Покинутый

Глава VII.Имя

Наверное, у всех была подобная ситуация: вы просто зашли в комнату с грудным ребёнком, и радостная мать просит вас три секундочки посидеть с чадом, дабы банально провести время в тишине. И вот вы остаётесь наедине со странным пухлым розовым комком в пелёнке, пытаясь понять, что от вас требовалось. И тут в него вселяется дьявол: ребёнок начинает истошно кричать, а вас охватывает паника, ибо что делать в такой ситуации вам неведомо. Знакомо? Нет?

Так или иначе, примерно те же чувства я испытывал, находясь рядом с этим существом. Я мечтал найти родную душу — того, кто выслушает и поймёт меня, и с кем я смогу поговорить. Но о чём беседовать с семилетним мальчиком? Да и что вообще мог сказать тот, кто ничего не знает о себе?

Он пытался спрашивать меня о том, что я помню и что видел. Существует ли ад или рай? А я лишь качал головой и вздыхал: «не знаю». Даже не знал благословение ли то, что я мог продолжать существовать в тонком теле или же проклятье, ниспосланное Дьяволом или же Богом, чтобы познать их одиночество, какое никогда не сможет понять человек. Так же, как и не мог понять: я ли нашёл того, кто может слышать, или он того, с кем можно говорить. И действительно ли эта находка предназначалась нам обоим.

Анисий просил меня приходить всё чаще. Даже в школе, где полно народа и касание с каждым из толпы причиняло мне боль. Но я выполнял даже это, играя роль его отца, ибо не мог отказать. «Сынишка» был всего во втором классе, поэтому уроки казались мне на редкость скучными. Я старался сидеть у окна, дабы какой-нибудь непоседа не задел меня шаловливыми ручонками, но иногда я попросту покидал кабинет, уходя в коридор, чтобы выдохнуть от гула. Он стал невыносимым для меня, привыкшего к тишине.

Во времена такого наброска спокойствия я задумывался о самых разных вещах. Например, стареют ли души? Действительно ли я, каким себя вижу — вернее наблюдаю отдельные части тела — это я погибший? Или же я всегда таким был, а моему телу под девяносто, и умер я всё же своей смертью, просто сохранил молодость духа? И, так или иначе, для чего оставлен здесь? Узнать, кто я? Мне это казалось нереальным по причине отсутствия информации. Закончить дела, как в книгах? Но какие могут быть дела у мёртвых, если в самом деле мы умираем в свой день и час? Накопление опыта? Но где он может пригодиться? В особенности, если мы всё равно всё забываем. Да и может ли душа учиться? Познавать новое? И должен ли я это делать? Вдруг есть какая-то школа для призраков имени Святого Духа, а я не в курсе.

Однако глупо было отрицать, что я изменился. Я уже не гнался за ответами, пытаясь выяснить, кто я. Я смирился с тем, что это невозможно. Я был лишь пылью пережитого, наблюдающей за нынешним. И не смотря на то, что с каждым днём, казалось, я всё ближе к разгадке, о чём свидетельствовали и мои возросшие способности к взаимодействию, что проявлялись ровно тогда, когда мог их использовать, за четыре года пустого скитания я не узнал ничего. Слонялся от дома к дому, пугая животных, вмешиваясь в воспоминания и вороша их, не гнушаясь интимностью. Я мог быть где угодно и кем угодно. Но мне неподвластно было на что-то повлиять. Лишь серая тень порванной души, наблюдающая за спящими в ночи. Изнывающая от тоски и одиночества, не знающая для чего она здесь.

Именно поэтому мальчик так взбудоражил меня. Я ощущал нечто странное; то, от чего давно отвык и не думал, что почувствую такое снова. У меня будто сосало под ложечкой. Он снова сулил мне надежду, вдохновлял меня на новые тщетные поиски себя. Я чувствовал внутреннее опустошение и, вместе с тем, неподдельный интерес. И вот я уже будто бы снова был готов идти в бой с неизвестным.

Услышал какой-то шум на лестнице, который отвлёк меня от своих странных мыслей. В проходе появилась зрелая женщина в строгом костюме. Она пыталась идти как можно тише, но на каблуках это было весьма затруднительно. Несколько воровато оглядевшись, учительница поманила рукой троих подростков за своей спиной, и они небрежной шаркающей быстрой походкой побрели за ней, едва способные сдержать улыбку и смех. Наконец, все вчетвером зашли в небольшой кабинет с ясной табличкой «Учительская» и скрылись там, отделяясь от окружающего двумя поворотами замка. Поскольку это было явно интереснее, чем учиться умножать в столбик, я последовал за ними.

Учительская была очень тесная и заставленная бумагами и папками до потолка. На стенах и батареях скопился толстый слой пыли, цветы на окнах полузавяли. Здесь явно не хватало руки уборщицы Тёти Фроси, о которой я много слышал, но, почему-то, ни разу с ней не сталкивался.

Трое ребят, что шли следом за женщиной: две девушки и один пацан, уже явно были выпускниками, ибо выглядели взрослее старшеклассников в школе. Да и то, что они пришли к учителю с тортом в учебное время, явно указывало на это. Сумев разгрести от документов немного потрёпанный временем диван, они расселись на нём, раскрывая коробку с лакомством.

— Как у вас дела, Валентина Ивановна? — спросила первая девчушка, самая подвижная, в джинсе и кроссовках, пытаясь разрезать свежий торт из безе, что буквально рассыпался в её руках.

— Ой, да всё хорошо, мои милые, младший в школу пошёл, старший — отличник. Новый класс, правда, — отпетые хулиганы.

— Ну, уж вряд ли они с нами сравнятся, — усмехнулся парень, присев на подоконник, который слегка хрустнул под его весом.

— А ты, Василий, как погляжу, всё на подоконниках сидишь? Знаешь же, что старые, обвалиться могут. Слезай давай.

Недовольно, но послушно, как дрессированный, выпускник слез с пласта, но опёрся об него руками, невнятно бормоча что-то под нос.

— За одиннадцать лет не развалился. Мы ж с Савельевым на нём всю школу отсидели.

— Может быть, если бы вы чаще бывали на уроках, то и успеваемость была бы повыше, а не только рост и долги, — мягко упрекнула его вторая девушка в лёгком жёлтом платьице, что было примечательно для такого холодного утра. И как она не мёрзнет?

— Савельев… Помню-помню, — немного грустно отозвалась Валентина Ивановна об ученике. — Умница такой был.

— Умница? — повела бровью девушка.

— Да, Лен, это же она про Лёшку Савельева. Он же в её классе учился.

— Ах, да, — мягко стукнула себя по лбу Елена. — Я ж думала, она про нашего.

— Ну, у вашего тоже были большие таланты, — с какой-то интригой в голосе протянула учительница.

— Такого драчуна ещё поискать, — усмехнулась девушка в джинсе, имя которой я так и не расслышал.

— Зато как за девушками ухаживал, — протянула Елена.

— Тебе ли не знать, ты же у него шестой была, — отозвался Василий. — Да, рубаха-парень. Всегда в компании был, никогда Саву одним не видел.

— Да, может, поэтому я видела его редко, — усмехнулась краем губ Валентина Ивановна.

В какой-то момент все почему-то замолчали, смущённо таращась в пол. Это молчание начало меня напрягать, потому мне страшно захотелось как-нибудь нарушить эту тишину. Уронить что-нибудь или чихнуть, привлекая внимание. Прижавшись к стене, я положил руку на стопку из бумаг. На моё удивление верхняя послушно слетела, хоть и местами проходила сквозь мои пальцы. Тем не менее, я всё равно не мог понять, как это делаю, и от чего зависит мой успех или поражение. Ведь, по сути, я — просто мысль, и как же можно было понять, почему я мог двигать тот или иной предмет, хоть и редко получалось. Телекинез?

Это привлекло внимание, но слишком незначительное. Гораздо больше их взбудоражил звонок с урока. Впрочем, не только их; коридор тут же наполнился гамом выбегающих из комнат детей, истошными криками. Казалось, что за этим спокойным полотном двери скрывалась третья мировая война. Троица развеселились и продолжила вспоминать былые времена своих школьных лет, которые меня уже никоим образом не привлекали.

Потому осторожно вышел в коридор, стараясь не сталкиваться с бегущими на меня детьми. Анисий, наверное, меня потерял. Нужно было бы найти его. Этот малец доставлял мне некоторые проблемы, но мне нравилось его послушание. Несмотря на монотонно-восторженный поток вопросов со стороны Анисия, я в любой момент мог заткнуть его. Этот одуванчик был на редкость примерным ребёнком, иногда я ему даже поражался, а может и завидовал.

Но неожиданно мои розовые очки относительно его поведения разбились вдребезги. Прямо посреди коридора эта красота затеяла драку с мальчишкой на пару классов старше. Двое старательно метелили друг друга, пуская в ход кулаки, зубы, учебники, словом, всё, что было под рукой. Несмотря на все мои старания, малец упорно игнорировал моё требование остановить хулиганство, а вокруг собралась уже целая толпа зевак и, судя по всему, каждый болел за своего.

Оглядевшись, я заметил кабинет напротив, но дверь его была закрыта на ключ. Залетев внутрь, я увидел, что учительница внутри присутствовала и тайком выпивала из небольшой бутылки, которую прятала в столе. Она была явно недовольна и вымотана каждодневными криками. Наверное, поэтому она и не замечала, что происходит в коридоре. Но мне было необходимо привлечь её внимание.

Я решил так: если с бумажками выходит, значит, и с дверью возможно. Подлетел к ней в плотную и попробовал нажать на ручку. Безрезультатно. Ещё раз. И ещё — всё без толку! Я понимал, что делаю что-то не так. Вновь пытаюсь решить задачу, будто имею физическое тело, хоть и давно не совершал таких ошибок. Нет, я мог сделать это, только как дух, и именно эту теорему нужно было осознать. Всё, что у меня есть — мои мысли, эмоции и страхи. Значит, этим и надо пользоваться. Собравшись, выдохнув и прищурив глаза, я сосредоточил всю ярость, что сейчас во мне была, соединив её с внутренним спокойствием и уверенностью, и рванул вперёд с каким-то необузданным рёвом, вдарив ногой по тонкому полотну. И лишь лёгкий щелчок открытого замка вернул меня в реальность. Я открыл её!

Женщина встрепенулась, наконец обратив внимание на шум, и лениво поднялась с насиженного места, пройдя к выходу. Она увидела странное кольцо людей посреди коридора и требовательно попросила разойтись. Ребята, огорчённые тем, что не увидят исхода, немного разомкнули свою блокаду, открывая вид на сию безобразную сцену.

У Анисия уже была рассечена губа и бровь, под глазом проступило алое пятно, а оппонент пока отделался лишь рваной рубашкой и ссадиной на коленке. Подбежав к ним, расталкивая локтями толпу, она небрежно и резко схватила их за уши и растащила в стороны, о чём возвестил их болезненный вскрик, больше похожий на поросячий визг.

— А ну прекратили! — кричала растерянная женщина. — Что здесь происходит?

— Марья Алексеевна, да он как с цепи сорвался! — оправдывался, сильно шепелявя, старший из драчунов.

— Он издевался надо мной и дразнился! — жёстко огрызнулся Анисий, вытирая кровь с лица, но резко прервал это очередным вскриком, когда Марья Алексеевна вновь потянула его за ухо.

— Неужели это повод вести себя так непристойно, а, Дмитриев? Совсем от рук отбился, уроки срываешь, витаешь в облаках, теперь ещё и драка. А ну живо к директору! Оба!

— Это несправедливо… — прошипел, потирая ухо «сынишка», за что тут же получил лёгкий подзатыльник и немой укор во взгляде от учителя. Зато я вздохнул с облегчением. Но всё же пошёл следом за драчунами, чтобы довести начатое до конца.

Но разговор с директором не принёс должного результата. Анис молчал, гордо отвернувшись, упорно игнорируя вопрос о том, что же всё-таки случилось и как именно его оскорбили. За что и был наказан внеурочным трудом по мелочи: подмести пол в кабинете, вымыть доску и туалеты, но было видно, что для него это действительно наказание, и притом унизительное, которое он выносил без единого слова. Сейчас я снова узнавал его, но сам не мог понять, что могло заставить такого пацана, как Анисий, сорваться с цепи и бездумно кинуться в неравную драку.

Закончив работу около семи вечера, он устало надел портфель, скривив недовольную мину, видимо, от боли, и побрёл по школьному двору к выходу. Тут-то я и решился заговорить с ним.

— Анис, — позвал его я.

— Заткнись! — раздражённо повернулся на месте мальчик, но удивлённо застыл, никого не увидев. — А-а, это ты, отец? Прости, я… Думал, это тот хулиган.

— Что с тобой стало сегодня? — тот недовольно насупился и отвернулся, продолжив движения. — Ты же знаешь, я могу долго ждать ответа. Неужели нельзя было обойтись без драки?

— Он!.. — взорвался на секунду «сынишка», но потом выдохнул и смирил сам себя. — Он оскорбил меня.

— И как же? — повёл бровью я, подлетев поближе, чтобы он лучше меня слышал.

Анисий снова остановился и изумлённо глядел в пустоту, в то место, где я на самом деле парил. Казалось, он был обескуражен до глубины души. Немного помотав головой, мальчик неуверенно начал говорить, по-видимому подбирая слова.

— Но… Но ты же сам учил, что нужно уметь постоять за себя!

— По-твоему, влезть в драку и постоять за себя — это одно и то же?

— А разве нет?

— Конечно, нет. И что ты пытался доказать этим? А, главное, кому?

— Пусть знает, что я — не девчонка, только потому что у меня светлые кучерявые волосы!

— Анис, ты доказываешь это не ему. Дураку не нужен повод, чтобы поиздеваться, ты сам его даёшь. Ведешься, тебя и задирают, — он молчал, но я знал, что меня внимательно слушают, и это казалось очень непривычным. — Послушай. Ну, что он такого сказал, что тебя так разозлило? Думаешь, оно стоило твоих ссадин?

Анис тяжко вздохнул.

— Он издевался над моим именем. И все над ним издеваются! Ненавижу, ненавижу! Я бы так хотел от него избавиться. Кто его только придумал?

Я усмехнулся в ответ.

— Полагаю, что я.

«Сынишка» явно смутился и побрёл дальше, опустив вниз голову.

— Я понимаю твой гнев, Анис. Но знаешь… В жизни бывают моменты, когда человек теряет абсолютно всё. И у него не остаётся ничего ценного. Ни дома, ни пищи, ни любви… Только имя и знание, что оно означает для него. Ты должен гордиться своим именем. Нести его так, как носят знамя. И не важно, что говорят другие, главное, что ты сам знаешь. Никогда и никому ничего не доказывай. Что бы ни хотелось вбить в голову кому бы то ни было, ты всё равно споришь с собой, разбивая руки о чужие рёбра. И помни, если захотелось что-то доказать и посоревноваться, то сравнивай себя лишь с самим собой. И ни с кем больше, понял?

Мальчик продолжал молчать и идти вперёд. Но затем кротко улыбнулся и прошептал простое: «спасибо». И что-то внутри меня разливалось жидким теплом. За всё это время я впервые осознал, что действительно могу кому-то помочь, даже словом. Могу… быть нужным. Нет. Моё скитание здесь — не проклятье. Это шанс сделать что-то стоящее для этого мальца. И я непременно им воспользуюсь.

Младший из братьев сидел на кровати, держа полотенце на голове. Вид у него был изрядно потрёпанный, всё тело в синяках и подтёках, ссадинах, губа разбита, а нос явно сломан. Рядом же сидел рыжий и охлаждал кусочком льда отметины на лице.

— Легко отделался. Учитывая то, что их было трое. Как ты попадаешь в такие ситуации?

— Кто же знал, что у неё был парень, — прошипел от боли Яков, держась за челюсть и сплёвывая небольшое количество крови.

— И что он будет перворазрядником по борьбе, и прогуливался в этом районе с товарищами после тренировки?

— Больше шути, — плюнул ему на щёку кровью младший. Лёша преспокойно вытер её полотенцем с головы брата и тут же вернул тряпку на место.

— Твои манеры, как всегда, восхитительны, Яша, — даже бровью не повёл Алексей.

— Я же просил не называть меня так! — раздражённо отозвался он. — Сава. Для тебя — Яков, но уж никак не «Яша». Ох, даже мурашки по коже.

— Чем тебе так не нравится твоё имя?

— Меня всегда за него дразнили в младших классах. Поэтому, наверное, класса с пятого я Сава.

— Оттуда и твоя драчливость. Что ты пытаешься доказать? Ты же просто разбиваешь свои руки об их рёбра, пытаясь отстоять своё право на ношение имени.

— Да, ты прав, — ни секунды не колеблясь, ответил Яков. — И буду продолжать это делать, если потребуется. Но я дерусь не за имя. А за то, что они судят обо мне по нему. Все эти этимологи, хироманты и прочие.

— Вообще, хироманты этим не занимаются.

— Да пополам. Никому не позволю судить меня.

Тот усмехнулся. Младший удивлённо посмотрел на брата, не понимая причину такой реакции.

— Забавно это слушать от мистера главного судьи окружающих.

— Это совсем другое, — несколько по-детски насупился брюнет и, прикрыв лицо полотенцем, распластался верхней частью туловища на кровати.

— Да всё то же самое. Говорят же: «не судите, да не судимы будете».

— Опять слушать твои нравоучения.

Лёша молчал, затем грустно улыбнулся и, положив кусочек льда ему в руку, поднялся на ноги.

— Постарайся хотя бы задуматься о том, что я сказал. Ты не с ними дерёшься, а с собой.

— Я знаю. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, что не понимаю этого? Просто… Я не могу это принять. Я — это всё, что у меня есть. Кроме тебя, разумеется. Не могу даже представить, что будет, если я не смогу защитить себя. Или… Да, даже тебя и мать. Влезая в драки, я всё время проверяю, насколько далеко я могу дойти в своей борьбе. И смогу ли однажды сделать хоть что-то стоящее. Доказать, что могу.

Тот вновь улыбнулся и покачал головой, видимо, поняв, что дальнейшие объяснения ни к чему не приведут.

— Спасибо, брат. Я знаю, что ты можешь. Осталось только доказать это тебе.