Под флагом Фергаста

В погоне за мечтой

В погоне за мечтой

Я, Батчер Реджинальд Додсон, вступил на службу к пиратскому капитану Говарду Хэтчеру в октябре 1761-го, и на тот момент, мне только-только исполнилось пятнадцать лет.

В ту холодную октябрьскую ночь, когда обессиленный я уселся на дно ямы, у меня и родилась эта нехитрая идея. Помню, как пальцы моих дрожащих рук уже отказывались сжимать лопату, а перчатки порвались и пропитались кровью от рваных мозолей. Я помню ту боль и зверскую усталость словно это было вчера!

- Ты чего? – спросил меня мой компаньон, с которым, практически каждую ночь, вот уже на протяжении двух лет, мы роем могилы. Звали этого человека Хьюго Харкинсон - пожилой, сгорбленный под тяжестью своей нелегкой судьбы старик. Лицо его было жухлым, измятым, словно крайняя плоть, а пальцы рук - отвратительными, и делали их таковыми огромные ногти и утолщенные костяшки суставов. В обще и целом, Хью был уродлив и вместе с тем - одинок. – Поднимайся, Батч, мы еще не закончили. У нас еще две могилы.

- Плевать! – крикнул я, закрывая лицо руками. – Больше не могу. – Я вытер льющийся со лба пот. От меня валил пар и смешивался с ночным ледяным туманом кладбища. Тело знобило. Лихорадило. – Мне нужно передохнуть. Можешь дать хоть минуту?

Я был зол на свою судьбу, потому что, сколько ям мне не вырыть – мне ни за что не светит разбогатеть и вылезти из шкуры бедного и вечно голодного. В тот момент я был злым пятнадцатилетним мальчишкой, на которого вдруг свалилась ответственность принимать решения, и усердно работать. Это случилось недавно, после смерти моей тетушки. Кашель и жидкость в легких унесли мою любимую тетушку в могилу. Тот год был самый сложный период моей жизни.

Хьюго уселся рядом. Он снял с головы потрепанную временем и бродячими собаками, (с которыми старик всегда спал), шапку и обтер ею свою морщинистую как у столетней черепахи шею. Обтер ею и облысевшую макушку. Затем, Хью вернул шапку на прежнее место и стал аккуратно, с истинным знанием дела, забивать трубку табаком. Он всегда это делал аккуратно, и наблюдать за этим процессом, можно было вечно. Меня это даже в какой-то мере успокаивало. Время словно останавливалось, когда старина Хью занимался своей трубкой.

- Это не возбраняется, Батч, - согласился старик. – Отдых всем нужен. Лишь покойникам он не нужен.

- Покойникам уже ничего не нужно, - заметил я и перестал глазеть на то, как Хьюго утрамбовывает дрожащим мизинцем табак в почерневшей со временем чаше трубки. – Иногда я даже завидую, что не на их месте. Лежат себе и ни в чем не нуждаются. Ничего им не надо.

Тогда Хьюго подкурил табак, выдул в пространство дым и пожал плечами.

- А я бы и после смерти от бабы не отказался, - усмехнулся Хью. – И покойники порой мечтают о женской ласке. – После этого, Хью пропел тихим голосом:

Не жди своей смерти, дабы узнать,

что хочет мертвец и пить, и гулять.

Времени даром, смотри, не теряй,

Покуда ты жив, и пей и гуляй!

Как только старый Хью закончил петь, он вдруг искривился от боли в паху.

- Опять грыжа? – Я бросился поднять выпавшую из руки старика трубку.

- Святые небеса! – проскрежетал зубами Хью, - восемь лет уж тянет. Нестерпимо.

- К доктору тебе надо, - посоветовал я уже десятый раз. Но Хью никогда меня не слушал. Да и врачам он не доверял, оттого и довел себя до такого состояния. Однажды он будет рыть могилу и сам помрет в ней. – С этим шутить не стоит.

- Господь Вседержитель!

Через пять минут, боль Харкинсона поутихла, и его блестящее от пота, раскрасневшееся лицо, наконец, перестало ужасать меня своей гримасой. Только самому дьяволу известно, что испытывает этот старый трубокур, когда паховая крыжа ни с того ни с сего сжимает его хозяйство своей мертвой хваткой. Скорее всего, эту боль невозможно игнорировать или сохранять при ней спокойствие. Я частенько видел, как Хью вдруг падал на колени и несколько минут сотрясал небеса гневными ругательствами. У старика там все огнем горит, а он при этом еще успевает и о бабах говорить!

- Ну, ты как? – спросил я Хьюго.

- Легче, - ответил он, с сожалением глядя на медленно тлевший в могильной почве табак. Пришлось забивать снова. – Грыжа с кулак! Ей Богу, скоро сам вырежу ее и выброшу собакам на съедение!

Затем мы сидели молча и наслаждались кладбищенской тишиной. Я любил эту тишину. Где-то кричала ночная птица, в кустах неподалеку трещали сверчки. Мертвецам здесь спокойно, больше их ничто не тревожит.

В яме было сыро. Тусклый свет от керосиновой лампы дрожал в пожелтевших глазах Хью. В них все еще блестели слезы, от боли в паху, сухие губы старика искривились, морщинистый лоб покрывали громадные капли пота. Хью откинул голову и закрыл глаза. В этот момент я увидел у него на веках слова. Странно, но я никогда их там не замечал. Ни разу за все те два года, которые мы проработали вместе. На правом веке было написано слово: «Вижу», а на левом, слово: «Всё».

- Хью, откуда у тебя эта татуировка? – спросил я. – И что она означает?

- Это какая? – спросил старик, подняв голову.

- На веках.

- Хм, - пожал плечами Хью, - я и знать позабыл о ней. – И добавил: - Давно это было. Лет десять тому назад. А может, и того больше.

И Хьюго рассказал мне о пиратских кораблях, бандах кровожадных головорезах и их незамысловатых, но противозаконных промыслах. Рассказал, как работал матросом на одном из таких кораблей и там обзавелся столь болезненной отметиной. Означала она, что наш старина Хью, держит глаз востро, даже когда спит.

- Интересно, - усмехнулся я. – На корабле у всех такие?

- Не обязательно, - прохрипел старик своим лающим голосом и сплюнул. – Это воля каждого. Однако данная отметина не гарантирует тебе спокойного сна. Кроме, конечно, вечного. Хотя, так или иначе, все мы однажды сгнием в земле и лишь черви да плотоядные жуки разделят наше ложе.