Попрыгун

Император. Начало.

Наверное, я сошел с ума…

Безумие ведь не приходит по расписанию, не стучит в дверь, расшаркиваясь, и сменяя свои растоптанные штиблеты унылого черного цвета на пушистые домашние тапки. Оно подкрадывается к вам по ночам, когда вы спите. Оно приходит днем, когда вы размешиваете в бокале свой чай и тоскливо глядите на осенний дождь за окном. Вы не подозреваете, что сходите с ума, когда что-то лопается в вашей голове.

Бамс!

У вас не отвалятся уши, не скривит набок нос, даже прыщ на лбу не выскочит. Но именно в этот момент, за вывеской вашего лица, на котором не произошло никаких изменений, что-то неукротимо портится, сворачиваясь в тугую спираль, которая лопается, подобно корабельному канату. Нитка за ниткой, связка за связкой…

Вы и не заметите, как упадете в темный колодец безумия. О, поначалу это будет выглядеть вполне обыденно. Разве что вы начнете мило беседовать сами с собой, хохотать над шутками невидимых собеседников и испуганно замолкать, когда мимо будет проходить недоуменно оглядывающий вас прохожий. Он ведь не знает, что вы умеете беседовать с эльфами, а гномы ежедневно чистят вам башмаки. Только это тайна! Тс-с-с-с!!!

Потом вам станет наплевать на то, что кто-то из прохожих может вас услышать. В конце концов, это личное дело. Ваше, гномов и эльфов. Уж вы-то (вы-то!!!) прекрасно понимаете, что убедить ваших близких в том, что в пеларгонии на подоконнике живет цветочная фея вам уже не удастся. Ваши близкие с паникой во взоре начинают шарахаться, когда вы обращаетесь к невидимым для них собеседникам. На их лицах ужас и брезгливое презрение. Вам крупно повезет, если они решат оставить вас дома, а не сдадут в ближайшую психушку. Уж там то, медбратья с пудовыми кулаками живо насуют вам полную задницу аминазина, щелбанами разгонят фей, отдубасят троллей и гномов, а нежных эльфов выкинут из окна. И это будет продолжаться каждый день, пока вы сами не превратитесь в вяло цветущую пеларгонию, практически не реагирующую на внешние раздражители.

Ужас!

Остерегайтесь больниц. Остерегайтесь милых улыбок врачей, которые почему-то верят, что вы Император. Они согласятся со всем, что вы им скажете: что вы Иван Грозный, Ленин или Наполеон Бонапарт. Назовитесь хоть редиской, хоть вяло цветущей гортензией, они согласятся с вами. Вы поверите, что они тоже видят гоблинов и вампиров, а они, мило улыбаясь под хрустальный звон колокольчиков цветочных фей, пригласят не менее мило улыбающихся кубообразных санитаров со спрятанными за спину шприцами в  руках и милыми рубашками. С очень длинными рукавами.

И тогда вам конец.

Вам очень повезет, если в вашей палате не будет еще дюжины вопящих психов. Впрочем, одиночный карцер или лечение электрошоком вряд ли можно назвать везением.

Вы можете попытаться не пить таблетки, но вот беда, они, эти кубообразные санитары, всегда проверяют, проглотили вы заветные белые, розовые и красные кругляшки или выплюнули. И если вы решили их не пить, вас заставят проглотить лекарства силой, а если будете сопротивляться – сделают укол. Ну, а после всех этих процедур, вам будет глубоко наплевать, видите ли вы фей или вы просто гортензия с дрожащими лепестками.

Рано или поздно, вы перейдете в состояние растения. Потому что по большому счету сумасшествие не лечится. Его можно купировать, заморозить, затормозить, но вылечить практически невозможно. Вы проведете остаток своих дней в комнате, с очень белыми стенами. Возможно, оббитыми мягкой тканью. Вполне вероятно, что комната не будет настолько уютной, а вашими соседями будут еще несколько пеларгоний. Или кактусов. Или как вам угодно их назвать.

Кто-то из великих однажды сказал: «Не дай мне бог сойти с ума. Уж лучше посох и сума!»

Видимо, мне повезло не настолько.

Как иначе объяснить то, что я видел перед своими глазами?

*       *      *

Он сидел на спинке моей кровати, скрестив ноги по-турецки и глядя на меня с потрясающей безмятежностью. У меня же настроение было не настолько радужное. Ноги не держали, это уж точно. Я бухнулся на кровать, хватая ртом воздух. Он молчал, оглядывая меня с сочувствием и любопытством. И молчал. Я тоже молчал.

Вы бы поняли мою реакцию, если бы перед вами предстала ваша точная копия, одетая в такие же зеленые спортивные штаны с вытянутыми коленками, старую майку с надписью «Рибок» пошитой трудолюбивыми китайцами наспех. На майке отваливалась буква «Р», буква «К» давно отвалилась и прочитывалась только силуэтом двойного шва белых ниток. Точно так же как на моей майке. Я скосил глаза на свои штаны, который только что слегка облил чаем. На коленке моего двойника было точно такое же пятно. На лбу нахально торчал наливающийся краснотой прыщ, а под носом топорщились три волосинки. Когда я бреюсь, я, почему-то плохо захватываю участок под левой ноздрей, забывая сбривать ровно три волосинки. Впрочем, это неудивительно. В моей ванной нет зеркала. Точнее, оно есть, но оно вмуровано в ванной в стену по горизонтали на уровне моего пупка. Сидя на унитазе можно наслаждаться видом себя с выражением глубокой задумчивости на лице. Чтобы посмотреть на себя в зеркало при бритье, нужно согнуться в три погибели. Поэтому я всегда бреюсь вслепую. И у меня всегда это получается не бог весть как.

Мой двойник, похоже, страдал тем же самым. На подбородке были плохо выбритые участки. Я покосился в зеркало, висевшее на дверце плательного шкафа, подозревая, что моего двойника там не будет. Зеркало послушно отразило нас обоих.