Политика

Политика

      «Человек не может жить на свете, если у него нет впереди ничего радостного…»

     Мемуары пишут люди в возрасте, старые одним словом. Вот и я пишу. Зачем пишу? Для чего? Не знаю. Может и вправду от того, что не чувствую впереди ничего радостного, и поэтому все чаще обращаюсь в прошлое, а может просто от скуки, или взыгралось тщеславие - оставить литературное наследие и все такое. Пишу, одним словом, что помню. Память странная штука, склерозная штука эта память.  Ну, где же эта зажигалка? Куда опять положил? Не помню! А вот, что было пятьдесят так с лихом лет тому назад - как вчера, до мелочи, до выражения лица, до жеста! А иногда даже то помню, что никак помнить не мог.

     «Кто взял носки? Я их вчера в углу поставил. Опять политические сперли!» (Анекдот.)

     Я не мог помнить, как в один замечательный солнечный, но прохладный мартовский день, еще молодой, но подающий большие надежды человек в коричневом пальто и широкополой шляпе шел по бегущей весенними ручьями улице. Он шел навстречу своему прекрасному будущему, ибо он и вправду подавал столь большие надежды в своем деле, что все признавали – его будущее будет замечательным. Молодой человек был педагогом. Не просто так себе учителем, хотя он в свои двадцать пять уже преподавал в педагогическом институте, а ученым! И шел он любимому городу, чтобы защитить диссертацию на ученую степень кандидата педагогических наук. Его лицо было радостно но слегка взволновано, что вполне объяснимо естественным волнением перед таким значимым в его жизни событием. Однако по нему читалось, что он уверен в себе и способен преодолеть все трудности и решить все проблемы.

В свои двадцать пять лет молодой человек уже многое успел в жизни: окончить институт, удачно жениться, родить сына, опубликовать несколько научных работ и подготовить труд, достойный ученой степени. Он был отличником и общественным деятелем. Казалось, впереди замечательная жизнь! Большая и светлая Советская жизнь! Как в кино, в нашем Советском кино, лучшим кино на свете! Защита диссертации. Пропуск в научную, такую заслуженную, заработанную своим трудом жизнь.

     Время остановилось. Москва, март, 1956 год.

     А Вы послушайте, послушайте, что передают по радио: «…Нам надо провести работу над тем, чтобы с позиций марксизма-ленинизма критически рассмотреть и поправить получившие широкое хождение ошибочные взгляды, связанные с культом личности, в области исторической, философской, экономической и других наук, а также в области литературы, искусства и образования.» (Из доклада Н.С.Хрущева на ХХ съезде партии)

     Молодой человек возвращался домой тем же путем, что и всегда, той же самой улицей того же самого города. Но это был для него другой, незнакомый ему город, и другие незнакомые ему люди, прохожие, прохожие. Те, которые проходят, а не идут вместе с ним. На него было жутко смотреть. Его работу не одобрили! Зарубили! Не смог защитить свой труд, себя! Его лицо выражало растерянность. Казалось, что все нелепости и все непонимания мира сошлись здесь и сейчас! Какими нелепыми обстоятельствами и событиями, внезапно ворвавшимися в его жизнь, это можно объяснить? А может, ужасной нелепостью, да просто глупостью, да что там глупостью, ошибкой, а может, предательством?… Он хоть и подавал надежды, хоть и значился лучшим из лучших, хоть и действительно был им, но он имел свои убеждения и не хотел их менять. А почему он должен их менять? Он впитал их с военным детством, со звуком пионерского горна, с боем барабана, со словами: «Спасибо родному Сталину за наше счастливое детство!» Да! Он был сталинистом! Не по соображениям конъюнктуры или выгоде, а по убеждению! Он не мог, не имел права вычеркнуть имя вождя из своей диссертации, сократить раздел, в котором выделялась особая роль вождя в системе советской педагогики. Он не мог предать своего детства и юности!

     В получении ученой степени отказать! Недостоин! Черная метка! В то время это означало запрет на преподавательскую деятельность, запрет на будущее.

     Иногда я думаю, как хорошо, что всего этого я не мог помнить… Пролетело несколько, наверное, трудных лет. Молодой человек, разумеется, повзрослел, сменил профессию. Сын вырос, пошел в школу.

     Сколько помню детство, у нас в доме всегда было много гостей. Приезжали они со всей страны, из всех республик СССР, привозили подарки. То грузинское вино, то армянский коньяк, то гранат из солнечного Азербайджана. Весело было. Застолье. Пели песни. Отец очень любил рассказывать анекдоты. Все смеялись. Но иногда мама вдруг делалась испуганной и осторожной и просила отца – может, не надо этот рассказывать? А отец все не унимался:

     «Вот Вы когда-нибудь видели, как комар писает? - спрашивал отец. Нет! нет, не видели!  - отвечали гости. Так  вот, политика - это еще тоньше!». (Анекдот)

Гости молчали минуту, другую, у мамы лоб от чего - то покрывался потом, затем кто-то один начинал смеяться и все дружно смеялись вслед за ним. Ай, генацвале, рассмешил!

     Пап! А что такое политика? - как-то спросил я. Ты еще маленький, потом узнаешь, - отвечал отец.

     Я учился в первом классе. Была осень. Помню, сыро было, может, дождь. На праздник нас пригласили в гости. Какой был праздник, не знаю. Большой праздник, должно быть ноябрьский, так как собралось много народу, в основном, родственники. А родни у нас было достаточно и сверх того. Дядья, тетки, двоюродные братья с женами, сыновьями и дочерьми. Всех я и тогда не знал, а тем более теперь не вспомню. Праздновали у бабушкиного брата, это я хорошо запомнил. Стол, конечно, собрали. В России у нас что главное? Стол. Жили-то все небогато. Из зажиточных была только моя бабушка, из старого рода промышленников, хотя и средней руки, а остальные так, голь перекатная, да молодые, интеллигенция, еще не нажили. Дед кадровый военный и старый большевик. В Гражданскую не воевал еще, но комсомольцем был из первых. Вот бабушка вовремя и смекнула - да за классового врага и вышла.. Троих сыновей воспитали дед с бабкой. Жила родня дружно! Мой отец старший. Всю войну в Москве, не уезжали.