Пока кукует над Рессой кукушка...

 Часть третья. Без печали нет радости. Глава третья. Веселится и ликует весь народ.

                                                                        Часть третья.

                                                               Без печали нет радости.

                                                                     Глава третья.

                                                   Веселится и ликует весь народ.


    Постепенно налаживалась новая колхозная жизнь. Конечно, бывало голодно. Случались неурожаи, ощущалась нехватка мануфактуры, но жизнь всё равно продолжалась. Всё так же вечерами после работы собиралась молодёжь на кругу за околицей. Топотали под гармонь русского, барыню, когда и кадриль, до полуночи пели частушки. Здесь создавались любовные пары, которые в большинстве своём оборачивались новыми семьями. Созревшие уже для семейной жизни Паничка и Наташка старались не пропускать ни одной вечёрки.

   Нередко к савинским девкам наведывались молодцы из Харенок, Лоз, когда и из Маргина и других деревень. Случались стычки с местными парнями, считавшими, что пришлые уводят из деревни лучших девок. Но это было повсеместным явлением. Где ещё присмотришь себе девицу по душе, как не на вечёрках в чужой деревне, ведь в своей девки с младенчества знакомы?

   Так однажды присмотрел себе в Савинках пару и Осип Козлов из Харенок. Приглянулась ему Паничка Сударькова. Сам и не понимал, чем ухватила за сердце. Вроде и не красавица -- рыжеволоса и конопата, и не озорством и весёлостью -- всё больше помалкивала, когда подруги в частушках соревновались, да парней задевали. А вот легла на сердце, и сам не знал почему. Правда, избранница на его знаки призывные  внимания не обращала, всё больше на своих парней поглядывала, да за сестру пряталась. Наташка была младше года на два-три, а куда более языкастая и озорная. Но та уже давно дружбу водила с братьями Мишенковыми Андреем да Иваном. Они хоть и ровня ей по годам, а от совместных с малолетками проделок на вечёрках пока не отказывались. Вскоре, правда, оба ушли в армию, так что Наташка на время утихомирилась. Да и Паничка со временем  вроде бы стала более благосклонно принимать ухаживания Осипа.

   И надо же было такому случиться: пошли как-то Душка с Нюрочкой да золовкой Паничкой в Харенки в торговую лавку за покупками, заглянули по пути к сестре Дуне. Та как раз в очередной раз из отхода вернулась с Украины. Прибыла с приплодом -- родила там вторую дочь Шурочку. Малышка уже вовсю бегала по избе, приставала к старшей сестре Нинушке с просьбами поиграть с игрушками, что мастерил из деревяшек Захар. Тот привычно пристроил на голове наушники и слушал радио, благо недавно в деревню протянули провода и установили в некоторых избах радиоточки, и между делом резал из податливой липы поделки. Пообщавшись с роднёй и узнав новости, отправились Сударьковы в лавку. И тут дорогу Паничке заступила чернявая девица из местных.

   -- Эт ты, штоль, Прасковья Сударькова? Сказывали мне, глаз на моего Осипа положила, -- с наскока стала нападать на Паничку. Та от неожиданности только рыжими ресницами хлопала, не понимая, как дать отпор настырной девице. А та всё грозилась, -- ещё раз узнаю, что привечаешь мово парня, все космы твои повыдергаю. Ишь ты, ни кожи, ни рожи, а туда же, наших парней сманивать...

   Смерив ещё раз соперницу презрительным взглядом, чернавка развернулась и величественно удалилась. А у Панички от унижения слёзы градом покатились из глаз.

    Сколько её не успокаивала невестка, ничего не выходило. Паничка долго ещё не решалась появляться в Харенках, хотя Наташка, узнав от Душки о случившемся, звала сестру сходить и разобраться с противницей, почто та срамила не по делу девицу на людях. Но Паничка отказалась, хотя вины за собой не чувствовала. А когда Осип по осени пришёл свататься, категорически отказалась выходить за него замуж, неожиданно высказав ему все свои обиды. Вскоре узнала, что Осип женился на этой чернавке, что позорила её прилюдно, и ещё больше расстроилась. Но дела было уже не поправить. К тому же других претендентов на её руку не наблюдалось.

   А в семье ожидалось опять прибавление. Не успела Душка откормить грудью Серёжку, как известила мужа, что опять брюхата. Виктор только крякнул на известие сына о скором прибытке. Уж больно часто невестка приносила  ему радость в виде внуков. Нет, он был совсем не против ребятишек. И во внуках души не чаял, но мечтал обеспечить семье достаток, жизнь не в проголодь, а для этого надо было безустанно трудиться не только в колхозе, но и в своём домашнем хозяйстве.

   Иван хоть и числился в колхозе и исправно ходил на работы в поле и на скотный двор, но по причине нездоровья мог серьёзно заниматься только сапожным промыслом. Особо ему удавались хромовые сапоги. А для их пошива нужна качественная кожа. В царское время, да в первые революционные годы в деревне было несколько семей кожемяк. Скупали шкуры забитого скота и выделывали из них кожи. Потом, когда новая власть ввела свои порядки, требуя сдавать государству все шкуры после забоя скота, с производством кожи  возникли проблемы. И всё равно, местные кожемяки находили источники поставки шкур и своё ремесло продолжали,  но теперь подпольно.

   Виктор Сударьков, хоть и калеченый был, быстро научился дублению кож. Ведь не один год дружбу водил с Мишенковыми, что обитали на Сраном конце Савинок. Знавал ещё Якова Мишенкова, с которым вместе потом уходил на германскую. Правда, тот не вернулся с войны, сгинул в те страшные времена, оставив мальцов сиротами. Теперь его сыновья Андрей и Иван жили под приглядом своего дядьки, отцова брата, но родительское дело продолжали, помогая тому в выделке кож.

   В Десятинах, начинавшихся сразу за баней, в овражке была устроена тайная мастерская, где Виктор с сыновьями, дочками и снохой занимался дублением шкур. Выделывал и пушнину, коли удавалось кого Ивану подстрелить в период охоты.

   И вот как-то прибегает домой Наташка, вся встрёпанная, запыхавшаяся.

   -- Папаш, поговорить надо, -- сразу с порога бросилась к отцу.

   Марья выглянула из печного угла, вопросительно взглянула на дочь. Наташка трудилась дояркой на колхозной ферме и в это время должна была быть на вечерней дойке вместе с сестрой и  невесткой.

   Наташка сняла с головы платок, отёрла им пот с лица, обмахнула разгорячённое лицо.

   -- Папаш, беда. Только что Андрей Мишенков приехал по срочному делу. Он же  теперь в охране банка служит. Так вот, ему кто-то сказывал, что на тебя бумагу в район написали, что ты кулачествуешь, шкуры скупаешь и кожи выделываешь. Сказал, что сегодня в ночь приедут с проверкой. Андрей  страшится, что без разрешения в деревню завернул, он ведь в Нижнеандреевский сельсовет  по делам отправлен, а ну как кто стукнет, что сюда завернул да предупредил. Папаш, что делать?

   Наташка в изнеможении опустилась на скамью. Марья подала ей кружку воды.

    Виктор неторопливо встал, отложил  в сторону дратву и шило.

   -- Вот что, мать, пошли-ка Шурку за Иваном, да пусть разом в Десятины идут. И мы туда двинемся. А ты, Наташка, давай назад, на скотный двор. Неча привлекать внимание не по делу. Особо не распространяйся о том, что Андрей сказывал. Делай своё дело...

   -- А как же вы-то?..

   -- Без тебя управимся...

    Когда среди ночи к крайнему дому в Савинках подъехали две подводы с сотрудниками НКВД, там не мерцало ни огонька. На стук вышел хозяин избы, следом его сын. Обследование жилья ничего не дало. Да и не такая это была большая изба, чтобы долго её осматривать. Разбудили только всё семейство. Пока одни допрашивали мужиков, другие женщин, третьи занялись детьми. Да только что могла сказать четырехлетняя Нюрочка, ещё не все звуки правильно произносящая, и тем более двухлетний немтырь Серёжка, который с восторгом глядел только на винтовку расспрашивающего, да вздрагивал от каждого окрика.

    Сонные дочери хозяина избы только моргали ресницами, а вразумительно ничего толком не могли сказать. Сноха была на сносях и тоже ничего не понимала. А мужики и сын-подросток хозяйский категорически отрицали все обвинения.

    Обыскивающие проявили интерес и к имеющемуся у семьи участку леса под названием Десятины и потребовали его обследования. С факелами пошли в сторону бани. Долго осматривали и строение и окрестности, но ничего, хоть  приблизительно указывающего на предметы поисков, не обнаружили. Рассвет в июне наступает скоро. Но и при свете солнца, обойдя все окрестности, проверяющие ничего  не обнаружили. Тогда Виктора и Ивана усадили в телегу и увезли в Юхнов.


   Вернулись отец с сыном через день, хмурые и неразговорчивые. На вопрос Марьи, как всё обошлось, Виктор нехотя ответил, что отпустили за недоказанностью, ведь улик не нашли.

   -- Из своих кто-то стукнул. Позавидовали, что лишнюю копейку с ремесла получаем, а может, у кого заработок перебиваем. Но по всему видно, что свой, деревенский. Следователь бумагу с письмом показал. Знакомый мой давний, я ему ещё до германской сапоги шил. Сказал, добрые сапоги, до сих пор носит. Предупредил, что пригляд за семьёй будет, но улик никаких у них на нас нет. Молодец Наташкин Андрей, своевременно упредил. Его дядьку тоже проверяли, хоть он и открыто ремеслом занимается. Ох, кому-то неймётся...

   Но от греха подальше, занятия по выделке кож на некоторое время отложили, чаны, где кожи квасили, Виктор с Иваном спрятали надёжно в дальнем лесу.

   Не успели отойти ещё от потрясения с обыском, как Душка разродилась второй девкой. Нарекли её Верой. Заботы у Марьи прибавилось. Виктор с радостью принял и эту внучку, но любимыми всё же были первые -- Нюрочка и Серёжка, которого дед теперь, после рождения второй внучки, с чистым сердцем отобрал из-под материнского крыла к себе на печку. Впрочем, Серёжка был и не против. Он теперь постоянно бродил хвостом за отцом и за дедом, перенимая их мужские повадки и учась традиционному сельскому труду.

   Душку, пока была кормящей, поставили учётчицей на току. Зерно принимала, отмечала в бумаге, сколько привозили с того или другого участка. Виктор Ивана предупредил, чтобы приглядывал за женой -- Душка была неграмотная. Хоть и прошла ликбез, научилась цифры ставить, но разбиралась в счёте плохо. И точно, не прошло и месяца, как Душку объявили растратчицей. Аж две тысячи пудов зерна невесть куда  из амбара делись. Виктор отправился к счетоводу колхоза, но тот упёрся рогом, что,  мол, сноха Викторова куда-то зерно сплавила и надо органы оповестить.

    Приехали милиционеры и давешний знакомый следователь. Тот обошёл вокруг амбара, заглянул внутрь, побродил там, потом потребовал тетрадь, куда Душка записывала поступающее зерно, просмотрел все записи, после чего призвал приёмщицу и счетовода.

   -- Сколько каждодневно принимали зерна все дни? -- поинтересовался у счетовода.

   -- Ежедневно поступает порядка 250-300 пудов зерна.

   -- Вы внимательно просмотрели все записи?

   -- Дважды пересчитал итоги...

   -- Что же, я вас огорчу. Вы невнимательно просмотрели записи учётчицы. -- Следователь раскрыл тетрадь на странице за прошлую неделю. -- Вот понедельник. Всего собрано и сдано 270 пудов, вторник -- 300 пудов, среда -- 250 пудов, а в четверг вдруг -- 2300. С чего бы? Что, с другого поля поступало зерно? Или народу на уборочной прибавилось? Или новую жатку получили? Вы выясняли, каким образом в один день собрано такое количество зерна?

   Счетовод заглянул в тетрадь с каракулями. На первый взгляд, разобраться в записях было трудно. И надо же, пришлый следователь мгновенно выявил ошибку. Счетовод был тёртым калачом и уже прикидывал, какую выгоду сможет поиметь с ошибки учётчицы, и на тебе, следователь мгновенно решил задачу, в которой, казалось бы, никто не найдёт ответа.

    Душке при председателе колхоза было сделано внушение о том, что не стоит браться за дела, которые не подвластны ей в силу неграмотности. Потому что, попадись другой следователь, и пошла бы молодка по суровой статье в тюрьму на многие годы.

    А в деревне поползли слухи, что неспроста в семье Сударьковых происшествия идут одно за другим, а в итоге, все рушатся. Никак бог бережёт семью.

    Но видно бес не дремал, пока бог спал. И года не прошло, как вновь беда обрушилась на семью. Иван помаленьку тачал сапоги по просьбам хороших знакомых. Правда, выделкой кож уже не занимался. А тут заказали хромовые сапоги кому-то из юхновского начальства. Кожу-то Иван нашёл, но с отдачей. А во дворе только один бычок на откорме, да и то по налогам после забоя шкуру надо сдать государству. И захотел Иван извернуться. Переговорил со знакомцем из заготконторы, отдал кое-какие деньги сверх стоимости шкуры, а тот и  выписал  справку, что-де со двора Сударьковых получена в учёт налога шкура бычка. Справкой Виктор отчитался перед властями, и, уверился, что всё прокатило. А тут нежданно проверка в заготконтору нагрянула. И оказалось, что  справка-то липовая. А дело подсудное.

    И опять к избе Сударьковых прибыли милиционеры с вопросом, где старший сын. Виктор, ещё завидев на дороге нежданных гостей, предупредил семью, чтобы молчали об Иване. Те так и сделали. На все вопросы, где Иван, отвечали, что не знают. Ушёл по разнорядке председателя на работу и где теперь, никто не ведает. В деревне оставили милиционера на случай, если Иван вернётся обыдёнкой. Если же в этот день не вернётся, то предписали в любом случае явиться в милицию для расследования дела.

    А Иван всё это время прятался в старой избе на печи, куда на лето свалили всю зимнюю рухлядь. Виктор сказал ему, чтобы молчал и терпел, коли уж ума не было всё путём оформить.
 
   Председатель колхоза  днём позже зашёл вечером к Виктору. Поговорили о том о сём. Потом гость достал бумагу:

-- Вот что, Виктор Константинович, отправь-ка ты в отход от греха подальше своего Зазана на год-другой, пока всё не утихомирится. А то под горячую руку власти попадёт, так и сгинет. С заготконторскими там что-то нечисто. Давно селяне жаловались. Вот разрешение на отъезд из колхоза. И поторопитесь. Пока ещё органы городскими занимаются.

   Быстро собрались в дорогу. Ивана Виктор ещё ночью отправил в сторону Вязьмы, уговорившись, где ему ждать семью. Утром запряг в подводу своего Мальчика, усадил в неё сноху с девками и повёз в сторону Маргина.

   Как ни упрашивала Душка, Серёжку дед с бабкой не отпустили, оставили в избе под своим приглядом. Это был их наследник, продолжатель их рода, и отправить его в сомнительное путешествие Виктор даже помыслить не мог.

   Путь Ивана с Душкой лежал на Украину, где работали Ивушкины Дуня с Захаром. Они уже который год уезжали с артелью на дорожные работы.



   Как только управились с полевыми работами, Николай  отправился с детьми на Селибы. Ванюшка давно просил сходить к дедову дубу, и чтобы папка рассказал о том, как жили предки раньше в этих местах. Сыну  шёл седьмой год, он уже пытался сам  читать книжки. Николай ради этого даже купил одну в Юхнове на ярмарке. Ванюшка отца радовал: схватывал всё на лету. И в избе, и на скотном дворе, и в огороде помощник. Но уж больно охоч до учёбы.

   Дочери ещё малы. Клашунька пошла в деда Герасима, чернява, да и черты лица с него переняла, а малышка Лилюшка родилась копией своей матери. Она ещё плохо ходит, но за отцом тянется. А Николаю все они в радость. Не ждал уже, что Лилюшка родится, не чаял, что будут ещё детки после первой дочери, а вот поди ж ты, осчастливила Ольга, сделала подарок, да ещё и сомневалась, глупая, как он воспримет. Да он всем детям рад, только возраст и здоровье дают о себе знать. Но богам Николай зарок дал, что всех поднимет на ноги, поможет в жизни, поддержит и направит по правильному пути.

   На Селибах Николай спустил с рук младшую, повёл по тропинке к большому дубу. Четырёхлетняя Клашунька весело прыгала впереди, распевая что-то своё, пока многим непонятное. А сын пристроился рядом, ухватил ручку младшей сестрёнки, и вдвоём с отцом, приговаривая "гули-гули", они рывком поднимали малышку над землёй, отчего она заливалась радостным смехом, а когда опускали на тропинку, тот час же начинала в нетерпении подпрыгивать.

   Каждая минута с детьми для Николая как откровение. Ради них он вспоминает рассказы о своём роде, о своих предках, об их поступках, об их подвигах. И не устаёт вновь и вновь  повторять, когда дети просят опять рассказать тот или иной случай. Ваня донимает отца многочисленными вопросами. Его интересует буквально всё. Не отстаёт от брата и старшая дочь. Она уже научилась хорошо говорить и теперь мучает отца расспросами, почему этот цветок пахнет, а вон тот -- нет. Почему пчёлок нельзя ловить, а красивых бабочек надо. И зачем мураши идут строем через тропинку, и почему кукушка своим "ку-ку" лета считает, и ещё много других почему и зачем?

   Её многочисленные вопросы не раздражают отца. Он с удовольствием рассказывает обо всём, что интересует детей, не раз и не два повторяет какого они рода, заставляет запоминать предков до седьмого колена и их деяния, и почему их фамилия такая, а не другая. И что ею надо гордиться, и род свой почитать, и дальних родных знать до седьмого колена, и связь с ними держать. Сам Николай знает в какой степени родства находятся с ним все жители деревни. Переписывается с братьями и сёстрами до четвёртого колена, проживающими по тем или иным причинам в других местах страны. Не чурается никого. Тому научила с молодости жизнь  в отходах. Где только не пришлось побывать. Иногда родные его выручали, а когда и он родных. В выходной день он обязательно достаёт пузырёк с чернилами и бумагу и пишет ответ на поступившее в течение недели письмо. Обстоятельно описывает жизнь деревни, передаёт поклоны от родни, сообщает, кто народился за это время, а кто и завершил свой бренный путь. И детей приучает к тому, что на все вопросы надо отвечать обязательно и подробно.

   -- Папа, а почему когда кукушка кукует, это она наши лета считает? -- задаётся вопросом Ваня.

    -- Так исстари говаривал мой дедушка, а твой прадедушка Димитрий. А ещё он неустанно повторял, что пока кукует над Рессой кукушка, наш род будет жить. Помните его присказку. Наша жизнь крепко связана с этими местами. Мы исконные жители этих мест. С незапамятных времён, говаривали, наши дальние предки жили здесь, на Селибах...

   И вновь рассказывал отец своим детям о Селибах, о древних богах, которых почитали в старину, об истории рода. И ребятишки, ещё совсем малые, с удовольствием приникали к стволам деревьев, вслушиваясь в ту заповедную, совсем непонятную, но таинственную и притягательную жизнь окружающего мира...

   Но такие походы с детьми бывали очень редко. Жизнь -- сложная щтука. Ведь чтобы обеспечить семью всем необходимым, приходилось работать от зари до зари. Но тем более ценны были такие минуты общения с ребятишками, с наследниками его рода. И Николай терпеливо и настойчиво заботился об их развитии, о расширении кругозора и интересов.

   Однажды заметил, что Ванюшка заинтересовался игрой на балалайке, виртуозно исполняемой новым мужем двоюродной сестры Настасьи. Пётр не просто умел бренчать, как порой большинство деревенских парней в пору жениховства, а на слух перенимал мелодии многих песен, услышанных с патефонных пластинок в клубе.

   Когда же Ваня робко сообщил о желании научиться такой игре, Николай договорился с новым родичем об обучении сына и в свободный день отправился с ним в Юхнов, где производили балалайки.


   Эта поездка стала незабываемым приключением для семилетнего мальчика. Ваня до того в Юхнове не бывал, и его поразило, сколько домов и улиц в городе, намного больше, чем в Гороховке, Лазине или Карпове, где ему уже довелось побывать. Но больше всего его воображение покорил Юхновский Храм  Казанской иконы Божией Матери. Он стоял на просторе, словно рвался ввысь от земли, переливался золотом куполов. А на звоннице отстукивали время часы. Вот минутная стрелка подскочила к цифре 12, что-то зашуршало, а потом над городом раздался чистый звон колокольчиков и неземная мелодия. У Вани  от такой красоты слёзы покатились из глаз.

   Николай с сыном посетил фабрику по производству музыкальных инструментов, с мастером подобрали балалайку, удобную для детских рук, и домой возвращались уже с покупкой.

    На прощание Ваня долго вглядывался в силуэт величественного храма. И тот одарил впечатлительного мальчика внезапным перезвоном колоколов и чудесной мелодией часов.

    Осенью сын стал упрашивать отца отправить его в Карпово в школу. Николай знал, что в первый класс принимают только с восьми лет, а Ваня, родившийся в ноябре, сможет пойти почти с девяти, значит, через два года. Он долго объяснял сыну, почему его не возьмут сейчас. Но не убедил.

   В один из дней Ваня, отпросившись у няньки Сани погулять за двором, тайком отправился следом за соседскими ребятишками, являющимися его родственниками, и первый раз пришёл в школу. Учительница, увидев нового малолетнего ученика, не отослала его домой, а оставила в классе. Расспросила только, чей он, из какой деревни, и знают ли родители о том, что он пошёл в школу. Мальчик честно признался, что нет.

   Ваня показал ей свои успехи в учёбе. В отличие от остальных первоклассников и даже учеников второго класса он не только достаточно бойко читал текст, но и пересказал смысл прочитанного. Неплохо обстояло дело и с письмом. Писал он медленно, но аккуратно, и что немаловажно, грамотно. И со счётом всё было в порядке. Но было одно препятствие -- по закону детей принимали в школу с восьми лет. После уроков, взяв мальчика за руку, учительница отправилась с ним в деревню к родителям.

    А дома в это время был настоящий переполох. Когда в обед Ольга с Николаем пришли с огорода, где копали картошку, то застали там только Клашуньку. Саня, вся в слезах, подхватив младшую племянницу на руки и приказав старшей не выходить со двора, бегала  по деревне, разыскивая пропавшего племянника. Никто из игравших за околицей сверстников его  не видел с самого утра.

   Всполошившийся Николай кинулся за помощью к родным. Давно уже в деревне не случались пропажи детей. Обычно их с малолетства родители строго настраивали на то, что река и лес -- это не места для пустопорожнего баловства. Они требуют внимания и осторожности. И шалости не прощают. Николай всё это постоянно внушал своим детям. И вдруг пропал сын, которого отец уже считал разумным и понятливым.



   Мужики бросили все свои дела и первым делом проверили оба деревенских колодца. Потом, хоть уже было не время,  обошли берега Рессы и оба омута, где обычно любители рыбалки ловили рыбу. Женщины, разбившись на группы, пошли   к опушкам ближнего и дальнего леса. Муж Настасьи отправился в Гороховку  проверить, не отправился ли пострелёнок к дальней родне. Кто-то запряг лошадь и намеревался ехать в Карпово, Ольга бросилась через брод в сторону Лазина.

   В этот столь драматический момент по дороге из Карпова показалась стайка учеников под предводительством учительницы. С ними увидали и Ваню. Со взрослых сразу спало напряжение. Нянька Саня бросилась в слезах к племяннику, крикнули Ольге, чтобы возвращалась. Все облегчённо заговорили и стали расходиться по своим неотложным делам.

   Учительница подошла к Николаю:

   -- Вижу, что ваш сын стал причиной переполоха. Но я не могла отправить его одного домой раньше. Ведь пришёл он в школу со старшими детьми. Я хотела бы с вами поговорить о вашем сыне. Вижу, что он не уведомил вас о своём походе в школу. Я провела небольшой экзамен -- мальчик не по возрасту развит. Хорошо читает, умеет писать, видно, что с ним занимаетесь. Но он ещё мал по возрасту и мы не можем принять его в школу...

    Николай согласно кивнул. Что он мог сказать на это? Только сейчас вспомнил, как сын простил записать его в школу. Ваня, видно, не принял и не понял аргументов отца, что по возрасту ему ещё рано учиться в школе.

    Учительница зашла в избу, оглядела стены, увешанные портретами и украшенные вышитыми рушниками. В углу скромно стояли иконы, не бросаясь в глаза входящему. Печной угол отделён занавеской, в горницу приоткрыта дверь, виднеется убранная кровать с подушками до потолка и между окнами огромный разлапистый фикус.

   Гостью усадили за стол, нянька детей раскочегарила самовар, выставила к чаю мёд и прикуски. За чаем учительница поинтересовалась, чем любит заниматься мальчик, посоветовала  привлекать его к домашним работам, брать в избе-читальне книжки для него, увлечь каким-то ремеслом, которое ему по душе, чтобы ребёнок смог занять свой ум полезным делом. Напоследок предложила впредь не запрещать ему ходить в школу, сделать так, чтобы он сам открыто сообщал родным, куда направляется, и не было бы больше такого переполоха. В течение месяца она готова принимать мальчика в классе, но оставить его учиться не может по закону. Потому нужно за это время объяснить Ване доходчиво, что ему ещё рано посещать школу, но при этом не убить в нём тяги к учёбе.

   До самой зимы, пока не лёг снег, Ваня добросовестно каждый день ходил с другими ребятами в Карповскую школу. И только, когда наступили морозы, согласился с доводами взрослых, что лучше подождать с учёбой до следующего года. Тем более, что занятий у него в избе прибавилось. Он уже достаточно уверенно играл на балалайке, перенимая умение у дядьки Петра. И в зимние вечера своей игрой развлекал работавшего на гончарном станке отца и приходивших в мастерскую мать и няньку с прялками. Саня традиционно пряла из льняной кудели тонкую нить для холстов, а Ольга из овечьей шерсти  пряжу для носков и душегреек.
 
   В перерывах между выполнением заказов на посуду Николай лепил из глины для дочерей кукол, а Саня, отложив в сторону прялку, создавала из кусочков ткани удивительные куколки-обереги, которым её вместе с сёстрами Николая учила делать когда-то тётка Лизавета. Теперь-то значение этих куколок в жизни семьи утратилось, но в свои детские годы Саня хорошо запомнила назначение каждой. И  вьюжными зимними вечерами  делала эти куколки для подрастающих племянниц.
Иногда Ваня развлекал родных чтением книжек. Потом после прочтения очередного рассказа проходил разбор услышанного. Николай спрашивал, кому что понравилось или как бы поступил каждый, окажись на месте героя рассказа.

   А днём Ваня с соседями-родичами катался на краснинской горке. Отец вырезал ему удобные санки с гладкими полозьями, и малец с восторгом скатывался с крутого берега под визг окрестной детворы. Ребятишки всё больше пользовались ледянками, сделанными из старых корзин, на дно которых с помощью навоза была наморожена гладкая ледяная корка. И в таких самодельных ледянках они без устали катались с горок, отмечая тех, кто смог укатиться дальше всех.

   Года через два Николай приобретёт сыну даже лыжи, что считалось явным расточительством. В деревенской жизни того времени просто не было возможности побаловать детей покупными игрушками. Обычно лыжи  делали сами родители по уже укоренившейся в течение многих столетий старинной традиции.

   В жизнь сельчан входили новые, до того неведомые  развлечения. Однажды в сельской избе-читальне на стену повесили белое полотно и показали кино. Это было потрясением не только для детей, но и для большинства взрослых. И та красивая жизнь, которая  показывалась на экране, была так притягательна для неизбалованных зрителей, что они с горечью обречённости смотрели на свои будни. А молодёжи хотелось туда, в эту удивительную жизнь, где всё так красиво и привлекательно. Где люди совершают удивительные подвиги, где все живут в достатке и всё время поют песни или пляшут...

   Потом в Красное протянули провода и провели радио. Теперь люди могли слушать известия о жизни страны, непривычную деревенскому слуху музыку.

   На восторги сына по поводу увиденного в кино Николай отвечал разъяснениями, что в городах жизнь, конечно, получше, чем в деревне, но и проблем хватает. А то, что показывается на экране, просто сказки, такие же, как и в тех книжках, которые сын берет в избе-читальне.

   Год спустя Ваню всё же приняли в первый класс, но с условием, что если он не будет успевать хотя бы по одному предмету, его оставят на  следующий год. Учительница похлопотала о нём в отделе образования, объяснив, что тяга к учёбе у мальчика сильная, и не стоит этому мешать.

   Надо было подготовить сына к школе. Ольга с Саней пересмотрели старые вещи взрослых, определились с тем, что можно выгодать из них для мальца и поздними вечерами, когда управлялись со всеми делами, перекраивали из взрослых портов и рубах  одёжку для Вани. Саня наткала льняного полотна, из него сшили косовороточки, которые по горловине, рукавам и подолу Саня расшила узорами, взятыми за пример с хранящейся в сундуке одежды покойной бабушки Лизаветы.
Из тулупа почившего деда Герасима выкроили полушубок на зиму. А вот для осени Ольга очень хотела купить сыну кухваичку, как у некоторых ребят в деревне, чьи отцы ходили все эти годы в отход. Николай, который для детей ничего не жалел,  достал припасённые на крайний случай деньги и в ярморочный день отправился с семьёй в Мосальск за покупками.

   Вспомнилось детство, как с братом Андрейкой бродили по площади, как всё было красочно и удивительно. Наверное, то же самое ощущает сейчас и его сын, впервые попавший на праздничную ярмарку. Правда, теперь звучали другие песни,  были другие зазывалы, да и товары предлагались совсем не те.

   Саня  с Ольгой нашли место, где шла торговля детскими товарами. Им приглянулась черная фуфайка, чуть большеватая для Вани, но надев на мальчика, они полюбовались обновкой и решили взять именно эту фуфайку с условием на вырост. Николаю хотелось купить сыну другую, как раз ему по росту, но спорить с женщинами не стал. Потом подобрали сыну валенки.
 
   В дальнем ряду зазвучала гармошка, и Ваня потянул туда родичей. Мать и нянька от него отмахнулись -- они выбирали обновки для сестёр. А отец с пониманием отнёсся к восторгу сына. Вместе отправились туда, где играл гармонист. Это был виртуоз своего дела. Мужик-инвалид удивительно ярко и сочно выводил мелодии знакомых песен и танцев, раскрашивая их россыпью мелодичных отступлений. Ваня просто заслушался, не решаясь ни на шаг отойти от баяниста. Николай кинул в шапку немного денег и предупредил сына, что будет в соседнему ряду, где шла торговля товарами гончарного промысла.

   Он разговорился с одним из гончаров, приехавшим чуть ли не за сто вёрст на ярмарку, о тамошней жизни, как вдруг глаз выхватил в толпе гуляющих что-то знакомое. Вглядевшись,  Николай узнал в мужчине, одетом в темно-синюю пиджачную пару, ботинки, и  шляпу, господина Белогорского. Он вел за руку мальчугана в коротеньких штанишках, чулочках и курточке, а рядом шла красавица в  шляпке с вуалью, как в царские времена, и катила детскую каляску, в которой лежал младенец.

   Ничто не меняется в этой жизни, вздохнув, подытожил увиденное Николай. Проходят революции, рабочий класс и крестьянство объявляются главными в стране, а на деле оказывается, что все те господа, что были похитрее и поизворотливее, пеной вскипают на народном восстании, и вот уже опять начинают шиковать, обустраивать свою жизнь по прежнему образцу...

Юхнов, ноябрь 2016г.