Поливая на гнездо Дурнушки

Поливая на гнездо Дурнушки

Паша Голимов был существо гаденькое, мелкое. Был он весь наподобии прищепки или вши. Странненький такой был товарищ. Серенький. С маслянным липучим отливом. Под глазом - шрам, над глазом - родинка. "Родимая", - нежно сюсюкал Паша и гладил ее кончиком своего жирного, чем-то подозрительно пахнущего мизинца и пытался влажно поцеловать ее. При этом его лицо скрючивалось в такую гримасу, что становилось похоже на вареный изогнутый кабак.

Шрам под глазом появился у Паши Голимова давно, но связанные с этим шрамом обстоятельства, остануться с Пашей навсегда. Впрочем, как и сам шрам.

В 16 лет, угловатый и закомплексованный, Паша сильно захотел шоколаддку и г..ндон. Прям так захотел, что аж спасу нет. Что-то в нем требовало и орало матом: "Хочу Сникерс и г..ндон!" Но денег не было и Паша был близок к экзистенциальному кризису и, вообще - потере веры в человечество, как тут его настигла счастливая мысль. Весь преображенный Паша Голимов помчался к ржавым гаражам, стоявшим в ряд как пионэры. Гаражи примыкали к старой водокачке. Тут Паша Гнидов (девичья фамилия мамы) и затаился. "Вот прям здесь и сейчас гробану кого-то. Ей-ей гробану", - повизгивал парень, ощущая вкус вожделенного шоколада. Шоколад тек тугой горячей струей, и мир Паши Голимова заливало коричневым.

Очнулся грабитель от звука приближающихся шагов. Паша Голимов вытер обильные слюни, стекавшие с подбородка, пот со лба и выглянул из-за гаража. В лучах заходящего Солнца приближалась хрупкая девочка. Белая коса, черный бант и синие как небо глаза. Паша даже узнал ее, это была тихая и незаметная девочка из соседнего класса. Что-то треснуло в душе Паши, он тоскливо приготовился заплакать, но вспомнив про Сникерс и особенно про г..ндон, Пашка весь выпрямился и даже топнул ногой. С ужасом и каким-то леденящим предчувствием Голимов услышал свой голос: "Деньги гони! Слышишь или нет?". Девочка остановилась и, от неожиданности оттолкнув грабителя, побежала во всю прыть своих тоненьких ножек, обтянутых розовыми гольфиками. С перепугу толчок вышел на удивление сильным, а главное неожиданным, и Пашка Голимов, потеряв равновесие, упал, стукнувшись своей непутевой головой о камень. Оглушенный, ничего не понимающий. Паша сел на землю и прикоснулся к окровавленной ране под глазом. "Вы не ушиблись? Вам не больно?" - услышал Паша голос над собой. Он поднял голову. Перед ним стояла испуганная, только что чуть не ограбленная им, девочка. Виновато переминаясь с ноги на ногу, она проговорила: "Вот, - и протянула парню носовой платок", - Паша машинально взял его и приложил к ране. "Я надеюсь вам не очень больно. Извините меня пожалуйста", - девочка с белыми волосами виновато опустила голову.. Паша смотрел на девочку и ничего не мог понять. Девочка присела на корточки, расстегнула свою сумочку и, немного покопавшись в ней, что-то достала. "Я испугалась и не поняла вашей просьбы", - она протянула Голимову несколько банкнот. Он автоматически взял деньги и, ничего не видя и не понимая, куда-то поплелся...

Вернувшись домой , не раздеваясь, Паша Голимов лег спать. Снились ему белые волосы, черный бант и синие как небо глаза. Наутро Паша не пошел в школу. Он вообще никуда не пошел. Он лежал в бреду, и в горячечных его снах небо изливалось коричневым сладким дождем шоколада, раздавались взрывы, а сверху высаживался воздушный десант шололадных батончиков, медленно спускающихся на надутых парашютах-г..ндонах. Зрелище было возвышенное и завораживающее. Голимов жалобно подскуливал и пару раз выходил из жарких и потных объятий марева, но проваливался туда вновь, бессильный и покорный, как опавший лист.

Ровно через неделю, посвежевший и отдохнувший, парень встал. Он умылся, выпил чай и, сунув в краман паспорт, вышел из дома. Паша Голимов решительно и без сомнений куда-то шел. Через пол часа он подошел к дурно пахнущему зданию. "Ас-се-ни-за-ци-я", - Паша по слогам прочел вывеску на здании и, широко, с удовольствием вдохнув теплый с тухлинкой воздух, Голимов шагнул внутрь. Из-за нехватки научных и рабочих кадров, Пашу Голимова в то же день зачислили в штат на должность "ассенизатора выгребных ям и сортиров".

Паша полюбил свою работу с первого взгляда. У него даже возникла мысль сбегать в паспортный стол и сменить фамилию на более подходящую: ..овнилов. Но в память о покойном батюшке и его бессмысленной смерти, он воздержался от этого шага. И лишь иногда, в минуты счастья, например, когда ему вручали грамоту "За успехи в труде", Паша тихонько шептал себе: "Молодец, ..овнилов, так держать!" - и слезы умиления текли по его гордому лицу.

В общем, жил Паша счастливо, ходил на работу радостно, возвращался несколько приунывшим, но вспоминая, что завтра опять на работу, к нему опять возвращалось хорошее настроение. Целый день Голимов ездил на своей пропахшей работой машине с огромным баком в кузове и длинным широким черным шлангом, скрученным огромной змеей. Приезжая на очередной объект: к выгребной яме или биотуалету, Паша, в радостном предвкушении, потирал руки. Он лихо подруливал задом к месту, где ему предстояло работать, энергично запихивал шланг в самую муть и черноту и немного встряхивал, чтоб, не дай бог, не засосало воздух, только ..ерьмо! Так гласила инструкция и Паша Голимов был с ней полностью согласен. В следующую секунду Повелитель ..ерьма включал свою адскую машину, и начиналось священнодействие. Это была симфония: двигатель натужно гудел, шланг, захлебываясь и чавкая, жадно глотал черно-коричневую жижу, все вокруг гудело, дрожало и шевелилось. Пашка Голимов, словно за дирижерским пультом, зорко следил и вслушивался, руководя процессом. Он успевал и переключить двигатель на более низкую передачу, в случае, если ..ерьма заглатывалось больше чем надо и, в нужный момент, подтолкнуть шланг ко все новым порциям жижи. Все это наш герой проделывал эстетично, артистично и с вдохновением. Но вот последний аккорд прозвучал, мотор утих, шланг успокоился и затих, а Пашка мокрый, покрасневший и возбужденный, что-то собирает, сматывает, заворачивает, чтобы на новом объкте снова все разобрать размотать и развернуть.