Под кожей

Полнолуние – время перерождения...

Когда летом отправляешься в летний лагерь, ты перестаёшь быть собой. Там тебя никто не знает, и нет тех, кто мог бы рассказать о твоём прошлом. Жизнь в таких местах – это отдельная жизнь. Она всегда короткая, но очень памятная.

Только представьте, тихоня, который всегда стоял на стрёме, пока его друзья рисовали на стенах, первым проплывёт полреки или пойдёт «на разведку» в соседнюю деревню. Это всё равно, что эффект попутчика – можно рассказать всю свою жизнь незнакомцу, зная, что вы никогда больше не увидитесь. Вот так же и в лагере: короткая летняя жизнь навсегда останется в лагере и не выйдет за его пределы.

Эта философия летней или лагерной жизни пришла в голову Иванке ещё в автобусе. Она никому её не озвучила и не рассказала, предпочитая вывернуть, перевернуть, попробовать на вкус эту мысль. У Иванки не было опыта жизни в летних лагерях, но ей очень хотелось создать свою летнюю жизнь. Окошко в окошке, часы в часах, нить в нити – жизнь в жизни.

Когда она приехала в лагерь, то поняла, что есть много детей выделяющихся особой активности. По ним не было ясно разделяют ли они философию Иванки или от природы такие. Она поняла, что выделиться среди этой толпы она не сможет, а свои изгои общего веселья есть всегда. Несколько изгоев – это гетто.

Иванка решила в меру быть «тихоней» и «живчиком». Это несложно, если ты всегда себя так ведешь. Что до её философии, Иванка поняла: жизнь та ещё матрёшка и не обязательно иметь лишь одно окошко в другую жизнь. Ведь что мешает создать жизнь в летней жизни? Иванка ждала, пока все соседки по домику заснут, а воспитатели пойдут пить чай. Тогда она тихо выбиралась из окошка и шла босиком по траве к лесу. Если немного пройти по лесу, можно выйти к берегу озера. Самого синего, что она когда-либо видела…

Иванка всегда прятала фонарик под подушку, чтобы не заблудить в лесу. Она могла часами сидеть у озера. Ходить вдоль берега. Но она никогда не заходила далеко. Даже с фонариком. Она боялась, что оступиться в воде. Боялась утонуть. Боялась поранить себе ноги о какую-нибудь корягу, которую она не видит.

Но вот наступили последние дни лагерной жизни. Понемногу дети уже собирались отчаливать из лагеря. Кто - то собирался вернуться с раковинами улиток, кто-то с шишками, а кто-то просто с загаром. Иванка хотела вернуться с воспоминаниями.

Ночью она мучилась от раздумий. Иванка постоянно думала о своих ногах. О том, как она гуляет вдоль реки, а потом выходит на берег. Очень часто она просто лежала, растянувшись на земле, и смотрела на звёздное небо. Смесь земли и песка прилипала лишь к ногам. Так, что приходилось снова идти вдоль реки. Так, что ей приходилось брать с собой обувь. Так, что становилось стыдно за свой страх перед чёрной водой невероятно синего озера.

Но вот наступила ночь, когда луна стала идеально круглой, как белая тарелочка. Она освятила всё…

В ту ночь Иванка не стала брать ни фонарика, ни обуви. Она ступала синими ногами по синей траве, глядя на синие стволы деревьев. Ночь была невероятно синей. Невероятно красивой. Казалось, что такая синяя, озарённая лунным светом ночь была намного загадочней, чем в своей чёрной непроглядной вуали.

Теперь Иванка шла к своему синему озеру без страха. Она шла к своей маленькой жизни, уголку своей души, тому, что нельзя было показывать никому. Что-то в ней трепетало. Уже у самой реки она испугалась, что лунного света не хватит, чтобы пробить чернильные воды озера.

Но гладь реки была идеально-голубой и гладкой. Иванка шагнула в воду. Шаг. Ещё шаг. Вода больше не прятала от неё её ноги. Они были на виду, словно принадлежали не ей, а мраморной статуи. Белоснежные ноги в прозрачно-голубой воде. Иванка запрокинула голову – небо было всё усеяно звёздами. Она и раньше видела белые веснушки ночи, но только сейчас поняла, что фонари на земле крадут у неё звёзды на небе.

Иванка зачерпнула руками воды и плеснула её в небо. Капли, конечно же, не долетели до луны, увенчали косы Иванки. Когда воды стало по колена, она нырнула в воду, окунувшись в лунное озеро полностью.

Она уже не боялась глубины. Дно было видно так хорошо, что казалось, будто в полнолуние озера открывает все свои секреты. Иванка карабкалась руками по дну. Несколько раз воды выталкивала её назад. Но Иванка продолжала нырять.

Комариные укусы чесались нещадно, но она нырнула ещё. Теперь она была на середине озера, настойчивая в желании лечь на дно озера. Она догребла до дна и прикоснулась к нему рукой, поднимая тучи песка. Потом она прикоснулась второй рукой и, подтянув своё тело, легла на дно синего озера. В этот раз вода не пыталась изгнать её из своих глубин. Иванка плавно перевернулась на спину, не отрываясь от дна.

На глубине было также светло, как днём. А может быть сейчас и, правда, был день, и скоро окажется Иванка поныряла всю ночь? Поверхность воды отсюда, казалась, была покрыта серебряной плёнкой. Она не могла помочь Иванке угадать время суток. Но важно ли оно?

Иванка лежала на дне, глядя на поверхность озера, как бы с изнанки. Единственное, что мешало ей насладиться озером, были комариные укусы. Иванка яростно почесала многострадательную руку. Кожа начала чесаться сильнее. И Иванка продолжала скрести руку, пока перед её глазами не появилась тонкая плёнка. Она танцевала прямо перед её носом. И у Иванки возникла страшная догадка. Она взглянула на свою руку – вся в лоскутах её собственной кожи без крови и плоти.

Иванка сорвала их – даже не больно… В тех местах, где уже не было кожи, была чешуя. Белая с серебристым отливом. После этого зачесались плечи, ноги и щёки. Во круг плавали лоскуты, но они уже почему-то не пугали. Только сейчас до Иванки дошло, что она всё это время лежала под водой без воздуха. Она бы не продержалась так долго.

Отмахнувшись от мерзких лоскутов, она поплыла наверх с необычайной скоростью. Лишь мельком Иванка заметила, что её косы расплелись и побелели. Она вынырнула, жадно глотая воздух. Поверхность встретила её весёлым смехом и песнями. Иванка посмотрела на берег. Там сидели девушки, такие же, как она. Белые волосы доходили до щиколоток, а на чешуе играли блики сиреневого и бирюзового блеска. Они пели и смеялись. А когда увидели её, позвали к себе. Это были не люди. Но и Иванка уже не была человеком.