Подарок Деда Мороза

Подарок Деда Мороза

Чёрное вино в бокал печали,

Золотым клеймом холодных роз…

Скрипки без смычка едва бренчали,

Падая на скатерть мокрых слёз.

И заря – нагая куртизанка,

Выставляя бёдра напоказ,

Исчезала, словно самозванка,

Вызывая вздохи и экстаз.

Наталья Лепетюха

Удивительное всё же чувство – одиночество. Ведь на самом деле мы очень редко встречаемся один на один с самим собой: кругом люди, люди… много-много людей.
Нас никто не запирает в замкнутом пространстве, нет также запретов на общение, а мы страдаем, да ещё как, порой в собственной семье, потому, что чувствуем отчуждение, ненужность и тщетность усилий обустроить личную жизнь.
Мы теряем связь с окружающим миром, внушаем себе навязчивую мысль, что нас никто, совсем никто не любит, не понимает, что все-все вокруг притворяются и лгут.

Всему виной накопленный за прошедшие годы негативный опыт.
Если у тебя много дел, особенно интересных, творческих, тогда ещё ничего – жить можно. Про одиночество вспоминаешь лишь в минуты, когда внезапно подкрадывается чёрная тень меланхолии.

Намного хуже, если свободное время вообще нечем занять, когда увлечений и отвлечений нет, а реальность совсем не радует.
Вероника Красавина тосковала не очень часто: от уныния и грусти отвлекал сынуля, маленький Коленька – светлоголовый боровичок полутора лет, у которого вот уже вторые сутки болезненно пробивал путь сквозь десну тринадцатый зубик.
Тягучая пустота начинала терзать её в те несколько часов, когда Коленька засыпал, когда домашние хлопоты и заботы иссякали, точнее, отпускали из цепких объятий.

Смотреть телевизор и читать было тягостно, потому, что там вопреки обретённому личному опыту люди жили, а она выживала, существовала.
У героев произведений и фильмов что-то непрерывно происходило, менялось; они искрили энергией, эмоциями: влюблялись и ненавидели, искали и находили счастье.

Переживать за кого-то, не за себя, было невыносимо больно.
В жизни Вероники никаких перемен, тем более любви и благополучия, в обозримом будущем не намечалось.
Жили они с сыном более чем скромно на средства от перевода, редактирования и составления технических текстов на трёх европейских языках.
Коленьке мама всё же умудрялась что-то из одежды изредка покупать, чаще ношеное, но добротное, а сама… сама обходилась обносками совсем древними, оставшимися в пыльных родительских сундуках.
На лето у Вероники были две пары добротной обуви, а на зиму только стоптанные с поломанной молнией холодные сапоги, да старенькое пальтецо, к которому она приметала подстёжку из синтепона от вконец обветшавшей куртки.
До Нового Года оставались считанные дни. Нужно было принять важное решение – приобрести малышу валеночки в подарок, или что-нибудь вкусненькое на стол.

Денег на то и другое не хватало.
Вероника не роптала, несмотря на то, что судьба не баловала её подарками, если не считать двухкомнатной квартиры, которую чудом не отняли, когда родители погибли в нелепой аварии, спровоцированной водителем, у которого на полном ходу перестало биться сердце.
Тогда ей помогла сестра отца, но не просто так (ушлая была тётенька, расчётливая). Родственница бессовестно отжулила папин автомобиль, дачный участок, и гараж в придачу, но опекала Веронику до совершеннолетия, даже дала возможность получить образование.
Девочка выросла покладистой, даже слишком: никому и ни в чём не могла отказать.

Вероника всем сопереживала, каждому стремилась помочь, даже в ущерб себе.
Именно это свойство характера сыграло с ней дурную шутку.
Тогда девочка закончила учиться в институте, устроилась на первую в своей жизни работу. Тётка получила, что хотела, и тихо исчезла из её жизни, потому что взять больше было нечего.

Впоследствии они никогда не встречались.
Вероника шла домой с первой настоящей зарплатой, тратить которую было невыносимо жалко, потому что количество желаний было огромным, а сумма доступных для воплощения мечты средств совсем мизерной.
Несмотря на это, настроение было приподнятое.
Тут незнакомый дядечка поскользнулся на накатанном ребятнёй пятачке льда, да так сильно грохнулся, что Веронике показалось, будто у него треснул череп.
Человек в чёрном пальто не вставал. Никого в этот поздний час на улице не было. Пришлось помогать.
Вероника оттащила пострадавшего к стене дома, усадила, как смогла. Оказалось, что это юноша, чуть старше её, только крупный, мускулистый.
Девочка легонько хлопала его по щекам, дула на лицо. Человек не подавал признаков жизни. Она хотела уже бежать к телефону автомату, но пострадавший очнулся.
– Ты кто, – спросил он, снял шапк, кряхтя и охая потрогал голову.
– Вероника, – неуверенно пропищала она, – сейчас вызову вам скорую помощь.
Рука и лицо парня была в крови, видно сильно разбился.
– Обойдёмся без скорой. У тебя платок есть?
– Сейчас принесу, я живу рядом, вон в том доме.
– Умыться позволишь? А йод, бинты у тебя есть?
– Нет ничего… я одна живу.
– Ладно, ничего страшного. Аптека у вас далеко?
– Аптека рядом. Могу сбегать.
– Не суетись, вот, возьми деньги.
– У меня есть, – крикнула Вероника и сорвалась, ведь это так важно – спасать мир.
Прохожего звали Семён, ему было двадцать три года.
– Можно я у тебя переночую, – скорее сообщил, исключая возможность отказа, чем спросил Семён, когда Вероника, обработав рану на голове, поила гостя чаем с сушками, – поздно уже, темно, а у меня голова кружится.
Отказать девочка не смогла.

Так Семён и остался у неё.
На работу он не ходил, ничего про себя не рассказывал, но ведь это могло быть следствием травмы. Зато готовил удивительно вкусно. Когда было из чего.
Потом были поцелуи, объятия, сбивчивые объяснения в пламенных чувствах, и то, что заставляет делать природа любого и каждого, кто ощутил силу энергии интимного прикосновения и раскалённое дыхание пылкой страсти, посылаемой не только избранным, а почти всем.
Вероника, конечно же, боялась последствий, однако уступила. Так уж было устроено её восприимчивое сознание, что отказывать в искренней просьбе, тем более такому обаятельному, такому нежному, а вдобавок травмированному юноше, она считала невежливым.
Семён был ласковым, целовал страстно. Манипуляции, которые он производил с телом девочки, оказались удивительно вкусными. Особенно ей нравилось, когда Семён долго-долго нежно водил руками и губами по обнажённому телу, которое было благодарно отзывчивым.
Внутри просыпались сладкое томление и блаженная нега.