Подбитое зеркальце

Легкий зимний снег падал мне на плечи. Погода благоволила мне. Белые заснеженные верхушки деревьев закрывали собой небо, тем самым запирая парк в нечто похожее на ящик. Тонкие лучи света с трудом пробирались сквозь эти верхушки. Я замираю. Шёлк. И красногрудый снегирь остался на пленке моего фотоаппарата. Дед говорил мне, что пленка, ни в коей мере не сравниться с цифрами, пленка передает суть, а цифры информацию.

Тихие тропики, были еще не протоптаны людьми, но лишь на лавочке в одиночестве сидела маленькая старушка.

- Здравствуйте, Марья Ивановна, - я убираю камеру и пробираюсь к ней сквозь белые сугробы.

- Ниночка! Здравствуй, милая. Ты опять тут снимаешь?

- А то, то. Газета заказала зимние снимки, вот и мерзну тут, - я присаживаюсь рядом с ней.

Каждый раз, когда я тут бываю, будь это зима или лето, она сидит тут. Она стала мне некой коллегой в моей работе.

Знала я о ней как ни странно мало: вроде бы нет семьи, вроде бы она ветеран. Все об этой милой старушке было туманно. Она была загадкой. В этот миг, ко мне пришла идея.

- А можно... Можно я вас сфотографирую?! - спросила я. Марья Ивановна засмеялась.

- Ну, что ты красивого такого нашла, в древней развалине? - она вздохнула. - Эх, ладно, но дайка я только в зеркало гляну, - она медленно начала доставать косметичку. Вытащив камеру, я начала настраивать фокус, но пока она доставала маленькое надбитое зеркальце, из косметички выпала старая черно белая фотография молодого человека. Заметив потерю она, кряхтя, потянулась за фотографией.

- Это ваш муж? На фото? - тут же выпалила я. Раньше было неудобно её спрашивать о таком, но сейчас любопытство вырвалось за грани.

Марья Ивановна горько улыбнулась.

- Нет, не муж. Возлюбленный, - она осторожно положила фото обратно. - В сорок первом он ушел воевать...
- Он умер? - спросила я, не задумавшись о неуместности вопроса.

- Не знаю, в тот день, когда он ушел, он сказал что придет сюда, на эту скамейку и будет ждать, когда все закончится, но итоге я его жду тут уже более полувека. - мои колени задрожали.

- Но почему вы его еще ждете? Почему не бросите это дело?

- Не могу я, поклялася, что буду ждать тут... Ой, мы что-то заговорились, а ну-ка фотографируй! - я замолчала. Отрегулировав фокус, я направила камеру на нежно улыбающуюся Марью Ивановну. Щёлк. И теперь она тоже на моей пленке.

- Готово! - произнесла я, но не услышала ответа. Глаза Марьи Ивановны смотрели куда-то в глубокую даль. Камера упала на снег. Я схватила её за руку, которая была холодна как этот зимний день...

***

- Дедуль, я дома, - закричала я, входя в квартиру. Мое тело била зыбкая дрожь. Я никак не могла смириться с тем, что больше не увижу теплого взгляда той старушки. Похороны взяла на себя её племянница, но все равно вернулась я где-то к полуночи.

- Что ты так поздно? Хоть, фотографии для газеты принесла? - ответил мне дедушка из своего кабинета.
- Да, конечно, - Я достала пленку и вошла в его кабинет.

- Так-так, что тут у нас? - он взял пленку и начал проглядывать кадры. - И что же случилось?
- Знакомая умерла... - я завалилась на кресло.

- Жуть. А почему же? - спросил он, не отрываясь от работы.

- Сказали сердце, она была довольно стара, - в кармане я тут же нащупала фото того опоздавшего человека. Не знаю, почему, но я попросила, чтобы мне отдали на память его вместе с подбитым зеркальцем, скорее всего, вряд ли они кому-то уже нужны.

Я начала разглядывать её.

- Она умерла дожидаясь его, - пробормотала я разглядывая фотографию человека в военной форме.
Почему-то он мне смутно, напоминал кого-то.

Неожиданно, дедушка остановился на одном кадре. На кадре, где была улыбающаяся Марья Ивановна.
- Нинуль, а дай мне эту фотографию, которую держишь, - мигом я её протянула деду.

Взяв её в руки, дедушка замер. Слезы тут же навернулись на его глазах. Он взялся за голову обеими руками, и, уронив фото, тихо, тихо, начал плакать.

- О боже, о боже, - шепотом, говорил он. - Прости, прости, что клялся...

Где-то в глубине души я осознала свидетелем, конца какой, неизвестной мне истории, я стала.