Поезд на Ленинград

Поезд на Ленинград

082. Поезд на Ленинград

22.08.1994

В августе 1994 года мне снова понадобилось в Кустанай. С билетами на самолёт была какая-то очередная проблема, вызванная хроническим отсутствием топлива. Я пришёл в железнодорожные кассы возле Алма-Аты II.

Перед всеми окошками толпилось человек по тридцать – в самом начале 1994 года во всех алматинских кассах поставили, наконец-то, компьютеры системы «Экспресс-2», но, как только наступила наша обычная июльская жара, железнодорожная «Сирена» напрочь отказалась работать, и кассирши снова стали выписывать билетики вручную.

«Один купейный до Кустаная!» – девчонка-кассир подозрительно долго возилась с компостером и ножницами, потом потребовала с меня 180 тенге. Купейный стоил, вроде бы, уже 350, и я сразу же посмотрел в билет: ну так и есть – плацкарт! Я швырнул этот билет ей обратно: «Я же просил купейный!»

«Купейных нету!» – и кассирша самым ехидным своим голоском спросила: «Может быть, поедете в «люксе» за 540 тенге?» Самолёт стоил гораздо больше: «Поеду, а что?!!» Повозившись снова с компостером и ножницами, барышня выписала мне другой билет…

Доставшийся мне вагон назывался «RIC». Он был заметно поуже обычных купейных вагонов, с круглой, как у цистерн, крышей, и надписями в длинный ряд между ней и окнами (потом, после капитальных ремонтов эти надписи исчезли): «SHLAFWAGEN – СПАЛЬНЫЙ ВАГОН – VOITURE LITS – CARROZZA CON LETTI». Двери купе не отодвигались в сторону, а открывались в и без того узенький проход, с одной стороны купе размещалось две полки (с завода в таких вагонах их было три, с возможностью убрать среднюю по высоте полку, превращая её в спинку для нижней полки), а с другой стороны было откидное сиденье и столик, под крышкой которого оказался ещё и умывальник.

Моей соседкой оказалась импозантная барышня лет 25-ти, и я решил для начала настроить музыку. У меня с собой был портативный тайваньский магнитофончик и несколько кассет. Но в розетке над столиком этих самых 220-ти вольт не оказалось, и я пошёл к проводницам. Экипаж нашего вагона составляли две тётеньки внушительных размеров – Лёлька и Ольга. Обеим было где-то под сорок. Вместе с Лёлькой ехала и её дочка – молоденькая и нахальная девчонка под два метра ростом. Её взяли с собою в рейс, чтобы показать Ленинград, и барышня ходила по вагону, постоянно пригибаясь…

Проводницы сначала наотрез отказались включать со своего «служебного» пульта ток в розетки, и я с ними поцапался. Но потом мне всё же пришлось достать припасённую бутылку водки по 0,7 и «загреть» этих тётенек. Электричество моментально появилось, музыка заиграла, и теперь можно было спокойно продолжать знакомство со своей попутчицей.

Барышня оказалась замужем, с двумя дочками, но разочаровало меня в ней то, что она оказалась «гербалайфщицей» – этих я особенно не любил. Но что же делать – show must go on! – через час или полтора после нашего отправления я позвал Лёльку и предложил сообща накрыть столик в нашем купе – хай бы она только пузырь назад принесла, другого-то у меня не было! «Х…в, как дров, – сказала Лёля, – я уже отдала твой пузырь на «дойку» для бригадира поезда!!!» Я, конечно же на неё обиделся, кое-как дождался станции Чу, где всё-таки нашёл бутылку не левого «Шампанского» и угостил свою соседку…

Проснулся я часам к одиннадцати утра, где-то возле Моинтов. Моя соседка и не думала просыпаться в такую рань, поэтому я тихонько выбрался в проход. У своей служебки скучала стоявшая «на вахте» Лёлька, больше никого не было видно. Я нырнул обратно в купе, достал несколько пакетиков «Коффемикса» – три в одном», и подошёл к ней:
              – Кофе будешь?
              – Буду.
              – Тогда посидим в вашей «служебке», а то у меня там мадам изволит спать…

Мы устроили кофепитие часа на два, к концу которых уже стали лучшими друзьями, чему немало удивились поднявшиеся ближе к Караганде Ольга, Лёлькина дочка и моя соседка. На карагандинском вокзале я довольно быстро нашёл киоск, торговавший всяким пойлом, и взял три бутылки сухого вина. Барышни сообща накрыли столик в нашем купе, и мы сели отмечать наше с таким трудом состоявшееся знакомство. Отмечали до Целинограда, а там уже сами проводницы сделали «алаверды» в виде двух бутылок «Шампанского». Засиделись за разговорами за полночь, а рано утром приехали в Кустанай, где тепло друг с другом попрощались…

Нашим алматинским директорам стало к тому времени мало одних огнеупоров, и они поставили в соседнем пакгаузе кустанайского участка оборудование по выжимке растительного масла. Главный татарин под неусыпным и бдительным оком специально откомандированного из Алматы Андрюхи Калистратова выжимал зеленовастенькое масло из семян рапса и сливал его в двухсотлитровые бочки.

Я опять должен был ехать с нашим огнеупорным мертелем на футеровку, о которой Наиль договорился на каком-то литейно-кузнечном цехе в Рудном, но выяснилось, что эти работы откладываются. На следующий день мы всей толпой поехали на рыбалку, после чего Калистратов, как заместитель директора, велел мне уже не ждать этой футеровки и возвращаться в Алматы.

Прошло четыре дня, и в этот вечер проходил обратно тот самый поезд, на котором я туда приехал. У меня оставалось 700 последних тенге, в кассы я не пошёл – дело без «блата» бесполезное! – и просто появился вечером к приходу этого поезда на перроне. Андрюха пошёл меня провожать. Когда состав остановился, дверь вагона открыла Лёлька и обняла меня, как родного! Я отдал ей все свои оставшиеся деньги и объяснил, что мне нужно обратно. «Какой базар, – сказала она, – половина мест свободна!» Я попрощался с Калистратовым и влез в вагон.