Поездка

Поездка

Утреннее небо, еще не встретившее солнце, было безоблачно. На востоке, из-за могучих спин многоэтажек понемногу проглядывал свет. Осторожный красноватый, он как будто боялся потревожить сонную землю, не смело отражаясь в маленьких окошках домов. Но время шло, и оно брало свое, отбирая у цепких лап ночи этот день…

Она вышла из дома, когда солнце, едва набравшее силу, отражалось в серебристом снеге сотнями разноцветных кристалликов… Сегодня был важный день. Девушка несколько дней морально готовилась к нему, но сейчас, вдруг поняла, что не готова это сделать. Она бросила последний взгляд на свою комнату и быстро одевшись, вышла на улицу. Морозный воздух освежил мысли, и все страхи ушли в тень на время. Она знала, что они вернутся, стоит ей только на секунду отвлечься, забыться приятным воспоминанием, как вновь они начнут мучить ее жестокой повседневностью…

Народу на остановке было много. Все спешили на работу, с трудом влезая в переполненные автобусы и резиновые от большого скопления людей маршрутки. Она в нерешительности постояла минут пятнадцать, словно могла бы передумать ехать. Взгляд невольно цеплялся за окружающих, ища в их пустых и равнодушных глазах поддержки, в которой она так нуждалась. Но все было тщетно. Ее будто не замечали, каждый был занят только собой, и никто не мог увидеть в ее глазах то замешательство и тревогу, которое бывает лишь в исключительных случаях… Девушка зашла-таки в менее заполненный автобус и села на одно из свободных мест. У окна был сонный мужчина, он не обратил на попутчицу внимания, продолжая клевать носом, склонив голову, как старый рыбак склоняется над удочкой в полудреме. Кондуктор, единственный кроме водителя, бодрый человек в салоне, ловко протискивался между рядами стоящих пассажиров, собирая деньги за проезд, и отрывая попутно билеты. Девушка, отдав ему приготовленную мелочь, сжала в руке билетик, словно боясь обронить его. Она держала его так некоторое время, а потом положила в карман и немного расслабилась, привыкнув к окружающей ее обстановке. Замкнутая по натуре, она всегда не сразу привыкала к незнакомым людям и стеснялась их и себя. Скованность выражалась во всем: в походке, в речи, в мимике. У нее не было друзей, она не могла никому открыть душу, но не тяготилась этим. Раскрыться перед кем-то, доверить ему свою душу, свои сердечные тайны, тревоги, казалось ей чем-то невозможным, опасным и болезненным. Она не верила в людей, в их чувство сопереживания, в то, что они смогут понять ее. Даже трудно представить себе, какого это держать всё в себе, и знать, что рассчитывать в трудную минуту можешь только на себя…

Автобус резко затормозил перед светофором, и вывел девушку из задумчивого состояния. Она огляделась по сторонам, словно проверяя, не изменилось ли что-либо в окружающем мире, но нет, всё было по-прежнему. Нужная остановка была всё ближе, и это маленькое обстоятельство действовало на нее волнующе. В уме она уже продумывала свой дальнейший маршрут, стараясь мысленно долго не задерживаться на конечной точке ее поездки. Полузамороженные окна автобуса заставляли периодически волноваться о том, а не проехал ли ты свою остановку? Это причиняло дополнительный дискомфорт в итак нервозной обстановке этого очередного рабочего дня. По мере движения автобуса, людей становилась всё больше, они заполняли собой салон, как безликая масса, все хмурые и недовольные, все в черном или коричневом, ища глазами свободное место и заметно хмурясь, не находя его. Это было обычное рабочее утро для сотен, если не тысяч рядовых граждан города. Это утро не запомнится им ничем, оно будет похоже на десяток подобных дней, которые идут чередой и не запоминаются вообще, превращаясь в месяцы, складываясь в года и десятилетия… Эта жестокая проза жизни есть у каждого из нас. Мы запоминаем только яркие события, остальные же мгновения нашей жизни проходят бесследно, не задевая души, не оставляя воспоминаний в сердце. Может, оно и к лучшему, ведь помнить всё невозможно, да и не нужно.

Девушка вышла из автобуса и приготовилась к пересадке в междугородний автобус. На автовокзале было много народу. Все старались не толкаться, несли, везли, тащили тяжелые сумки, пакеты, вели под руку орущих детей или немощных старушек и стариков. Но больше всего сказывался общий людской гул, который не прекращался ни на мгновение, и уже стал привычным фоном для ожидающих своего автобуса людей. Девушка купила билет в кассе и поспешила покинуть здание автовокзала. Толчея и сутолока оказывали на нее гнетущее впечатление и вызывали неосознанную тревогу, от которой становились мокрыми ладони, и слегка кружилась голова. На улице тем временем уже порядком посветлело и дул слабый ветерок, причудливо кружа снежинки в воздухе, смахивая снег с веток деревьев и крыш домов. Приятная зимняя погода вызвала у девушки слабую улыбку, но ненадолго. Подъехал нужный автобус, и девушка опять сделалась задумчивой и грустной. Она села у окна, и откинулась на спинку, рассеянно оглядывая пейзаж за окном. Автобус немного постоял, собирая пассажиров, а затем тронулся в путь…

Когда они выехали на трассу, деревья стали проносится мимо с большей скоростью. Ей казалось, что они хотят коснуться автобуса своими руками-ветками, тянутся, но не достают, в досаде гнуться и размахивают ветками, злясь и негодуя. Ветер оживлял их, превращая в злобных сухих монстров, утопающих в снегу. Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть их. Тихая музыка наполняла салон автобуса приятным соло на гитаре. Она сосредоточилась на прослушивании музыки, ярко представляя себе гитариста, задумчиво перебирающего струны своего инструмента, как его пальцы нежно касались струн, то отпуская, то зажимая их… Она почувствовала, что музыка эта действует на нее усыпляющее, и открыла глаза. За окном уже не было пугающих деревьев, автобус сбавил ход, въезжая в город. Девушка с интересом разглядывала небольшие аккуратные домики, сменяющие друг друга, прохожих, мгновенно остающихся позади, яркие павильоны остановок… Чем дальше, тем больше становилось многоэтажек, и больше людей было на улице. Город словно оживал, улица за улицей. Девушка пыталась вспомнить его, но память отказывалась ей помогать. Город оставался незнакомым, но это не вызвало раздражения или отторжения. Ей хотелось узнать его, вспомнить то, что происходило на его улицах, когда она была еще маленькой девчонкой…

Выйдя на нужной остановке, она огляделась. Ей не хотелось спрашивать прохожих, вступая с ними в разговор. Девушка открыла сумочку и извлекла из нее небольшой листочек с адресом. «Красноармейский проспект 33, квартира 46» - было написано на нем. На глаза предательски навернулись слезы. Она небрежно смахнула их рукой, с трудом подавив ком в горле. Поспешно убрала листочек обратно в сумку, и пошла к ближайшему дому, чтобы посмотреть нумерацию. Это был тридцать первый дом, значит, нужный, тридцать третий был где-то совсем рядом. Ее сердце забилась чаще от волнения и тревоги, которую уже нельзя было подавить ничем. Скоро, совсем скоро, она, наконец, узнает ответы на все свои вопросы… Сколько раз она спрашивала у матери, что случилось тогда, 15 лет назад в этом городе? Но она лишь отмалчивалась, или отмахивалась от этого вопроса, предпочитая наверно забыть всё, как страшный сон… Что произошло тогда, одним зимним вечером, перевернувшим их с матерью жизнь с ног на голову?.. Она помнила только поспешные сборы, слезы в глазах матери и ее дрожащий голос…

Тридцать третий дом стоял торцом в этом дворе, среди подобных себе домов. Девушка совсем не узнавала его, не мудрено, она прожила всего пять лет своей жизни здесь, и остальные 15 в соседнем городе. Всё казалось чужим, незнакомым. Но ее это волновало меньше всего. Она сосредоточилась на поиске нужной квартиры, благо около входных дверей на всех подъездах висели таблички с нумерациями квартир. Подъезд с квартирой № 46 был найден. Волнение нарастало с каждой минутой приближения к заветной цели. Она сжала сумочку в слегка дрожащих руках, и простояла около минуты напротив квартиры № 46. В подъезде было тихо. Никто не выходил и не заходил за то короткое время, что она была в нем. Чувствуя, что начинает волноваться еще сильнее, девушка слегка нажала на кнопку звонка, вслушиваясь в его трель. Ей казалось, что она слышит приближающиеся шаги за дверью. Вот хозяин квартиры стоит прямо перед ней и наверно смотрит в глазок. Она тоже посмотрела в глазок, уже готовая назвать свое имя, как вдруг дверь медленно открылась. На пороге стояла пожилая женщина. Одета она была в черную кофту с воротом и брюки. Ее черные волосы уже начали седеть, а серые глаза расширились при виде девушки.

- Ты? – выдохнула она и застыла, словно в ужасе.

- Я Саша – представилась девушка.

- Заходи – ледяным голосом пригласила она – Я узнала тебя.

Саша зашла в прихожую и закрыла за собой дверь. Женщина оглядывала ее с головы до ног, и настроена была не очень дружелюбно. Ее тонкие губы были поджаты, а глаза слегка прищурены, словно она в любую минуту ожидала подвоха. Повисло напряженное молчание.

- Мать прислала тебя? – холодно поинтересовалась хозяйка квартиры и сложила руки на груди.

- Мамы больше нет – Саша не узнала свой голос, настолько глухо он прозвучал. Она в нерешительности посмотрела на женщину, которая после ее слов, отошла к стене, прислонившись к ней спиной.

- Как? – прошептала она одними губами, побелев как снег.

- Она болела – ответила Саша.

- Раздевайся, проходи – девушке показалось, что женщина сейчас заплачет, она отошла от стены и пошла в комнату.

Саша сняла обувь и куртку и пошла за ней. Она оказалась в небольшой комнате, в которой у стены стоял телевизор, а напротив диван. Обстановка была очень скромной и какой-то старой. Женщина сидела на диване, уронив голову на руки. К своему стыду, Саша даже не знала ее имени. Она, молча села рядом.

- Когда… - прошептала женщина, не в силах оторвать рук от лица.

- Сегодня 40 дней…

- Почему ты пришла именно сейчас! – вдруг вскрикнула она и посмотрела на Сашу с какой-то злостью – Почему ты не сообщила раньше?

- Простите, я не знала ваш адрес. Мама никогда не отвечала на мои вопросы. Я нашла адрес в ее вещах неделю назад…

Женщина всхлипнула и вдруг заплакала горько и безнадежно, как плачут тогда, когда уже ничего нельзя изменить или вернуть… Саша не знала, что ей делать. Рыдания разрывали ей сердце. Она положила руку на плечо женщины и стала говорить слова утешения, хотя у нее самой на глазах тоже были слезы… Они потеряли счет времени, и вздрогнули, услышав мужской голос:

- Люба? – вошедший в комнату мужчина был удивлен открывшейся перед ним картиной – Что случилось?

Он сделал пару шагов к дивану, но замер, только сейчас заметив рядом с женой незнакомую девушку.

- Вы кто? – спросил он и слегка нахмурился.

Саша вытерла бежавшие по щекам слезы, и хотела было назвать свое имя, но женщина ее опередила.

- Это Саша. Твоя дочь.

- Что? – оторопел он – Люба, я не…

- Замолчи, Юра! – крикнула Люба – Тогда много лет назад, я совершила ужасный поступок: я выгнала из дома сестру и ее маленькую дочку, не дав им даже толком собрать вещи. Я всё знаю, Юра. В тот вечер я пришла домой раньше, и увидела, как вы с моей сестрой целуетесь. И тогда всё встало на свои места. Я поняла, кто отец Саши…

- Люба, это было просто увлечение. Клянусь тебе, эта Саша, она не моя дочь! Ира бы сказала мне…

Женщина горько усмехнулась и встала, попросив встать и Сашу.

- Посмотри внимательно, Юра. У нее твои глаза.

Мужчина вгляделся в заплаканное лицо девушки. Оно вдруг стало казаться ему смутно знакомым. Особенно эти карие глаза, такие же, как у него. Нет, не может быть… Та маленькая девочка, ставшая теперь уже совсем взрослой – его дочь…
Саша из последних сил держала себя в руках. То, что сейчас перед ней стоит ее отец, было потрясением для нее. Она ожидала узнать здесь всё что угодно, но только не это! И то, как он смотрит на нее, этот оценивающий удивленный взгляд человека, который скорее неприятно удивлен… В Сашиных глазах вновь заблестели слезы. Она дернулась в сторону выхода, но Юрий поймал ее за локоть.

- Подожди, Саша, где Ира?

Вместо ответа по щекам девушки побежали слезы.

- Отпустите меня – всхлипнула она, пытаясь уйти.

- Сашенька, подожди – Люба взяла девушку за руку и посадила ее на диван, а рядом села сама – Я очень виновата перед тобой, и перед Ирой… Я не понимала что делаю. Измена мужа, ревность и злость застилали мне глаза. Как бы я хотела поговорить с ней! Но это уже невозможно… У меня было 15 лет, чтобы протянуть ей руку помощи и дружбы, а вместо этого я ждала, что она сама придет ко мне, и будет извиняться, просить прощения. Я ведь уже давно простила ее, но моя глупая гордыня лишила меня возможности примириться с сестрой!

Юрий так и застыл на месте.

- Ира… - прошептал он и выбежал из комнаты.

Саша проследила за ним взглядом.

- Я молчала все эти годы – продолжала Люба, сжимая в своей руке руку Саши – Прости меня, он ничего не знал о тебе. Я боялась, что он бросит меня и уйдет к вам, ведь у нас нет детей из-за меня… Мне теперь не искупить свою вину… Я виновата перед всеми вами, но больше перед тобой… Прости меня.

- Теперь я всё поняла – горько произнесла Саша – Как просила я маму рассказать мне о моем детстве, спрашивала, кто мой папа, и почему его нет рядом… И сейчас, вместо облегчения от того, что я узнала наконец всё, что хотела, я чувствую еще большую тяжесть в душе, что случилось это так поздно! Я, единственный человек, который мог примирить наши семьи! Теперь я понимаю это!

- Ты совершенно не виновата ни в чем, Сашенька! – воскликнула Люба.

- Нет, я виновата тоже. Я не стала разбираться, не стала допытываться у матери, я опустила руки, и отошла в сторону. Это было так просто и легко, не делать ничего…

- Теперь всё будет иначе. Мы всегда будем рядом. Я и Юра. Мы позаботимся о том, чтобы ты никогда не испытывала одиночества…

- Спасибо вам.

- Это меньшее, что мы можем сделать…

Они еще долго разговаривали о жизни, Люба расспрашивала племянницу о сестре, и рассказывала о себе. Саша уже в коридоре обняла на прощение свою, как оказалось, тетю, и поехала домой со смешенными чувствами. Это была и невыносимая грусть, и даже горе от недавней потери матери; чувство вины за позднюю встречу, удивление от неожиданной встречи с отцом и легкая радость от общения с тетей… Всё было как-то неоднозначно и двояко, и чувства эти не смешивались в одно общее ощущение от увиденного и услышанного, они были разделены так, словно каждое можно было потрогать руками…

Вечернее небо было темно-синего цвета. На нем как нарисованные, слегка видны небольшие облака, перистые и вытянутые, они могли и просто проплыть мимо, а могли и собраться в одну большую тучу, чтобы завтра подарить городу снегопад. Вскоре, облака перестали быть различимыми, и на небосводе загорелись первые яркие звездочки.