Почти что служебный роман

почти что служебный роман

Почти что служебный роман

Он бежал по мокрому песку, и морские волны омывали его босые ноги. Солнце и солёные брызги на его губах. Он бежит и бежит. А она – впереди его. Загорелые ноги с золотым браслетом-цепочкой мелькают перед глазами. Белый сарафан развивается на ветру. Он пытается её догнать. И почему-то ничего не получается. Он бежит и бежит…

В темноте раздался звонок. И она, поднимая трубку, уже знала, что сейчас услышит. Равнодушный голос, не сказав слов приветствия, не представившись, глухо произнёс:

– Он умер.

Она молча выслушала и положила трубку. Она знала, что это правда. За минуту до этого остановилось её сердце. Она встала и пошла в ванну. Набрала воду и добавила морскую соль. Опустилась под воду и задержала дыхание. Она была совершенно спокойна.

Один. Мысли болью отдавались в сердце: он теперь совершенно один.

Два. В голове было пусто и жутко: он не может быть один, нас же двое!

Три. Это счастье первого толчка жизни внутри неё. Как он посмотрел, когда она сказала: нас теперь не двое. «А сколько?» – глупо спросил он и тут же грозно сдвинул брови: «Как его имя, сестра? Назови его имя!» А она без улыбки посмотрела на него: «Нам придётся его выбрать. Имя». И потом почему-то заплакала. А он испугался и бросился её утешать. Он, конечно, сразу всё понял. Он всегда понимал до того, как она успевала что-то сказать. Иногда ей казалось, что он понимает её лучше, чем она сама.

Четыре. Они совершенно этого не планировали. Просто были заняты под завяз. Их карьеры шли в гору. Времени катастрофически не хватало. «Нас теперь не трое», – обречённо сказала она ночью ему на ухо. «А сколько?» – совершенно по-идиотски снова спросил он и уткнулся в неё горячими губами. И она была так благодарна, что он не стал развивать тему, которая и так тревожно крутилась в её голове – насколько мы сможем позволить себе сделать перерыв в работе, сколько нам будет это стоить, чем придётся за всё это заплатить?

– Ты уже выбрала имя? – его губы блуждали по её лицу.

– Нет, – тихонько ответила она. – Мы не знаем, кто это будет.

– Я знаю, – прошептал он, проникая в её сознание.

И они забыли обо всем на свете. Хотя бы на время.

Пять. В этот момент разбуженные звонком дети стали барабанить в дверь.

– Мама, мама!

– Зачем она пошла ночью в ванну? – слышался испуганный голос её сына.

– Кто ей звонил? – плакала дочь.

– Мама, открой! – кричали дети.

Она вынырнула из-под воды, завернулась в полотенце и с сухими глазами открыла им дверь.

Через год после этого дорого одетая и стильно подстриженная корреспондент иностранной телекомпании проводила интервью и всё время спрашивала: «Что Вы почувствовали, когда узнали о его смерти? Что Вы почувствовали, когда сели в самолёт и летели на Родину? Что Вы почувствовали, когда увидели его в первый раз? Это был служебный роман? Это была любовь с первого взгляда? Что Вы почувствовали?»

***

София просыпалась ровно в два часа и, вгрызаясь в подушку зубами, какое-то время боролась с собой. И не побеждала пока ни разу. Она даже по совету дорогого психолога выдёргивала шнур роутера и прятала телефон. Но не проходило и пяти минут, как она подключалась к сети и, задыхаясь от липкого страха, буквально наощупь включала ближайшее устройство и погружалась в работу.

Молодая и амбициозная журналистка работала над проектом. «Вечно молодая и абсолютно амбициозная», – говорили за глаза, конечно, её коллеги. Но уроки профессионального мастерства София усвоила с детства. Она помнила, как отец отбивался от политических оппонентов, упрекающих его в том же самом – слишком молодой и очень амбициозный. Он со смехом обычно отвечал: «Молодость – это недостаток, который быстро проходит». И был прав, как, в общем-то, и всегда. Ну, или почти всегда. До какого-то времени.

Когда София стала отрастать, передразнивал её отец, напоминая, что именно так она и отвечала на вопросы собственных уже оппонентов в детстве – когда ты что-то сделаешь? Когда она ходила пешком под стол, по словам отца, отвечала: «Когда буду отрастать». Так вот, когда она стала отрастать, встал вопрос о профессиональной ориентации. «Чем бы ты хотела заниматься? – спросил её отец. – Всю свою жизнь. Даже если бы бесплатно». София на мгновение задумалась и серьёзно ответила: «Рассказывать истории и добираться до истины». «Журналистика?» – спросил её отец, постукивая пальцами по столу. Он всегда стучал пальцами, когда думал. «Журналистика», – твердо ответила она.

И София поняла, что она победила в своей первой борьбе за независимость. Немного позже отец назвал это так. Он любил «привязывать» действия близких ему людей к историческим событиям. Любое неповиновение – кровавый бунт. Высказывание своего мнения в резкой форме – восстание. Как-то раз была даже революция. Но она, правда, завершилась, почти не начавшись.

Причём каждый раз не просто констатировался факт, но и читалась лекция. С датами, именами, ключевыми событиями и локацией. Обязательно характеризовались причины конфликта и описывался результат. Понятно, что по истории в школе у Софии были исключительно отличные оценки. Но частенько это раздражало, если честно.