Покиньте аудиторию

Покиньте аудиторию

Руководствуясь точеными пальчиками с нейтральным маникюром, синий маркер уверенно скользил по белому полотну доски, выводя тему урока.
Хрупкая спина преподавателя то и дело натягивала тонкий шелк блузки, которая едва просвечивала, позволяя выделить контур кипельно-снежного белья. Черная юбка-карандаш строго ниже колен, подчеркивала налитые бедра и тонкую талию. Туфли на шпильке уже были ненавистными, потому их давно заменили аккуратные лодочки с невысоким каблучком.
Первая учебная неделя в этом году выдалась дождливый. Студенты, еще свежие и отдохнувшие за летние каникулы, вели себя относительно терпимо, лишь едва слышно перешептываясь. Но Олидолина Татьяна Дмитриевна еще помнила себя на занятиях, потому не затягивала удила на безупречном поведении. 
Уже не девушка, но еще не женщина иногда задумывалась, почему остальные ее коллеги то и дело выдают гневные тирады на эту группу, но она сама не видела ничего предосудительного в поведении молодняка. Большинство знают предмет на твердую троечку, есть несколько отличников. Вероятно, ее вина в том, что она еще не возненавидела историю и преподавание из-за небольшого опыта, потому рассказывала с вдохновением. Кто знает…
На ее лекциях всегда был порядок и редко приходилось повышать интонации или бравировать правами преподавателя. За редким исключением.
— Кириленко, вы мне можете рассказать о революции в естествознании ХХ века? — упрямо держа себя в руках, ровно сказала Татьяна Дмитриевна, заметив очередной самолетик мелькнувший мимо. Она стала медленнее писать, чтобы выполнить дыхательное упражнение и не сорваться на единственном студенте, который ее выводит одним только фактом своего существования.
— Чего я-то? Татьяна Дмитриевна, я ведь тихо сидел, — тут же затараторил провинившийся, но его улыбка скользила в каждом слове. 
Сосед нарушителя зашипел что-то другу на ухо, но тот не унимался:
— Вы же спиной к нам стоте, с чего решили, что мой самолетик? Это вообще Фронин бросил. 
Даже не сомневаясь и секунды в то, что увидит, преподаватель обернулась, одновременно подбирая предмет срыва темы.
— Ваша репутация, Кириленко, работает против вас уже давно. Как и репутация Фронина действует в его пользу, — парень тут же поморщился, поняв, что зря приплел убежденного отличника. — Перед вами лежит выпотрошенная тетрадь и я не замечаю ни на одном из ее листов тему лекции. Вы либо гордитесь тем, что являетесь ярко выраженным олигофреном, либо не понимаете, как оскорбляете окружающих, считая всех идиотами, — договорив, она подошла неспешно к своему столу, выдвинула нижний ящик и бросила едва смятый кусок бумаги к остальным собратьям, коих набралось немало. Она сама бы не смогла ответить на вопрос зачем собирает самолетики.
Злость промелькнула на лице красавца, пользующегося большой популярностью у девушек, о чем прекрасно знала Татьяна. Она не понимала только почему он ведет себя так только на ее дисциплине. Ведь, согласно мнению остальных преподавателей, которые имеют несчастье учить этого недоумка, он весьма эрудирован. 
Да ни в жизнь она не поверит, что этот недомачо местного разлива способен запомнить что-то типа теории общественного развития постиндустриального общества или перечень основных проблем транснационализации мировой экономики. Может он успешен в точных науках. Бывает ведь так. Но явно не силен в перипетиях исторических фактов. Это ли не показатель, что следует вести себя тише и слушать о чем говорит учитель, раз у тебя проблемы с предметом, а не срывать занятие.
Увидев, что парень затих и сверлит ее взглядом, Татьяна поняла, что перегнула палку с олигофренией, но не смогла удержаться от этой колкости. Еще с прошлого года, как она устроилась в этот ВУЗ, их отношения не менялись. Порой, молодой женщине даже казалось, что ученик так неумело демонстрирует свою симпатию. Ставя себя на место его однокурсницы, она понимала, что ее бы издергали за косу, которая сейчас все время была собрана в низком пучке. Ведь именно так поступали парни, которые учились с ней. Своеобразные гормональные игры она не воспринимала всерьез и достаточно терпимо относилась к таким знакам внимания, не разоряясь на авансы. Но этот человек дергал вместо волос что-то в ее душе и приходилось едва ли не унижать его, потому что иначе он не унимался. Все равно на следующем занятии будет все то же самое.
Но, как ни странно, последующие три недели Кириленко вел себя необычайно спокойно. Даже что-то отвечал на уроках, правильное. 
Выдохнув с облегчением, Татьяна, наконец, обрадовалась, что парень взялся за ум. Это почему-то было важно. 
Оказалось, не надолго.
— Татьяна Дмитриевна, а вы почему не замужем? Неужели не нашлось достойного заучки на пути, который согласился бы в постели с вами обсуждать антифашистскую коалицию? 
Услышав вопрос, женщина вздрогнула. Ушат унижения, вылитый на нее, поразил что-то в груди копьем, где все сжалось тисками. Даже где-то заблудившаяся слеза попросилась на волю, заставляя напрячься сверх меры, дабы не дать ей свободу.
Девушки в аудитории тут же загудели обзывательства в адрес своего любимчика и, даже друг Кириленко, рывком придвинувшись, резко уставился на парня:
— Меч, какого хрена ты несешь, придурок?! 
Взяв себя в руки, Олидолина прошла деревянным шагом к своему столу и вывела из спящего режима ноутбук. Открыв журнал, ввела несколько пометок. Перед глазами почему-то замелькали картинки, как ее подвозил сегодня к школе сосед, давно звавший на свидание. Может и правда согласиться? Все-таки ей тридцать стукнуло. Вероятно, сказанное учеником было слишком острой правдой, раз так больно укололо.
— Мечеслав Кириленко, я освобождаю вас от посещения моей дисциплины. Вы автоматом получаете зачет. Чтобы вам, не дай Бог, не пришло в голову пересдавать предмет. Теперь сделайте нам всем одолжение — покиньте аудиторию.
Она говорила мертвым голосом и даже не взглянула на него. В классе образовалась тишина. Все были в шоке, но никто не пытался что-либо сказать. Даже сам провинившийся.
Внутри копошилась колючая и мерзкая тварь, задевая все органы и потроша сердце. За что так с ней? Она ведь не валила его, без необходимости и не концентрировала особого внимания, пока он сам не вынуждал.
Судя по выражению лица, Кириленко что-то для себя решил, кивнул и, шустро собрав вещи, подошел к Олидолиной. Нависнув скалой над хрупким преподавателем, юный мужчина сжал кулак, скрипнув лямкой рюкзака.
— Вы не расслышали, Кириленко? — все же подняла взгляд женщина. Заметив блеск слез в карих глазах, парень что-то глухо рыкнул и резво вышел из комнаты, чеканя шаг.
Остаток рабочего дня прошел для Татьяны как в тумане.
Собирая свои вещи, готовясь отправится домой, женщина, по какому-то внутреннему наитию открыла нижний ящик и выгребла оттуда с удовлетворенным гневом все содержимое. Смяв бумагу в ком, она запихала его в мусорное ведро. Злые слезы непонимания и обиды захлестнули молодую учительницу. Внезапно расплывающийся взгляд уловил какие-то надписи на самолетиках. Развернув один из них, она с удивлением прочла: “улыбнись”. Второй “попросил” ее не хмурить милые бровки. Захватившее неверие поселилось пустотой в мыслях. Только прочитанные строки мелькали перед глазами: тебе идет эта юбка, ножки не болят на каблуках-то целый день, я оставил тебе зонт в ящике парты — на улице ливень, выглядишь уставшей… И все в таком же роде.
Уставившись в стопку расправленных листов на своем столе, она нелепо улыбалась глядя в никуда. Глупый колючий зверь в груди обхватил пушистыми лапами сердце.