Подонок. Я тебе объявляю войну!

1. Женя Гордеева

Я мчусь изо всех сил через двор, не замечая луж, промокших ног, глупой собачонки, что увязалась за мной с визгливым лаем. Мчусь в сторону автобусной остановки и отчаянно молю: «Господи, пожалуйста, пусть всё будет хорошо! Умоляю, умоляю…».

Пятнадцать минут назад я ещё стояла у плиты, напевая старенькую песенку, и готовила на ужин макароны с сыром. А потом мне позвонили из гимназии, где работает мама.

Незнакомый женский голос буднично сообщил, что маме внезапно стало плохо и её отвезли на скорой в первую клиническую.

«Что с моей мамой?» – закричала я в ужасе.

«Я больше ничего не знаю, – равнодушно ответила женщина. – Мне велели передать только это».

Позвонила маме на сотовый – абонент недоступен.

Тогда, наспех одевшись, я опрометью выскочила из дома. И вот теперь бегу, умираю от страха и неистово шепчу: «Мамочка, пожалуйста, живи! Мамочка, только не оставляй меня!».

Маршрутка приезжает забитой – уже вечер, час пик, все едут с работы. Кажется, что в салон даже мышь не протиснется. Люди, что вместе со мной стояли на остановке, и не пытаются. Одна я, не глядя, вскакиваю на ступеньку, штопором вклиниваюсь в плотную стену чужих спин и проталкиваюсь чуть вперед. Слышу чье-то шипение и ругань в свой адрес, какая-то сердитая тетка бьет локтем мне в бок, но я ни на что не реагирую.

Вообще на всё плевать. Лишь бы скорее доехать. Лишь бы успеть в больницу, пока ещё пропускают. Лишь бы ничего страшного не случилось…

До больницы опять мчусь бегом, со всех ног, не разбирая дороги. И вдруг из-за поворота вылетает красный спортивный Порше. Слышу визг тормозов. Поворачиваюсь и… чудом, в каком-то немыслимом прыжке, уворачиваюсь от, казалось бы, неминуемого столкновения с кабриолетом. А затем, не оглядываясь, несусь дальше под яростное гудение клаксона. Водитель, темноволосый парень в солнцезащитных очках – его я успела заметить мельком – кричит мне вслед: «Овца безмозглая! Жить надоело?!».

В другой раз я бы, наверное, здорово перепугалась. Хотя в другой раз я бы и не помчалась сломя голову в неположенном месте. Но сейчас этот эпизод пролетает у меня почти незамеченным.

Врываюсь в приемное отделение. В регистратуре небольшая очередь, но стоять-ждать… я же сойду с ума.

Выбираю бабушку на вид подобрее и, тяжело дыша после пробежки, молю ее пропустить меня вперед.

– Пожалуйста… можно я перед вами… мне не ложиться… я к маме… только узнать, где она…

В итоге – меня пропускает вся очередь.

– Гордеева… Валентина Павловна… мама моя, – выдаю я порциями между вдохами в окошко регистратуры. – Ее привезли сюда с работы… сегодня…

Суетливо подаю ей мамин паспорт и полис.

– Вот.

– Минуту… – отвечает женщина и так медленно, так неспешно скролит страницу у себя на мониторе. При этом отвлекается на разговоры медсестер, стоящих рядом, хихикает с ними над какой-то ерундой. А я от нервов выбиваю пальцами чечетку по столешнице стойки и еле сдерживаюсь, чтобы не прикрикнуть на неё. В мыслях же ору как бешеная: «Давай уже скорее, каракатица!».

– Отделение неврологии, третий этаж, триста пятая палата, – наконец сообщает мне она. – Прямо по коридору и…

– Я знаю, – не дослушав, срываюсь я с места.

Потому что действительно знаю. Два года назад я здесь почти жила…

Пулей взлетаю по лестнице на третий этаж. На миг останавливаюсь перед дверями из матового стекла. Перевожу дыхание. И затем вхожу.

Длинный коридор с бежевыми стенами. Справа сестринская, процедурная, триста первая палата, триста третья… Дальше, помню, будет небольшой холл с огромным аквариумом, диваном и зарослями монстеры. Потом – сестринский пост. Как всё знакомо. Знакомо до боли, до тошноты, до омерзения…

Неужели опять всё это придется пережить…

Пусть. Переживу. Лишь бы не случилось страшного, повторяю я про себя и иду вперед.