Подмастерье. За час до заката

День Долгого Солнца (IV)

Ему вновь снились кошмары. В кошмарах было жарко, все вокруг полыхало, но Мервина почему-то бил озноб. «Он» лежал посреди разрушенного двора, «его» ноги были придавлены конской тушей, а глаза заливала кровь. Вокруг «него» кто-то кричал. Мервин пытался встать, но не мог пошевелиться. «Ему» удалось лишь приподняться на локтях и запрокинуть голову, и «он» увидел тень, шагающую к «нему». В одной руке тень сжимала обагренный меч, а в другой — отрубленную голову рыцаря.

Застывшие глаза смотрели на Мервина с жутким алым блеском. Рот мертвеца ощерился в зверином оскале. Голова покачивалась на зажатых в кулаке убийцы волосах, и из рассеченной плоти на землю брызгами капала кровь.

«Ты виноват, – говорил мертвец. – Ты виноват. Ты виноват. Ты виноват. Ты виноват, глупый маленький…».

Раз за разом одно и то же. И раз за разом Мервин не мог разобрать последнее слово.

В ушах шумело. Убийца подбирался все ближе. Он навис над Мервином, и Мервин встретился взглядом с золотыми глазами.

А потом огонь взревел вокруг «него», и все исчезло. Была только темнота. Холод. И боль.

Мервин сгорал в неугасимом пламени, обращался в пепел, дымом взметался к небесам, но никак не мог умереть.

Он не хотел умирать!

Мервин издал протяжный стон и проснулся.

Быстро и коротко вдыхая, он с трудом унял колотящееся сердце. Его тело было липким от пота. Грудь, спину, руки и ноги сдавливали повязки. Он лежал на животе на жесткой лавке, слева его согревало тепло очага, а рядом, на табурете, стояла чаша с водой. Мервин, морщась, сел. Взял чашу в руки и поднес ее ко рту. Руки дрожали. Вода пролилась на постель.

Он вернул чашу на место и огляделся. Связки трав и шерстяная пряжа быстро освежили ему память.

Ох. Он все-таки добрался.

В окно проникал дневной свет. Со двора доносились детские крики, лай собак, ворчание скотины, удары топора, стук разделки мяса и множество других мирных, услаждающих душу звуков.

Мервин на секунду прикрыл глаза, а когда открыл, решительно поднялся на ноги.

Комната закружилась.

Все тело ломило, но это была хорошая боль. Просто немного тянет и щекочет. Наверное, вчера ему досталось меньше, чем показалось с перепугу.

Мервин попытался найти свою одежду, но ее нигде не было. Только в ногах лежала стопка чужого мужского белья и под лавкой стояли грязнущие сапоги. Что ж, вероятно, от его одежды мало что осталось после всех тех режущих щупалец и опаляющего огня.

Мервин оделся. Штаны были слишком длинные, а рубаха — слишком широкая, но не в его положении жаловаться. Затянув шнуровку потуже, он вышел на улицу.

Ясный день ослепил его. Поморгав, Мервин привык к свету и с облегчением убедился, что деревня в порядке. Вчера он так отчаянно искал спасения, что совсем не подумал обо всех этих людях. Хоть они и были язычниками, они не были ни практикующими ведьмами, ни магами. У них не было силы, чтобы защититься от Севальда.

Он пощадил их?

Нет, он всерьез пытался убить Мервина. Он бы не остановился из-за жалости.

Мервин подошел к калитке и бросил взгляд на вязь рун вдоль плетня. Неужели наследие ушедших богов действительно защитило их?

– Мервин? – От реки к дому поднялась Лува с ведрами воды. Ее лицо посуровело. – Больные должны лежать и не шевелиться, знаешь ли.

Мервин не мог бы описать словами, как он был счастлив видеть ее. Она спасла его. Она лечила его. И даже после того, как он привел безумного отступника в ее деревню, она, кажется, не злилась на него.

Помотав головой, что выражало одновременно и приветствие, и благодарность, и извинение, Мервин поспешил отобрать у старой ведьмы ведра и заверил:

– Я в порядке! Правда. Что вчера случилось? Сева… Э-э-э, никакие злобные типы вам не угрожали?

Лува, отобрав ведра назад, сдвинула брови.

– Иди в дом. Я оставила еду на столе, но не похоже, что ты заметил.

Еда?

В животе громко заурчало. Если подумать, он уже очень давно не ел.

Они вернулись в дом. Лува указала Мервину на стол, а сама начала перебирать склянки в сундуке. Пока Мервин увлеченно жевал ржаную лепешку с яйцом и луком, старая ведьма раскладывала на табурете полоски чистой ткани, нитки с подозрительными иглами и баночки с мазью.

Мервин на всякий случай стал есть медленнее.

– Сам разденешься или мне тебя раздеть? – спросила Лува с усмешкой.

– А это обязательно? – уточнил Мервин, опасливо покосившись на иглы и все прочее.

– Обязательно. Я не стала вчера сшивать кожу и нанесла мазь, чтобы вытянуть гниль, если она попала в кровь, поэтому, если не хочешь подхватить заразу или заново истечь кровью, слушайся лекаря и не спорь со старой женщиной.

Спорить со «старой женщиной» Мервин не осмелился.

Лува сняла повязки и удивленно цокнула языком, глядя на его спину.

– Что там? – Мервин попытался вывернуть шею под странным углом, но не преуспел в этом и нетерпеливо ждал объяснений. – Все плохо?