Пока кукует над Рессой кукушка...
Часть шестая. Жизнь в чужих краях. Глава первая. В замужество как в омут с головой...
Часть шестая.
Жизнь в чужих краях
Глава первая.
В замужество как в омут с головой...
Тот день Вера часто вспоминала. Прикидывала и так и эдак: может, было бы лучше, если бы не пошла тогда с Ренусовым? И понимала, что от судьбы не уйдёшь. Это был единственный на тот момент, да и в дальнейшем, как оказалось, случай обзавестись семьёй, своим домом, определиться в своей дальнейшей жизни. И она его не упустила...
В мужском отделении общежития, в комнате, где обитал Ренусов, было тоже шесть коек. Но основных постояльцев, кроме Ренусова, не было. За столом сидела Люська из третьей комнаты, она последнее время приударяла за Ренусовым, и Вера подозревала, что своего эта девица всё же добьётся. Вторым за столом сидел спиной к двери лысый мужчина, склонившийся над столом и пивший чай из кружки. Вере он показался взрослым и даже старым, судя по лысине. То ли дело Ренусов со своим кудрявым пшеничным чубом, который он постоянно причёсывал маленькой расчёской налево, хотя упругие кольца то и дело выбивались из прилизанных волос...
Услышав звук открывающейся двери, мужчина стремительно обернулся. Был он голубоглазый, большеносый, большеротый, с заметной лысиной, чуть прикрытой редкими русыми волосами. Словом, с первого взгляда совсем не привлекательный. Это уже когда Ренусов познакомил их, известив Веру, что новый знакомый родом из деревни, которая была в нескольких верстах от Савинок, и почти в стольких же от Ракитни... Таким образом появилась тема для общего разговора. Для приличия сыграли несколько партий в подкидного дурака. Потом пили чай с баранками, которые принёс новый знакомый. Он интересно рассказывал о тех местах, где служил, о работе в шахте. Как-то сама собой поднялась тема войны. Вера в свою очередь вспомнила, как жили в оккупации, как потом фашисты угнали всех жителей деревни в Белоруссию...
День пролетел незаметно. К вечеру дождь кончился, и новый знакомый распрощался. Сказал, что ему придётся добираться через весь город на другую сторону, а завтра с раннего утра надо на работу...
Вера и сама не знала, почему согласилась на новую встречу. Внешне этот знакомый её не воодушевил. Но привлекало то, что родом он был из тех же мест, что и она, называл окрестные деревни, рассказывал, как бывал в детстве в Юхнове, каким был до войны Мосальск... Да и после второй и третьей встречи не делал никаких непристойных предложений. Беспокоило только то, что частенько останавливался возле пивных, пропустить кружку-другую... Но Вера привыкла с детства, что дедушка Виктор по выходным и праздникам любил распить купленную в потребкооперации четвертинку. Да и отец не гнушался спиртным... хотя она хорошо запомнила завет дедушки, что женщинам не пристало заглядывать в рюмку...
А однажды Ваня, как она теперь звала нового знакомого, без обиняков предложил им сойтись и жить в браке... Вот только жильё у семьи тесное, так что неудобства будут ощутимые...
В ближайший выходной Ваня привёл Веру знакомить с семьёй. Маленькие комнатки девушку не впечатлили. Но это всё же было собственное жильё. Отец Вани показался ей суровым и негостеприимным. Мать сильно постаревшая и по всему видно больная женщина. Вера сразу увидела, что сын очень сильно похож на мать и на сестру, высокую, темноволосую, как и брат большеносую и большеротую...
Мать Вани выставила на стол большую чашку с похлёбкой, которую каждый из сидящих за столом зачёрпывал своей ложкой и, подставив под неё ломоть хлеба, подносил ко рту. Хозяин дома буханку нарезал щедрыми ломтями... Потом пили чай вприкуску с кусочками сахарной головы, наколотой щипчиками.
Разговор шёл в общем-то ни о чём. Мать Вани тётка Ольга расспрашивала Веру о семье, из какого она рода. Вскоре узнала, что мать Веры из шуклеевских Купцовых.
-- А была ли у твоей матери старшая сестра Катя? -- будто вскользь спросила у Веры.
-- Мамка говорила, что была у них Катя. Умерла она от чахотки. Вроде как на Германской войне её жениха убили, вот она и заболела с горя. А боле ничего не знаю...
Отца Вани дядьку Николая больше интересовало, почему приехала из родных мест сюда, сколько классов закончила, почему учиться дальше не пошла, если в родных местах жильё было?
Но как объяснишь незнакомому человеку, что в семье и так народу много, а отец инвалид, да и мать в колхозе за палочки работает. Какой там учиться? Хорошо, что отправили из дома, теперь хоть какие-то деньги получает Вера. А мать просит присылать немного на прокорм младших, которые ещё учатся... Вот старшая сестра выучилась на учительницу, тоже здесь в селе оказалась, в школе работает...
А Лиля интересуется, чем Вера в свободное время увлекается?
Словом, в разговоре родственники Вани пытались составить представление о его новой знакомой.
Уже позже, когда он проводил девушку до автобуса и вернулся домой, состоялся серьёзный разговор.
Отец сразу припечатал, что девица не пара сыну. Не покладиста. Норовит со старшими поспорить. Непочтительна. Не такая нужна в семью.
Но за девушку вступилась обычно молчаливая Ольга:
-- Разве только учёные девицы Ване нужны? По тебе так если знаний много, то и подходит, а по сердцу ли она ему, знать не хочешь?
-- О чём ты говоришь, Ольга? Не видишь разве, что сын наш слабохарактерный. Ему жена нужна с твёрдым нравом, чтобы в узде держала, чтобы не разбаловался... А эта... Нет, не подходит она... Что может делать? На стройке подсобницей быть? Вот и весь её уровень. В люди не выбьется. Копейку лишнюю не принесёт. А что и появится, своим родителям перешлёт. Слышала небось, что там ещё младших подымать надо... А на стройке, знамо дело, разбалуется среди мужиков...
-- Папка, ты не прав, -- вступилась за девушку и Лиля. -- Ты ж её только час и знаешь. Девчонка смущается. А так она мне сказала, что шить любит, вышивать... Появится место на фабрике, устроится туда. И рядом с домом будет, и подзаработать там можно...
Николай Герасимович сердито взглянул на дочь, но смолчал. Повернулся к сыну:
-- Ну, а ты что скажешь?
-- Мне она по сердцу. Да и кого ещё искать-то? Из одного края мы, одной крови. Что неучёная, так может и лучше. Я этими учёными по горло сыт. Их этими театрами да консерваториями... А поговоришь с ними о книгах, то или не читали, или такое своё мнение выскажут, что лучше бы и не спрашивал. Да и работать на стройке она долго не собирается. Мы с ней на эту тему говорили уже. Хочет она устроиться куда-нибудь на производство... Так что вы как хотите, а я на ней женюсь...
-- Что же, так тому и быть, -- подвёл итог разговору отец. -- Значит, надо подыскивать жильё попросторнее. Я уже думал над этим. Женишься, дети появятся. Здесь уже развернуться негде будет. Так что никаких лишних трат на ненужные вещи...
Вскоре Вера с Ваней расписались в загсе, сделали фото на память и разослали всем родственникам. Вера перебралась со своими пожитками в дом мужа. Смущало только, что жить пришлось в одной комнате с родителями мужа. Но привычная к тесноте ещё с детства, с довоенных времён, и уж что говорить о послевоенных, Вера терпела все неудобства бытия...
Спустя месяц после её переезда в дом мужа побывала у неё в гостях сестра Аня. Приехала в город со своим женихом, высоким, черноволосым, с кудрявым чубом. Представила сестре:
-- Это Александр, мы с ним подали заявление в загс.
Жених Анин был из коренных местных жителей, из казаков терских и немного отличался и в одежде и в повадках от калужских крестьян. Но был видный, обходительный. И всем понравился...
Сноха Николаю Герасимовичу была не по сердцу. Мало что необразованна, так даже по общинным крестьянским понятиям не знала многого в традиционном ведении избы. Ни примет, ни запретов, испокон веку бытовавших в деревенском обществе, не только не соблюдала, но и не понимала. И Николай Герасимович, оставаясь с женой наедине, не раз заводил разговор об этом. Ольга тоже замечала, что невестка не всегда в уборке соблюдала деревенские обычаи, и в готовке еды отмечалось нерадение...
Впрочем Ольга с мужем на этот счёт не делилась. Старалась ненавязчиво поучать Веру, так, чтобы та не обиделась. Показывала, как положено вести хозяйство, как готовить варево, чай... Часто говорила с невесткой о её семье, о родителях, расспрашивала о том, как жили до войны...
Потом со вздохом сожаления рассказывала мужу.
-- Так она из бедняков? -- недовольно произнёс Николай Герасимович. -- То-то я гляжу, что неумеха полная...
-- Думаю, что просто семья была большая, а изба тесная. Некогда матери было с детьми заниматься. Вера всё больше бабушку с дедушкой поминает. А так у них и лошади были, и скот, и земля...
-- Но родители неумеху вырастили, -- подытожил разговор муж. Он так и остался при своём мнении, забыв, что семья снохи три года пробыла в немецкой оккупации, когда у девки формировались основные навыки ведения дома, а вернувшись домой, оказались без кола, без двора. И когда матери было учить девок порядку, тут хоть бы с голоду не помереть...
Нет, не нравилась свёкру сноха. Не о такой он мечтал для сына. Была своенравна, языкаста и болтлива. Любила поговорить с новыми соседями возле уличной колонки, когда в доме непорядок...
А тут ещё руку повредила на стройке. Нарывать ладонь стала. Сноха сказала, что такое у неё ещё в Егорьевске случалось. Но на две недели выпала из рабочих будней. Правда, не попусту сидела дома, помогала Ольге, перенимала порядки печного угла. У Лили училась работать на швейной машинке.
Сын неожиданно заявил отцу, что больше его жена не пойдёт на стройку. Будет дома сидеть и ждать, когда появится место на фабрике. С некоторых пор он стал ревновать жену. И Николай Герасимович, который никогда даже в молодые годы не позволял усомниться в верности ни красавицы Катерины, ни тихони Ольги, стал подозрительно относиться к поведению снохи. Чересчур весела, всё ей хиханьки да хаханьки. Лучше бы дом училась вести. А с другой стороны, крохотное пространство из двух комнатушек не требовало усилий для наведения порядка. Полы сноха каждый день мыла, углы и потолки обметала, окошки протирала. А всё одно свёкор был недоволен. Не по душе ему была сноха. Не такая нужна сыну.
Письма от Нюры и Веры пришли в деревню одновременно. Славка бегал на улице и перехватил почтальоншу. Та ему и вручила оба письма.
Иван принял от сына письма, отложил сапожную лапку в сторону. Первым делом распечатал письмо своей любимицы Нюры. Пробежал глазами письмо, потом обернулся к Душке.
-- Ну, что там пишет Нюрушка? -- поторопила жена.
-- Замуж собирается дочь. Пишет, что с работой у неё всё хорошо. Учит ребят в школе. Познакомилась там с парнем. Он местный, казак. Зовёт её замуж. Вот написала письмо нам, просит совета: стоит или нет соглашаться на замужество.
-- Слава тебе, Господи, -- перекрестилась Душка. -- Помог Нюре с выбором. Об чём и думать. Пора девке определяться. И так много вытерпела. Ты-то как к её выбору относишься?
-- Молодец наша Нюрка. Нашла себе пару. Дай её бог счастья. Так и отпишу...
-- А второе-то письмо от кого? -- поглядела на конверт Душка. -- Не от Серёжки ли?
-- Да нет, от Верки. Похоже, что с фотографией...
В конверте был листок и фото. Иван, повернувшись к свету, осмотрел снимок, где были изображены двое. Девица -- это несомненно дочь, расфранчонная, в пиджаке, а рядом с ней, за руку её держит, какой-то мужик в сером в полоску костюме с галстуком...
Перевернул снимок -- написано только "На память", да дата указана -- месяц тому назад.
Взял листок. Пробежал глазами.
-- Верка-то наша замуж выскочила. Это её фотография после регистрации. И не спросила у нас мнения...
-- Вот засранка, -- Душка недовольно взяла из рук мужа снимок. -- Предупреждала же её, чтобы с замужеством не торопилась. Надо ещё Гальку со Славкой подымать. Нет, всё своевольничает. Да и выбрала невесть кого. Хоть отписала, какого роду-племени?
-- Написала. Муж её из деревни Красное, что в версте от Гороховки. Ну, там почитай все деревни выбиты. Редко какая возродилась. Линия фронта там проходила. Вот описывает его родичей. Гончары они были и в отход ходили по строительным работам. Надо поспрошать, может кто из наших и знает, кто такие...
Днём позже Душка отправилась в Шуклеево, к матери. Давно не была, пора проведать родительницу, а заодно и рассказать, что новенького в семействе.
Избёнка у матери маленькая. Но хоть своя, и то дело. С Ефросиньей проживает Нюра, предпоследняя дочь. Прошлый год они семьёй работали в отходе на Украине, а нынче отправился только Иван. Валичка с Количкой остались с матерью и бабушкой в деревне. Учиться надо деткам. Да и Нюра себя что-то неважно чувствовала.
Душка принесла городских гостинцев к чаю. Ефросинья раскочегарила самовар. Тут к столу и Нюра вернулась с колхозной фермы. За чаем с гостинцами -- любимыми Ефросиньиными конфетами и баранками -- поведали друг другу новости, которые пришли за тот период, что не виделись. Душка рассказала о полученных вестях от дочерей и от Серёжки. Тот служит на корабле на Балтийском море. Прислал очередную фотографию в бескозырке. Пишет, что служить ему ещё почти три года.
-- Нюра прислала письмо, передавала поклоны всем родным и особо бабушке, -- продолжила рассказ Душка, -- просит у нас с отцом совета, выходить ли ей замуж за местного парня. Там, где учительствует, познакомились. Хвалит его.
-- Да уж пора девке определиться, -- согласилась Ефросинья, -- чай, возраст самый подходящий. А что не наш, местный, так это как бог распорядится... Главное, чтобы по душе был... А Верка ваша что?
-- Эта как всегда учудила. Прислала фотографию, вот, смотрите. Уже и расписалась. Куда торопилась. Муж-то её старше на пять лет. На службе был на Чукотке. Я и знать не знаю, где земля такая. Иван-то мой мне рассказывал. Далеко это, там круглый год зима... Вот теперь думаю, что делать. Мужик-то её нашенский, местный, до войны жили в Красном, что в Нижнеандреевском сельсовете. Недалёко от наших мест. Пишет, что родители его гончарами были... Узнать бы, из какого рода...
Потом Ефросинья рассказала о своих новостях. Получила очередное письмо от младшей дочери Мани. Она с мужем и сыном перебралась в Сибирь. Там при столовой работает...
-- А как обошлось с тем, что в плену была, у фашистов в хозяйстве работала? Нам вон как душу измотали за то, что нас немцы вывезли только в Белоруссию, а её-то в саму Германию отправили?
-- Так ить она не военнообязанная была, на работы её увезли. Тоже, говорила, не сахар там было, трудиться чуть ли не сутки на ферме у бюргера... Да я тебе, кажись, рассказывала, как приехала тогда оттудова.
Душка согласно кивнула. Это уже была давняя история. Ещё в сорок пятом, как раз, как только отпраздновали победу, пришло известие от Мани, что она в Германии, работает там. Ефросинья собралась мигом и отправилась туда. И как только добралась, ить неграмотная. Побыла у дочери. Та на ферме работала, замуж выскочила за пленного нашего из Белоруссии. Хотела было в Германии остаться, да только наших всех, кто на работы был угнан или в плену оказался, домой отправляли. Расследования проводили, каким порядком они у немцев оказались.
Посмотрела Ефросинья на тот заморский быт, да и отправилась домой, а здесь уж всем рассказывала, как фашисты жили, не чета нашим деревенским.
-- Ну, а ты как? -- повернулась Душка к сестре Нюре. Та в этом году учудила, потому и в отход с мужем не двинулась. Оказалась брюхата на старости лет. Хотя какие у неё годы. Чуть за сорок. А поди ж ты. Семь лет как муж вернулся с войны. Ничего не было. И тут такой подарок.
-- Да ничего, Дунь, -- откликнулась сестра. -- Даже не думала, что такое со мной случится...
-- А Иван-то рад?
-- Конечно. Тоже не ожидал. Мамаша сказала, что по всем прикидкам девка будет. Нам с Ваней радость на старости лет.
Чуть погодя Нюра отправилась по делам колхозным. А мать с сестрой продолжили свой разговор.
-- Ты, Душка, не держи Гальку у себя. Как кончит школу, сразу отправляй её к Дуне на Кавказ. Гляди как там наши девки устраиваются. А тут чего ловить? В колхозе за палочки работать? И никакого толку... Только и живём со своего огорода. Да вот Нюркин Иван что заработает в отходе... Так что не держи девку...
-- Да кто её держит? Своенравна, как и Верка. Та языком своим, а эта упрямством. Иван мой мне не раз выговаривал, что не его это дочь. Да кабы не вылитая свекровья, и я бы не поверила. Но по характеру не в нашу породу...
-- Что, в Савинки так и бегает?
-- Нет, нашла коса на камень. Золовка-то моя Наташка баба упёртая, за что-то на неё осерчала. Разругалась с Галькой. Той теперь некуда прятаться от отцова гнева... Только в толк не возьму, за што он на меня взъелся из-за неё? Вот те крест, никогда на сторону не глядела...
-- Да не ты в том виноватая, это он свой грех так прикрывает... Может и не плотский это грех, а всё одно, с себя снимает, а на тебя возлагает. К тому же, у Дуньки, где он в войну квартировал, дочь последняя уж больно на его родню смахивает...
-- Не бередите душу, мамаша. Знаю я это. И с Дуней у меня разговор был. Он ить не знал, что мы живы. А как жить-то инвалиду, да без семьи, вот и прибился. Я ей по гроб жизни благодарная, что мово мужика присмотрела. А што было, то было. Мы с ней и теперь общаемся. И дочерь её с Галькой знается...
-- Ну, гляди, Душка, тебе с этим жить. Я к тому, что он знает за собой грех, потому и на счёт Гальки сомневается...
Домой Ване идти совсем не хотелось. Вроде вот и женат, остепенился уже. И Вера его во всём устраивает, а отец всё ворчит, всё ему не так. И что сноха не признаёт его главенство, деньги не ему отдаёт, а мужу. А как иначе? Впрочем, в душе Ваня согласен с отцом. Тот думает обо всех. Собирает деньги на покупку более просторного жилья. Если бы не всесоюзные займы правительства, то уже бы и собрал.
Отца Ваня не понимает. С одной стороны он трясётся над каждой копейкой, с другой -- выговаривает сыну то, что уж сколько месяцев женаты, а сноха не беременеет. Зачем в семье пустая нужна? Род должен продолжаться. А если родить не может, Ване стоит подумать о другой жене. Опять он о своём. Что Вера ему не пара, что он достоин лучшей партии. Опять говорит о том, что Ване место в конторе. А что ему там делать? На счётах дебет с кредитом сводить? Знает он эту работу, да только она ему за армейские годы всю душу вымотала. Не по сердцу ему это. Вот на дорожном строительстве ему интересно. Тут он с удовольствием рассчитывает, сколько нужно камня, какую подсыпку где укладывать. Ему бы поучиться чуток этому. Но возраст уже не тот, пока выучишься, и старость придёт... Да и вообще ему руками работать нравится. Сейчас бы в Красном сидел за гончарным станком да вытягивал из податливой глины горлачи да крынки. И что в детстве не учился у отца всем премудростям мастерства? Скоро зима кончится, придёт время посевной... Эх, сейчас бы в поле... Да всё давно быльём поросло... Нет ни деревни, ни нормальной жизни, ни работы по душе... И не расскажешь ведь отцу... Одна Вера и понимает...
Ноги сами собой привели к знакомой пивной. Хотел мимо пройти, а из двери уже сосед Илья высовывается:
-- Иван, что мимо идёшь? Или брезгуешь нашей компанией? К своей жёнке торопишься? Там её свёкор опять уму-разуму учит...
Из пивной раздаётся гогот собутыльников. Ваня сжимает зубы, хочет идти дальше, а Илья уже ухватил его за рукав, тянет в помещение, пропитанное неистребимым запахом пива, солёной рыбы, людского пота и грязи. На полу слой глины, растоптанный множеством ног и уже затвердевший. За стойкой толстая раскосая баба, которую все зовут по-свойски Зойкой. Она тут же наливает кружку пива, да так, что над краями поднимается пышная шапка пены. Илья тут же подставляет свою, потом говорит Ване:
-- Заплати и за меня. Я тебе потом отдам...
У Вани денег в обрез. Он достаёт монеты, расплачивается, берёт кружку.
-- И это всё? -- удивлённо спрашивает Илья. -- И с этим ты в пивную пришёл? Что, опять все деньги папаша выгреб, или его твоя Верка опередила?
Очень хочется ответить ударом кулака в эту слюнявую пропитую рожу. Зачем звал Илья, чтобы покуражиться? Но Ваня пересиливает себя. Выпивает свою кружку, разворачивается и уходит... И здесь ему нет свободы, нет покоя. Глумятся над его сдержанностью завсегдатаи пивной. Но тут он сам виноват. Нечего было поддаваться, идти в зал, коли в кармане денег нет. Они же ждут там того, кто от широты души их всех напоит, а они потом под шумок выгребут оставшиеся деньги. Сколько раз видел такие сцены. А всё одно нутро тянет туда...
Хорошо, что сегодня зарплату не дали. Опять заем государственный трёхпроцентный на что-то. С кого-то тридцать процентов сняли, а кто-то расщедрился на пятьдесят. Отец остался ждать расчёта, а сына отправил домой. А так точно бы обобрали...
...Незадолго перед этим в понедельник Лиля только ушла на фабрику, как опять прибежала расхристанная. Узнала, что с нынешнего дня начат приём учениц-швей для второй смены. С Верой отправилась в отдел кадров.
Лиля в авторитете и в профкоме и в комсомольской организации. Да и не раз уже надоедала с вопросом о рабочем месте для невестки. Так что записали Веру на фабрику, правда, в другую бригаду ученицей. Но и то ладно. Теперь вздохнула свободнее. Свёкор только что словами не говорит, что она приживалка и бездельница. Да разве же она виновата, что Ваня запретил ей работать на стройке. Надо было бы на своём настоять и работать, пока место на фабрике или где ещё не появится. Да не хотелось супротив мужа идти. Ему и так тяжело. Отец вечно недовольный...
На фабрике Вере понравилось. Тепло, свет яркий, машинки стрекочут. Вскоре разобралась что к чему. Поставили её на операцию. Наставницей у неё Норик: черноволосая большеносая армянка. Она довольно сносно говорит по-русски, но с сильным акцентом. Потом уже Норик рассказала, что сразу после войны муж её, вернувшись домой, в Армению, забрал молодую жену и увёз в Грозный. Ему работу здесь предложили. А жену устроили на фабрику. Вера с ней подружилась. Потом свела дружбу с другими ровесницами. Сама активная, она и других увлекала предложениями по комсомольской работе. Но, главное, стала деньги получать.
Жизнь, казалось, налаживается. Все в семье работали. Пусть небольшие деньги, но в дом приносили. В атмосфере семьи стало покойнее. Николай Герасимович тоже прекратил выказывать недовольство снохой. Тем более, что и Ваня как-то утихомирился. Прервал дружбу с соседями, любителями заложить за воротник. Записался в библиотеку при хлебопекарне, что на Башировке. Увлеклись книгами что Ваня, что его жена. И то ладно. Хотя пора уже и о потомстве думать. Но эти мысли только Ольге высказывал. Жена его уговаривала потерпеть, мол, всему своё время. Вспомни, как у нас было: что ни год, то ребятёнок, а где они? Смерть, проклятая, одного за другим унесла. Придёт время, появятся детки...
Вскоре стала забегать по воскресеньям младшая сестра Веры Галя. Она по осени приехала в Шали к тётке Дуне, потом устроилась ученицей на стройку, получила место в общежитии. И стала навещать сестру. Можно было бы и к Нюре съездить, но та жила в доме мужа, если ехать к ней, то с ночёвкой, а к Вере можно на часок забежать, поговорить или в город сходить. Муж у Веры с виду строгий, не хочет жену одну в город отпускать, а на деле сам любит пошутить, подурачиться. Видно, в детстве не пришлось вволю повеселиться...
В одно из воскресений, когда молодёжь собралась в дальней комнате, а Ольга готовила воскресный обед, пока Николай читал ей новости из газеты, у неё вдруг потемнело в глазах, и она рухнула на пол у плиты. Молодые мгновенно выскочили на крик хозяина. Ваня бросился к матери. Его опередила Лиля. Попыталась растормошить, но мамка не открывала глаза... Вызвали врача. Потом увезли в больницу. Врачи сказали, что у матери апоплексический удар. Жива Ольга осталась, но правая сторона осталась парализованная. Ногу она потом приволакивала, а рука была полностью обездвижена. Хорошо сознание осталось светлым. Говорила только с трудом, и то после долгого времени лечения. На другом конце квартала, в старинном каменном здании жил доктор Будыко. Он был специалистом по восстановлению парализованных. Лиля, узнав о его способностях, договорилась о лечении матери. Но за приёмы на дому он брал денежное вознаграждение. И Николай Герасимович открыл свою заначку на покупку дома. Жена ему была дороже призрачных желаний о более свободном жилье.
Не успели ещё отойти от постигшего семью удара, правда, Ольга уже стала вставать и сидеть на кровати, как всех тяжёлой волной накрыло известие о смерти Сталина. За прошедшие десятилетия все свыклись с мыслью о том, что страной правит этот недюжинный человек, с чьим именем победили в Великой Отечественной войне, а потом восстанавливали разрушенное хозяйство. С его именем связывали ежегодные послабления в своей тяжёлой жизни. И вот его не стало. И рухнули надежды на скорое светлое будущее. Кто его сменит, как и куда поведёт страну? Эти мысли будоражили, тревожили душу, слёзы сами собой катились из глаз.
На фабрике прошли траурные митинги в память об умершем вожде. Люди стояли и слушали ораторов, но в душе было непонимание, как жить дальше. Что ждёт страну впереди, кто сменит Сталина, будет ли народу от этого лучше?
Потом в семье случилось радостное событие: Вера сообщила мужу, что кажется она беременна. И это известие сразу разогнало тревогу и печаль, окутавшие дом в последние месяцы. Ольга вдруг встала с постели и, опираясь на костыль, выползла из дальней комнаты к печке. У неё опять появилось желание что-то делать. Пусть только помыть посуду, но самой. Стал вдруг улыбаться в усы сам глава семьи. А потом вдруг объявил, что в летний период он с сыном поедет на дорожные работы в центр страны. Артель собралась, работы оговорены. Надо же собирать деньги на новый дом... Тем более, что в Калуге требуется ремонт кое-каких улиц, а там родня закрепилась...
Николай Герасимович списался с Ольгиным братом Сашкой Дорониным, с которым в своё время работал в Орске, где тот в последние годы и осел. Тот откликнулся.
...В Калуге жила племянница Ольгина Шура. Её и навестили в первую очередь. Ещё до войны Шура вышла замуж за дальнего Николаева родича, тоже из Наумкиных. Родила Славика. А в войну потеряла мужа. Так что жила одна с сыном в бараке недалеко от берега Оки. Шура рассказала о судьбе всех детей Ольгиного брата Бориса Григорьевича. Так, Ванина одноклассница и одновременно двоюродная сестра Нюра, которую в городе все стали звать Аней, вышла замуж за портного из воинского ателье Алексея Кутина. Недавно им дали в центре города квартиру, так как у молодой семьи родилась дочка Люся. Сейчас с семьёй живёт и старшая сестра Паня, помогает Ане по хозяйству. Устроились в Калуге и в области и два сына Борисовы -- Леонид и Алексей. Все молодые и трудоспособные. Николай Герасимович в душе позавидовал им, что на родной земле остались, но и хорошо понимал, что устроиться здесь он не смог бы. Впрочем, как и Ваня. У того не было той родовой скрепы, которая позволяет мужчине, хозяину семьи, взять решение всех проблем на себя...
До глубокой осени, пока позволяла погода, артель занималась мощением дорог. И только когда выполнили весь объём работы и получили полный расчёт, Николай Герасимович вместе с Ваней отправился в Юхновский район, познакомиться с родителями жены Ваниной.
В Ракитню добрались пешком, хотя дорога от осенних дождей и редких снегопадов основательно раскисла. Расспросив деревенских, попавшихся на пути, быстро нашли кирпичный домик ещё дореволюционной постройки, низенький и какой-то подслеповатый. В одной половине его и жили новые родичи.
Те приняли приехавших по-доброму, быстро соорудили закуску, Николай Герасимович выставил свои заготовленные гостинцы, хозяин достал поллитровку, на что гость многозначительно взглянул на сына.
Встреча к общему удовольствию прошла хорошо. И гость и хозяин вспомнили об общих знакомых, выяснили, где кто находится, если жив пришёл с войны. Рассказали о своих родовых корнях, и оба были удовлетворены полученными сведениями. Переночевав у новой родни, гости отправились в обратный путь...
-- Ну, как ты смотришь на Веркиного мужа? -- проводив гостей, спросила Душка у Ивана.
-- Знавал я ещё до войны его отца. Это он меня не признал или запамятовал. Шил он у отца моего сапоги, как-то мёд на ярмарке покупал. Говорили, что он руководил гончарной артелью, мать моя любила готовить в горшках с его клеймом. Но это было ещё до коллективизации. Видать, хорошо жили. Но деревни их уже нет. И родня вся разъехалась. Но семья обстоятельная была, крепкая. Думаю, Верка не прогадала... Надо будет съездить как-то поглядеть на её житьё-бытьё...
-- Вот соберёмся Нюру проведать, тогда и к Верке с Галькой заглянем. Надо только Серёжку со службы дождаться...
На обратном пути Николай Герасимович долго молчал, потом всё же высказал сыну свои соображения.
-- Видал, как живут? Из бедности да в нищету скатились. Знал я Иванова отца. Кажись, Виктором его звали. Сапоги как-то заказывал. Он после германской из плена покалеченный вернулся. Но вывернулся из бедности. Поставили его егерем. Я даже лес у него выписывал как-то... А видишь, как судьба повернулась... И отца нет, и сын инвалид, и деревни их нет... Эх, жизнь, штука она такая... Кто-то бьётся весь век, чтобы выкарабкаться из трясины, а кто и лапки сложил... -- Николай Герасимович замолчал, задумался о чём-то своём. Молчал и Ваня. Перед глазами всё ещё было нищее убранство комнаты, обветшавшие стены, старая печь, уже требовавшая ремонта и какая-то унылость во всём облике жилья. Теперь было понятно, почему Вера уехала из деревни. Здесь ей бы не развернуться, не вырваться из этого заколдованного круга.
Юхнов, январь 2019 г.
Добавить в библиотеку 