, закрывая за собой дверь. — Юнги, — добавил Чим, стоя спиной к доктору, якобы возясь с ручкой двери.

Он назвал его по имени впервые, и Юн мысленно соврал себе о том, что ему не было приятно слышать свое имя его голосом.

— Или Юнги-хен? — спрашивает его Чимин, разворачиваясь к нему лицом.

— Как хочешь, — равнодушно отвечает Юнги.

— Тогда я буду называть тебя двумя этими вариантами. В зависимости от моего настроения.

— И какое оно у тебя сейчас?

— Пока не знаю, — отвечает Чим, приближаясь к доктору, — вроде «Юнги», — вполголоса проговаривает он, подойдя к старшему вплотную. Наклонив голову набок, Чимин тянется носом к изгибу шеи и, не касаясь кожи, шумно втягивает в себя воздух, пропитанный запахом Юнги.

У Юнги перехватило дыхание, кровь, что текла по венам, прилила к коже, отчего ему казалось, что он горит. Но внешне Юн все также невозмутим. Чуть опустив голову, он коснулся щекой волос Чимина и, взяв его за подбородок своими прохладными пальцами, заглянул в темные глаза брюнета: «Не так быстро, Чимин. Дай мне еще немного времени».

«У меня его нет. Время — это то единственное, чего у меня нет. Прости» — прочитав ответ в карих глазах, доктор тяжело выдохнул, не торопясь выпускать Чимина из своей руки, он обвел взглядом его лицо, задержавшись дольше на полных губах своего пациента.

Еще до того как Юнги вошел утром в здание этой больницы, он думал, что не будет сегодня колебаться и даст своему желанию выход. Ошибочно предполагал, что страх не так уж и силен. Но почему же, глядя в эти глаза, которые стали больше с момента их первой встречи, на заострившиеся черты лица и выпирающие из-под выреза широкой больничной рубашки ключицы, глядя на все эти последствия стремительной потери в весе, на его увядание, чувство самосохранения Юнги тут же вставало между ними щитом. Почему даже если перед тобой стоит человек, которому в тысячи раз труднее, чем тебе, ты все равно думаешь только о себе.

Опять же, это все — людская сущность: любой благотворительности, которой они занимаются, любой вещи, пожертвованной ради любимого человека, пусть это будет даже собственная жизнь, корнем будет являться лишь эгоизм — желание ощущать себя хорошим человеком, и нежелание жить без своего любимого, как бы мы не пытались это замаскировать под гуманность, любовь и «большое сердце» человека. Такими мы созданы, и отрицать это не имеет смысла. Кровь алого цвета, и сколько бы ты не внушал себе, что это не так — она будет алой.

Чимин в предвкушении ожидал чего-то волнующего, ведь он отчетливо видел в холодных глазах Юнги желание, огонь которого постепенно угасал, сменяясь сомнением. В момент, когда он понял, что Юн так и не сделает шаг ему навстречу, Чимин опустил глаза и, разочарованно выдохнув, увернулся от руки на своем подбородке. Отойдя на шаг от доктора, Чим вновь заглянул ему в глаза:

«Ты…»

«Да, я трус», — Юнги резко развернулся и подошел к окну, засунув руки в карманы своих брюк.

— Тебя навещали родители, — говорит Юнги, не поворачиваясь к младшему.

— Да, — недовольно отвечает Чимин, пронзая спину взглядом.

— Ты почти месяц, как находишься здесь, но кроме твоей семьи я никого не видел, — Юн слышит, как Чимин шаркает больничными тапочками за его спиной, и хочет обернуться, но чувствует, что еще не готов посмотреть ему в глаза.

— Потому что у меня кроме семьи никого нет, — ровным тоном поясняет Чимин, садясь на кровать.

— Друзья?

— Ну, у гомосексуала друзей по определению не много, а если он еще и смертельно больной, то тогда все совсем печально, — не весело рассмеявшись, отвечает Чим. — На самом деле, все не так плохо. У меня были друзья, хоть и не много, — Чимин на несколько мгновений замолчал, но решил продолжить: — Первые полтора года после того, как узнали об опухоли, они были рядом со мной, навещали в больницах. Они держались, пока постепенно их визиты не стали редеть, после чего совсем прекратились. И если честно, то мне даже стало легче от этого, — громкий выдох. — Они ни на минуту не могли забыть того, что я болен. Это было видно на их лицах и, глядя на них, я чувствовал себя еще более жалким, — проговорил Чимин, разглядывая незамысловатый узор на своих светло-голубых больничных штанах.

— Ясно, — Юнги, наконец, поворачивается к Чимину лицом, но не торопится встретиться с ним взглядом.

— А ты? У тебя, кажется, есть кое-кто здесь, — как можно более равнодушней старается говорить Чимин, вспоминая высокого брюнета, которого видел несколько раз рядом с Юнги.

— Кое-кто? — эти слова заставили все же взглянуть на младшего, но Юн наткнулся лишь на опущенные вниз глаза напротив.

— Да, он тоже врач, — пытается напомнить ему Чимин.

— Чонгук, — понял о ком речь Юнги. — Он мне не друг. Он… — Юн задумался над тем, что все еще не может назвать того своим другом.

— Он? — поторопил его младший. — Кто он тебе?

Юнги еле заметно усмехнулся, услышав нетерпение в голосе Чимина. Такое проявление ревности было приятным, и Юн ждал, пока тот поднимет на него свои глаза, что Чимин и сделал, не дождавшись ответа.

— Не знаю, — честно отвечает Юнги, выдерживая требовательный взгляд Чимина, который был, определенно, не удовлетворен ответом старшего, судя по тому, как он поджал свои губы.

— Тогда я? Кто я для тебя? — задает вопрос младший, твердо смотря в глаза Юнги.

Юн не ожидал этого вопроса и не был готов дать ему ответ, который мог бы произнести вслух. Заметив это, Чимин решил первым, наконец, внести хоть какую-то ясность в то, что происходит между ними.

— Знаешь, мне кое-кто очень нравится, но это так некстати, — Чимин поднялся с кровати и сделал шаг в сторону Юнги, который немигающим взглядом наблюдал за действиями младшего. — Ведь я умираю, — проговорив это голосом, что едва дрожал от волнения, он сделал еще один шаг, остановившись в полуметре от доктора.

Сейчас Чимин просто ненавидел это каменное выражение лица Юнги, по которому ничего нельзя было определить. Он ему буквально признался, но у старшего и мускул на лице не дрогнул. Какая ирония: ведь эта черта была одной из ключевых, благодаря которой Юн и привлек внимание Чимина, теперь же он хотел бы, чтобы ее у него не было.

Чим настойчиво смотрел тому в глаза, ожидая хоть какой-нибудь реакции, пока Юнги не опустил их, нахмурив брови. И теперь он, действительно, начинал злиться на себя, на Юнги, на весь мир. Он собирался уже отвернуться и попросить доктора покинуть его палату, как прозвучал хрипловатый голос Юнги.

— Мне… впервые за столь долгое время кое-кто нравится, — подняв голову, Юн уверенно посмотрел Чимину в лицо. — Но этот кое-кто, так некстати, умирает.

Жестоко. Так жестоко это прозвучало. Чимин каждый божий день всеми фибрами души ненавидел свою судьбу за то, что она предписала ему раннюю смерть. Но после того, как он услышал эти слова, ненависть стала возрастать в геометрической прогрессии с каждой последующей секундой. Чимин хотел именно такого ответа, хотел взаимности, но от чего ему стало только хуже после того, как он получил то, что хотел. Отчего он снова проливает слезы перед Юнги, отчего они жгут его глаза только перед ним.

От того, что Юнги стал тем, перед кем Чимин теперь не мог притворно улыбаться. От того, что обычно эта притворная улыбка всегда была лишь тем самым, за чем он так старательно скрывал свои слезы.

Силуэт Юнги стал мутнеть от соленой жидкости в глазах, и, не сдержавшись, Чимин всхлипнул, опуская голову от стыда за повторное проявление своей слабости. Ему, как мужчине, было стыдно. В ту секунду, когда душить свои вырывающиеся рыдания стало невыносимо, Чимин почувствовал, как его обняли за плечи и, погрузив пальцы в волосы, опустили его голову на свое плечо. Обняли крепко и тепло, поглаживая одной рукой по спине, второй прижимая лицом к себе. Безмолвие обнимающего было самым громким, многословным и таким необходимым утешением для Чимина. Белый халат тут же впитал в себя горькие слезы, и Чим обнял его в ответ, практически лишая Юнги возможности дышать.

— Прости, — срывающимся голосом просит Чимин, стискивая доктора в кольце своих рук еще теснее.

— Поплачь, — спокойно отвечает Юнги, уткнувшись носом в волосы Чимина и закрыв глаза. — За мной твоих слез никто не увидит.

«Я никогда не буду благодарен смерти за то, что она свела меня с тобой. Но я всей душой благодарен своей ненавистной судьбе за то, что многое отняв, она все же подарила мне тебя».