Почти по Гоголю

Почти по Гоголю

Семёныч перекрикивает гул мотора, высовываясь из двери «кукурузника»:
- Валерка, за пристрелкой. Понял?
- Понял, Михаил Семенович. Сделаем.
И стоит, ловит ртом, руками, пузом поток ветра от винта. Майка, волосы, губы разлетаются, трепыхаются.

Самолет набрал высоту. Из темной дыры в теле самолета выстреливается точка. 

Закон «куда-ветер-туда-ты» первой на себе испытывает именно пристрелка. Падает в зависимости от  силы и направления ветра по высотам. Никто не знает, где она приземлится. И тому назначенному счастливчику, которым сегодня оказался Валерка, порой приходится обегать все леса и степи, чтобы её найти.

Пристрелка медленно плыла, Валерка медленно бежал. И все охал:
- Да, куда ж ты? Давай уже приземляйся поближе.
Валерка бежал за пристрелкой, ломая траву и перепрыгивая овраги.
- Да куда ж тебя несет-то?
А пристрелка как бы и не собиралась опускаться. Манила Валерку за собой, тянула.
Остановился мальчишка, отдышался руки в боки, огляделся. Летела пристрелка в сторону леса. И кладбища.
- Вот те-на. На кладбище, значит. Вот же не хватало.
Все мальчишки знают, что любой аэродром, почему-то, чаще всего находится рядом с кладбищем, или кладбище, почему-то, находится рядом с аэродромом. Но никто не имеет никакого желания там оказаться. Ни специально, ни тем более случайно. Вот.
И Валерка относится к тем, кто не хочет.

- Ну, и увлечение выбрали вы себе, пацаны.
Вразвалочку прошел мимо один из парашютистов-старожил - Бог, по мнению мальчишек. Жгучие кудри из-под шлема, блестят на солнце стекла летных очков, небрежно закинут мешок на плечо.
- Всякое, пацаны, может случиться.

Всякое случилось. Валерка попал на кладбище.
Заходит за забор, не дыша. Тут, кажется, совсем другой мир. Прохладный. Остро пахнет влажной землей. Стоит гулкая тишина. Лето осталось за забором.

Однажды вечером мальчишки разожгли костер и за стаканом чая травили байки, истории, страшилки.
- В одном маленьком-маленьком городе жила маленькая-маленькая девочка…
Затравляет, как обычно, сам Валерка. Но он рассказывает нестрашно. Его истории больше наполнены массой энциклопедических подробностей и от этого скучные.
- Жил-был мальчик Миша. Однажды сказала ему мама…
Генка рассказывает бредовые истории, как будто на ходу сочиняет. Но получается у него интересно.
- В черном-черном лесу стоит черная-черная изба…
Сашка любит постращать мальчишек. Делает это качественно. До дрожи. До озноба.
- Знаете, ребята, почему не стоит нам бывать на кладбище? - Вовка постарше. Уже рассудительный. Начал рассказ, - Это кладбище особенное. Известно, что каждый, кто туда попадает, не возвращается.
Горит костер, летят искры в темнеющее небо. И вместе с подступающей темнотой окружает мальчишек другой мир – страшилок.
Вовка продолжает:
- Ни мертвый, ни живой. Сколько молодцов, проходя мимо и желая скрыться даже от простой жары, заходили за забор и не возвращались. Как-то однажды один самый смелый и самый сильный парень из соседней деревни пришел к своей возлюбленной, принес ей букет полевых цветов, игрушку матрешку. Говорит: 
- Будь моей. 
А она отвечает, плечом с платком подернув, нос в сторону отворотив: 
– Дары твои приму. Но если хочешь, чтобы твоей я была, должен ты пойти на кладбище, найти там плиту с предсказанием, она будет аккурат рядом с цветком васильковым, поднять ее и достать то, что спрятано там. Старики говаривали, что только самый смелый это сделать сможет и только, если любит очень. Вот и проверим тебя, - отвернулась.  
– Хорошо, - сказал молодец, - Пойду сейчас прямо. Быстрее схожу, быстрее моей ты будешь. 
– Постой, - в голосе тревога, - Ночь на дворе, опасно это. Утра дождись. 
– Нечего мне ждать. 
– А коли не вернешься? 
Рассмеялся ей в лицо молодец, развернулся, да пошел сильными шагами в сторону кладбища этого. Взял с собой только серп острый. Зашел за ограду. И как в вязкое попал что-то. Темнота, тишина, ноги еле двигаются. Посмотрел вниз. А это трава ожила. Как змеи шевелятся травины, ползают, ноги обивают. Пошел вперед хлопец. Травины-змеи соскальзывают, но новые обвивают. Идет дальше. Пятно белое увидел. Искрит, гудит неземным гулом пятно. Остановился, присмотрелся. В пятне образ возлюбленной показался. Силы прибавились. Пошел за пятном. Летает пятно, кружит около хлопца. Остановится парень. Видит, черные тени вокруг, сущности, тела. Клювы жесткие, глаза желтые. Метаются, мимо сквозят. Жутко стало на душе у парня, страх начал его выжимать. Сжал крепче серп. Вперед идет за пятном. Не обращает внимания на темное. Ноги уже с трудом выдергивает из живой травы. Забрезжил впереди васильковый цветок. Чернь вокруг, на плечи садится. Давит. 
– Возвращайся скорее, - это образ девушки в пятне белом говорит, - Проверка это была. Не нужен мне никакой цветок. Живым возвращайся. 
– Нет уж, - дойду, заберу, принесу.  
Холод в волосах. Ноги еле передвигает. Дошел. Небесного цвета цветок васильковый брызжет искрами в темноте. А рядом плита лежит. 
– Постой, вернись, возвращайся, - пятно белое скорее вокруг летает, мечется. Взялся за плиту, приспособился. Чувствует трава-змеи ноги плотнее охватывает, сжимает, поднимается до колена. Напрягся, поднял плиту. Видит, платок там лежит. Расписной, красивый. И подрагивает светом нежным. Взял платок. Опускает плиту. Глаза перед ним. Желтые, злые, мертвые, огромные. Смотрят не в глаза. В душу смотрят. Стянуло ознобом голову хлопцу. Развернуться хотел, ноги связаны. Засунул платок в карман. Еще сильнее сжал серп и, не отрывая взгляда от глаз этих страшных, молотить по траве на ногах начал. Побежал. Бежит. А глаза перед ним все. Бежит скорее. А глаза как не удаляются. Страшно. Очень страшно. Чувствует парень дыхание мерзкое, тяжелое, хриплое. Ногами еще быстрее двигает. А хрип окружает его. Проваливается он в глаза. Серпом молотит вокруг. По траве, по ногам. Визг, свист, рвется, сечётся тьма. Все быстрее поднимается трава-змея. Уже не успевает парень ее крошить. Охватывает уже бедра, после живот, после грудь и руки.  Сжимает. Сковывает. Сил нет уже серпом махать. Сил нет уже ногами бежать. Скованный лежит парень.  И белое пятно перед ним. И девица в нем. 
– Сгинул. Я так и знала. 
Схлопулось пятно. Темнота наступила такая, что боль в глазах.
Нашли утром парня этого на кладбище. Ноги все в кровяных порезах, рука намертво серп сжимает, волосы седые. С этого момент не выходит он с кладбища, там живет. И не дай бог, кто его встретит. И белых пятен бояться нужно.

- Вовка, хватит уже. Страшно.
- Страшно, Вовка.
- Вот, пацаны, в общем, на кладбище ни ногой.
 
Валерка и рад бы ни ногой. Да как быть то? Пристрелка там. И страшилки Вовкины это полбеды. Самому очень страшно. Очень. Но идти надо.
Стоит. Оглядывается. Прислушивается. Тишина вокруг. Только комары пищат да шмели жужжат.
- Да какая ж это нечисть? Обычные насекомые. Безобидные. Нечего мне их боятся.
Валерка умнее всех. Всегда. За это его не то, чтобы не любят. Но сейчас это ему даже и пригодилось.
Сделал шаг в сторону. Хрустнула ветка. Да так, что громом показалась. От деревьев и крестов отражается. 
- Постою еще.
Постоял. Привык. Пошел потихоньку. Слушает внимательно. Шагает осторожно. Руками разводит паутины. От крестов шарахается.
Пятно белое увидел. Висит впереди среди деревьев. Вспомнил Вовкину историю: «И белых пятен бояться нужно».
- Бежать отсюда скорее.
Побежал уже было. Но что-то остановило.  Пригляделся. Да это ж белые полотнища пристрелки. Вон она, милая, висит на дереве. Совсем невысоко, достать можно.
- Ха. Вот ты где!
Совсем забыв обо всех только что мучавших его страхах, пошел Валерка вперед. Пройти-то там было шагов пятьдесят. Идет, на пристрелку смотрит, на кресты внимания уже не обращает. Вот она уже за деревом. Обходит дерево.
- Ух.
Сидит под деревом мужик с седыми волосами, рядом костыли стоят, платок на плечах.
- Так значит правда это? Бежать отсюда надо.
Но не слушаются Валеркины ноги. И пристрелку забрать надо.
- Да черт с ней, с этой пристрелкой. Пацанов звать надо. Вместе не так страшно.
Мужик, как услышал, медленно поворачивается к Валерке, смотрит на него пристально.
- Что, хлопец, тут забыл ты? - Голос как молот по наковальне, - Рано тебе еще сюда. Или ты не знаешь, куда пришел?
- Знаю, - Валерка не слышит сам себя.
Огляделся. И как будто трава ожила, зашевелилась. 
- Тогда разворачивайся и беги так быстро, как можешь. Пока ничего не случилось.
И звучит так сурово, хрипло, что забыл про все Валерка, рванул со всех ног. 
И вдогонку слышит:
- Слушай, а это твоё тут висит? Забери-ка.
Остановился Валерка, спрятался за оградку чью-то, смотрит сквозь прутья. Краски начали возвращаться, шмели опять жужжат, лучи солнечные в паутинных сетях застревают.
Встал мужик, взял костыли, подковылял к пристрелке. Обычный. Ног нет, какие-то культяпки. Платок яркий женский. Уже не молод и потрепан. Седой - голова, как грязный снег. Один костыль поднял вверх, сдернул полотнище.
- На, забери. Да не бойся ты. Не съем я тебя.
Валерка посопел и медленно пошел в сторону мужика. Тот не двигался. Только костыль вытянул, а на нем пристрелка висит. Зашел Валерка за то дерево, видит, столик старый стоит, на нем консервная банка какая-то с потушенными бычками, корка сухого хлеба, блюдце с конфетами в разноцветных фантиках, стакан грязный, бутылка водочная и сумка рваная.
- На. Забирай.
Валерка протянул руку, снял с костыля пристрелку.
- Слушай, малец, ты это. Я тебе помог. И ты мне помоги, сгоняй в магазин, принеси сигарет. Очень курить хочется.
- Агга. Хорррошо, - заикается.
Схватил пристрелку и бежать. 
- Это, любые. Махорку, там, или без фильтра. Все равно. Только принеси. Очень хочется, - раздается звонко в глуши кладбища голос мужика на костылях, с седой головой и женским платком на шее.
Когда кладбище осталось позади, Валерка как будто вновь в лето попал. Самолет гудел где-то в тишине, выплевывая парашютистов. Вместе с ветром бежать на аэродром было легко и приятно.

А Валерку с тех пор так и зовут – Гоголь. Совсем не потому, что у него заметный нос и челка. А потому, что такую байку может придумать только человек, который знает все про все и много фантазирует.