Портрет на фоне вулкана

Портрет на фоне вулкана

Капитан разрешил сойти на берег, взяв с меня слово, что я не буду ни во что не вмешиваться.

Прежде, чем корабль причалил к пирсу, Бокале проинструктировал меня:

– Далеко не уходи. Запомни - Танаура – самый неприветливый посёлок на острове. Наверное потому, что до них так и не дотянули дорогу, и попасть в посёлок из столицы можно только по морю. Если что – говори: «нухато секе мире». Это означает, что тебе нужно на корабль. Запомнил?

– Нухато секе мире, - повторил я.

– И ещё. Мало ли что…Не называй своего имени, даже если будут спрашивать. По крайней мере, не говори его первым. Вот если другой, которого встретишь, сам назовёт имя – не сразу конечно, у них с этого разговор не начинают, боже упаси! – а после того, как поговорит с тобой часок – тогда другое дело!

– Почему? – удивился я.

Бокале хмыкнул и наклонился к моему уху.

– Обычаи в этом посёлке странные. Середины не знают. Или брат родной, или – по морде. Но морду бить можно только тому, чьё имя знаешь. Пока имени не знают – ты чужой, можно сказать - убогий, что с тебя взять?

Он захохотал, а я замер, не зная, как относиться к услышанному? Шутка или серьёзное предупреждение? Почему он только меня предупреждает? Впрочем, на ушко он для вида говорил, специально, чтобы внимание привлечь.

Посёлок Тануара находился на южной оконечности острова Туамо. Не более сотни домов, большей частью деревянных, с двускатными крышами, крытыми листьями пандануса. В центре несколько двухэтажных кирпичных зданий, построенных ещё в прошлом веке. При строительстве их оштукатурили, то влажный климат и ветра быстро расправились с отделкой. Кладку вели местные строители, не обладавшие опытом, так что с потерей штукатурки стали виды кривые ряды кладки, стены также были кривыми, или, по крайней мере, производили такое впечатление. Прямоугольные оконные рамы казались в этих домах чем-то инородным, нарушавшим торжество кривых линий. У меня появилась мысль, что рамы в окнах недавно меняли, поэтому они ещё не успели впитать присущую дому кривизну.

Я сделал несколько снимков этих домов. Кто знает, переживут они предстоящее извержение?

До того, как я оказался в составе экспедиции, об извержениях вулканов я не знал ничего. Нет, конечно, слышал о них, видел фильмы – художественные или документальные, слышал рассказы. Но… Со мной в каюте оказался вулканолог – тощий и невероятно подвижный мужчина по имени Веня. Если бы при первой встрече – я ещё не знал, с кем в одной каюте мне предстоит провести две недели - попросили бы угадать, кто он по профессии, ответил бы: артист. Любые его движения, походка, жесты, были столь образны и выразительны, что казалось – он ещё не начал говорить, а ты уже знаешь, что скажет. Я подумал, что общение с таким человеком будет очень интересным, и не ошибся.

В первый же день он поразил своим отношениям к вулканам. Он их любил. Через его рассказы о них проходила та любовь, какую можно сравнить лишь с любовью родителей к детям. Извержения для небо было чем-то сопоставимым с шалостями любимых детей.

– Пойми, - Веня широко улыбался, и каждое слово подкреплял изящной жестикуляцией, – без вулканов на земле не было бы жизни. Солнечный ветер постоянно сдувает с земли атмосферу, каждый год наша любимая планета теряет тысячи тонн. Если вулканы перестанут пополнять атмосферу, то через какие-нибудь несколько миллионов лет нам будет нечем дышать.

– Посмотри, какая богатая и разнообразная растительность на этом острове, – продолжал он. – Всё потому, что вулканический пепел является лучшей в мире почвой для растений. Любые минералы, и в неограниченных количествах. Эволюция растений в привулканной зоне происходит быстрее, чем в других районах. Посмотри, какое биоразнообразие на склонах!

Поначалу я пытался возражать, напоминая о Помпеях и других городах, упоминание о чьей участи до сих пор наполняет сердца людей печалью.

– Что поделаешь! – Веня не высказывал сочувствия. – Люди глупы. Извержения не начинаются внезапно. Если довелось жить вблизи вулкана, то нужно смотреть. Появилось подозрение – отойди в сторонку, пережди, потом вернёшься.

Что-то в его словах было верным. Жители острова покидали свои дома неохотно. Меня это поразило, но Веня тут же объяснил, что это – обычное явление. Что говорить о жителях Туамо, где не было извержений уже несколько сот лет, когда даже пережившие извержения соглашаются переселяться лишь тогда, когда извержения входят в активную фазу, то есть начинаются выбросы из жерла и выходы лавы. А тут – всего лишь столб дыма. Но после серии подземных толчков люди согласились. За три дня мы сделали шесть рейсов и вывезли на соседний остров Ханатуко, что в сорока милях отсюда, перевезли полторы тысячи человек. Два других корабля, значительно бОльших, чем наш, перевезли одиннадцать тысяч островитян. Но ещё сотни жителей оставались. И вот Ниапуто – представитель местной администрации, наш Бокале и один из матросов отправились на поиски тех, кто не хотел уходить. Веня отправился проводить измерения, а я отправился на остров просто так, пофотографировать.

Ниапуто увёл делегацию в маленькую деревушку Нгоро, что на возвышенности. Её жители верили, что если останутся, то бог вулканов Хаманатариту не станет обрушивать на остров огонь и камни. Я остался в Танауара.

Этот посёлок славился красотой и разнообразием построек. В какой-то момент жители стали разрисовывать стены своих домов. В зависимости от умения и старательности рисовали морские или лесные пейзажи, а кому это было не по силам – просто цветные линии или круги. В рисунках часто отражались занятия обитателей дома.

Я шёл от дома к дому, фотографируя замысловато разрисованные стены. Некоторые разрисовали только наружные, обращённые к улице, стены, другие – и обращённые во дворы.

Посёлок заканчивался маленьким домиком, главным отличием которого была форма: круглый, с высокой остроконечной крышей, которая делала его похожим на миниатюрную сторожевую башню. Стены приятно удивляли девственной белизной, словно его выкрасили только вчера. На фоне аккуратного домика-башни двор казался захламлённым – на невысоких козлах лежало частично отёсанное бревно. Верхняя часть бревна была стёсана, словно его собирались превратить в большую лавку. Вокруг всё было засыпано щепами, видимо неизвестный столяр работал топором и мачете.