Портрет госпожи К.

1.

Эта история взяла начало на излете июня 188... года, когда в родовое имение действительного статского советника Миротворского, уже добрый десяток лет пребывающего в почетной отставке, вернулся из Петербурга младший его сын, двадцатилетний Иван.

В сем прибытии, наверное, не было бы ничего необычного, если бы не повод, его вызвавший. Дело состояло в том, что годом ранее этот самый младшой Иван, отправленный в столицу изучать юриспруденцию, сдружился там (по выражению самого Георгия Константиновича) со всяким сбродом без определенного занятия и, не проучившись и курса, бросил учебу. Всегда до того, с малых лет, увлекавшийся живописью, поступил Иван учеником в рисовальную школу, чем немало огорчил и отца, возлагавшего на него большие надежды в деле продолжении славной служивой фамилии, и мать, в тайне от себя самой более остальных сыновей любившая своего мизинчика, и трех старших братьев, каждый из которых выбрав себе серьезную профессию, весьма успешно ее осваивал, и обеих замужних старших сестер, все огорчение которых, впрочем, сводилось к тому, что их сановные мужья крайне неодобрительно смотрели на выходку шурина. Только младшую сестру, двенадцатилетнюю Настеньку Иван не расстроил своим опрометчивым поступком, а, напротив, обрадовал, потому как ей всегда нравились его «картиночки», и теперь она в тайне мечтала, чтобы Ванюшка непременно нарисовал ее портрет.

Едва узнав о проступке сына (надо заметить, что Иван малодушно сообщил о своем решении бросить юриспруденцию письмом, а не лично), Георгий Константинович написал и отправил в Петербург гневную отповедь, в которой пытался усовестить нерадивца и грозился лишить содержания, если тот не возьмется за ум и «не бросит свои глупости». Другое послание было адресовано самому старшему и самому серьезному из всех сыну Андрею, недавно только получившему назначение товарищем прокурора, с требованием «вернуть Ивана на путь истины».

Переписка сыновей с отцом и отца с сыновьями летала между Петербургом и отдаленной Филатовкой, затерянной в глубине N-ской губернии, быстрокрылой птицей, едва не опережая почтовые составы, но ни к какому результату, удовлетворявшему хотя бы одну из сторон, не привела.

Андрею не удалось сколь-нибудь обстоятельно поговорить с братом, потому что тот словно заяц под обстрелом убегал от разговоров широкими и узкими зигзагами, едва только чуял опасность, а бегать за ним самому Андрею было недосуг — новая должность отнимала много времени и все душевные силы.

На письма отца Иван исправно отвечал, но был непреклонен в своем желании посвятить себя искусству. Георгий Константинович неистовствовал и пару раз даже сам порывался поехать в Петербург, но вовремя был остановлен заботливой супругой, напоминавшей об его болячках, с которыми не то что до Петербурга, а и до губернского города N доехать было бы тяжело. Старик злился, но поделать ничего не мог и только все писал, писал свои гневливые отповеди и отсылал их в столицу целыми пачками, немало тем самым напрягая почтовое ведомство лишней работой.

Пока суд да дело, Иван отучился целый год в рисовальной школе, попутно работая то тут, то там, самостоятельно зарабатывая себе на хлеб и жилье, поскольку отец хоть и не лишил его содержания, как грозил, но урезал в деньгах значительно; просить у брата помощи Иван почитал ниже своео достоинства, да тот бы и отказал ему, памятуя о наказе отца, а петербургское житье свое необходимо было как-то обеспечивать. Даже несмотря на то, что Иван по существу был неприхотлив и с легкостью сумел отказаться от многого из того, к чему привык с детства, но самый минимум, как то рисовальные принадлежности и расходные материалы, приличный костюм для посещения занятий, простое пропитание, чтоб не помереть с голоду, и теплая комната все-таки требовали денежных ассигнований.

Обыкновенно весьма скромный в сношениях с людьми, Иван, когда дело касалось возможности осуществлять любимое занятие, коим он почитал рисование, совершенно преображался. Откуда ни возьмись, обнаружился в юноше небольшой, но достаточный для написания статеек в газеты литературный талант, усидчивость и терпеливость, позволяющие вбивать в мальчишеские головы азы арифметики и языка, способность проскользнуть в те места редакций и учреждений, где сидят лица, заведующие раздачей денег за всякие работы, а главное - дар убеждения в своей способности принести данным лицам пользу. Весьма скоро Иван сделался слегка журналистом, немного чертежником, самую малость секретарем с навыками каллиграфа, чуть-чуть репетитором для отстающих в учении гимназистов и даже с крайнего краешка приказчиком в писчебумажной лавке (приятель просил подменить его на полчасика за прилавком, пока сам бегает на свидание к зазнобе из купеческих девиц, а Иван так удачно его подменил, что познакомился с одним Очень Известным Писателем, по случайности забредшим в лавку, и, мало того, что продал ему шесть дестей лучшей бумаги, еще и настолько тому приглянулся своей доброжелательностью и душевной открытостью, что был приглашен в гости и впоследствии очень подружился с пожилым литератором; приятель как узнал об этой истории, так локти себе обкусал, а его страсть к купеческой дочке с той поры удивительным образом поостыла). Все таким образом заработанные деньги Иван исключительно бережливо тратил на необходимые вещи и потребности, способные обеспечить и облегчить достижение его главной, к тому моменту окончательно сформировавшейся цели — стать художником, настоящим художником, большим художником, если получится — Великим художником, и оставить после себя что-то очень большое и важное, какой-то значительный вклад в икусство, в художественную идею, пусть даже он будет выражаться в создании одной-единственной, пусть даже самой малой, но по-настоящему великолепной картины, которой будут восхищаться и спустя сто лет, и поминать его добрым словом, бодрым словом, вот де был такой Иван, вот рука его, вот кисть, вот жизнь, а вот картина на холсте — что вся жизнь...