Все звонки, совершенные из красной обшарпанной телефонной будки в адрес неизвестного художника, оказались провальными. Трубку, на том конце, настойчиво никто не брал. Но и Фил обладал нехилой настойчивостью – покинув злосчастную будку, он твердо решил завтра же отправиться к художнику лично.
Новые знакомства ничуть его не интересовали – от него уходила работа, тихо и ладно, работа, которую он стал ненавидеть, но держался лишь из-за денег, регулярно выплачиваемых и гревших его сердце. У Фила горела статья, причем буквально – его начальник, в порыве ярости, смял вчерашнюю газету в тугой и влажный ком, швырнул её в камин прямо в кабинете, заявив, что если он – Филипп – журналист среднего звена, не раздобудет годную статью к следующей неделе – уволен не будет, но вернется туда, с чего начинал, незамедлительно – вернется в свой «любимый» кулинарный раздел.
А для Фила милее было погибнуть под колёсами трамвая, чем вернуться туда.
Сумерки покрывали город грязными простынями в серо-желтых пятнах. Ветерок колоссил обрывки бумаг под ногами и, словно незримый дворник, пытался помочь улицам прибраться до наступления ночи.
Газета, торчащая измятым краем из нагрудного кармана куртки Фила, отображала случай, который произошел здесь, на этой самой площади и заинтересовал не только его, вернее Питу – начальнику – возжелалось видеть подробности именно этого случая и именно в статье Фила. «Когда это он стал интересоваться искусством? » – спросил себя он и, глядя на опустевшие холодные скамейки, закурил.
В газетной сводке говорилось об неизвестном якобы художнике из пригорода, который вынес несколько своих работ и привселюдно уничтожил, соорудив из них костер для местных бродяг, но тихо, не привлекая внимания. Хотя внимание было привлечено не какое либо, а в лице прохожих, полиции и трех журналистов с разных газет, списавших «свои» статьи друг у друга, как школьники, прямо на месте.
Как оказалось позже, художника здесь знали лишь те самые бродяги, пьяницы и одна учительница, которая тут замечена не была.
Ценители современного искусства, прибывшие на место розжига только утром, застали лишь парочку поддатых граждан: они пытались закончить начатое дело неизвестного творца, подпаливая трясущимися руками остатки уцелевших картин. С помощью полиции, остатки удалось отнять и осмотреть.
Эксперты утверждают, что работы очень ценны, но, по сути, самого художника разыскивать не желают, ибо он может составить конкуренцию, если конечно захочет, судя по его окружению. Перекинувшись парой фраз с мимо ковыляющим бродягой, они окончательно убедились, что причин для тревоги нет.
Пит уверен, что если разжечь разговоры об этой персоне, то можно сколотить не малые деньги. « Да уж, если конечно эта персона пожелает установить контакт» – подумал Фил и швырнул аккуратный окурок в металлическую урну.
Сумерки вызвали тьму, черные тучи нависли покрывалом. Светлые волосы Фила мгновенно намокли и стали неприятно прилипать к лицу и ушам – это его выбешивало не хуже, чем работа в кулинарном разделе.
В машину он забрался, вымокнув до нитки; газета и записная книжка превратились в кашу, уцелел только клок бумаги в кармане брюк с номером телефона и адресом проклятого художника.
– Чтоб он провалился со своими картинами!!! – пронеслось глухо по длинной полосе парковки. Стайка упитанных голубей вяло встрепенулась, но полёт мало привлекал их.
Уставшие, все в кровавых сетках, глаза Фила нервно наблюдали за каплями, стекающими по лобовому стеклу. Домой он ехать не хотел, в отеле придется разговаривать, а сейчас его раздражало всё, даже капли. Казалось, они смеются над ним и состоят в зловещем сговоре с художником пригорода. Они красовались, переливаясь в оттенках сырого вечера и грязного неба, не забывая с озорством подмигивать.
Авто сдвинулось с места и, оставив сухой прямоугольник на растерзание дождю, помчалось в сторону вокзала по тихому ночному шоссе, умытому весенним ливнем. В районе торгового квартала на Дальнем проспекте, Фил сбавил ход – дорога просто роилась торговцами, даже ночью. Трассу здесь просто имели в виду. Когда закрывались дневные магазины, в толпы просачивались те, чей товар умещается в руке, а цена установлена за грамм. Но основная масса – непереубеждаемые полуночники-суточники, они никогда не спят. В оконцах маленьких лоточков бегали внимательные глазки, легко сканируя каждого покупателя.
Когда мимо мелькнул последний порезанный и штопаный шатер, Фил торопливо прибавил скорость и ринулся вперед, не заметив, как какая-то сумасшедшая бревном бросилась под колеса.
– Это ещё, что за дрянь?! – Фила разрывали сразу два чувства: ярость и беспокойство.
Выскочив из машины, он поспешил на помощь к женщине, она уже приходила в чувство в полуметре от капота. Огромная синеватая лужа поглотила её всю.
– Какого черта, вы выскочили на дорогу?! С вами всё в порядке? – Фил бережно, на сколько позволяла его злость, извлек особу из мутного озера.
Её черные кудри намокли и облепили всё лицо и шею; когда-то сиреневое, с нежными розовыми цветами, платье теперь походило только на грязную занавеску с кухни, о которую, в тайне, регулярно вытирают руки. Левый каблук сломался и она нелепо прихрамывала, когда Фил вел её в машину. Женщина, или скорее – девушка, была абсолютно не против и плотнее прижалась к Филу. Базар шумел. Пара прохожих открыто на них пялились, когда остальная часть – поглядывала через плечо, не замедляя шаг.
В салоне авто, где тихо и сухо, он задал тот же вопрос, на что девушка ответила только искрящимся взглядом и улыбкой, легкой такой, просящей. Фил потопал в диком гневе, руки сжимали штурвал, а взгляд откровенно показывал, что только её и не хватало для «полного счастья».