Послание из прошлого

Глава 1

Надежда доставляет нам большое удовольствие, но это удовольствие столь интенсивно потому, что будущее, которым мы распоряжаемся по своей воле, предстает одновременно во множестве форм, одинаково заманчивых и одинаково возможных. Но самое желанное может осуществиться лишь ценой утраты чего-то другого, ценой больших потерь. Идея будущего, чреватого бесконечными возможностями, богаче самого будущего. Вот почему в надежде больше прелести, чем в обладании, во сне – чем в реальности.

– Анри Бергсон

***

ВРЕМЕНИ НЕТ, А ТЫ ЕСТЬ

(надпись на стене дома)

1

2010 год

Виктор открыл старую дверь квартиры на третьем этаже четырехэтажного дома и прислушался. Никого. Тишина. Он постоял на пороге, не решаясь пройти внутрь. Провел пальцами по растрескавшийся дерматиновой обивке. Шершавая поверхность была удивительно знакомой и даже какой-то теплой.

Он сделал шаг вперед. Взгляд автоматически скользнул в угол коридора – здесь всегда лежал потрепанный кожаный мяч, который ежевечерне и до потери пульса под сенью огромных раскидистых дубов гоняли с пацанами во дворе.

Мяча не было. Толстый слой пыли на полу дрогнул от сквозняка – пылинки взлетели и закружились в бешеном вихре. Яркий прямой луч солнца, падающий под углом из кухни, выглядел нарядным и даже праздничным. Он сильно диссонировал с общим видом помещения – бедным и каким-то невыразимо печальным.

Дом. Родной дом. Наконец то он здесь... Виктор вздохнул. Позади едва слышно хрустнул половик и в дверном проеме показалось сморщенное лицо маленькой старушки. Виктор оглянулся и вздрогнул. По его спине пробежали мурашки.

Не то чтобы он боялся кого-то встретить, в этой жизни он уже перестал бояться… но…лицо женщины, до боли близкое и знакомое, поразило его до глубины души.

– Витя… – тихо сказала женщина. – Это ты, Витенька?..

Женщина охнула и прислонилась к косяку.

– Господи, – прошептала она. Слезы побежали по ее щекам, и Виктор почувствовал, как сердце его сжалось.

– Тетя Оля… – тихо сказал он. – Это я…

Она поставила железное ведро на пол.

– А я вот прибрать на площадке решила... смотрю, дверь открыта... Маша… Мария Павловна… не дождалась… Господи, Витенька… как же так…

Он подошел к ней и мягко обнял. В горле стоял ком.

– Простите меня… тетя Оля…

Она по-старушечьи всхлипнула, немного отстранилась, покачала головой.

– Да за что же, родненький… от тюрьмы, да от сумы… Жаль, Машенька не дождалась сыночка. Ты даже не представляешь, как она ждала…Витя...

– Приговор отменили, – сказал он сухо. – Дело отправили на новое расследование по вновь открывшимися обстоятельствам…

– Она до последнего верила, что ты не убивал. Не мог этого сделать…

Виктор покачал головой и отвернулся, чтобы тетя Оля не увидела его мокрых глаз.

– Кроме нее никто не верил, – тихо сказал он. – Даже адвокат говорил, признайся, скостят срок…

Тетя Оля, которую Виктор помнил, как женщину властную, дородную, но вместе с тем, сердечную, теперь будто высохла, съежилась, сжалась. Виктор всегда немного побаивался ее и периодически был тянут за уши за то, что таскал яблоки с ее дерева под окном. Она была бездетной и незамужней – всю жизнь, сколько он себя помнил, работала директором столовой неподалеку.

– Спасибо вам, тетя Оля, – Виктор посмотрел на ее заплаканное лицо и чуть улыбнулся. – Спасибо, что были с мамой до конца.

Она чуть качнула головой и сжала его кисти в своих сухих костлявых ладонях.

– Ты останешься теперь или…

Виктор покачал головой.

– Пока не решил, – сказал он.

– Ну иди… – кивнула она на открытую дверь, за которой в солнечном вихре парили невесомые пылинки. – Иди…

– Я обязательно загляну к вам... попозже.

До полудня Виктор убирал в квартире, проветривал, стирал шторы, мыл пол, чистил плиту и драил окна. Когда руки дошли до шкафа – огромного довоенного шифоньера из красного дерева, невесть как очутившегося в их квартире, он уже подустал, однако решил не откладывать.

С трепетом он коснулся платьев и одежды матери – вещи висели на плечиках, чистые, опрятные, они будто бы ожидали, что их хозяйка вот-вот вернется. Кофточки, вышитые бисером, блузки, серый деловой костюм, который она одевала на работу, несколько юбок – едва уловимый запах любимых маминых духов «Красная Москва» заставил его вздрогнуть и обернуться. В комнате он был совершенно один.

Виктор потянул за ручку и выдвинул большой ящик в самом низу шкафа. Он был забит фотоальбомами, инструкциями к разной технике, лампочками накаливания, мелкими хозяйственными принадлежностями и прочими житейскими мелочами. Многие из этих вещей он хорошо помнил. Например, эти изогнутые ножницы, которыми он чуть не оттяпал себе полпальца в три года. Или синяя лампа, которой ему грели уши, когда те болели. Виктор с удивлением обнаружил, что сама лампочка до сих пор цела и невредима. Сколько же лет прошло? Больше тридцати...

На дне ящика он обнаружил красную картонную коробочку с овальным логотипом «СЛАВИЧ» и надписью: «Лента магнитная ТИП А 4409-6Б», покрутил ее в руках, потом повернул боком и оттуда вывалился странный предмет, назначения которого он сразу не вспомнил, а когда узнал, то невольно улыбнулся. Матовая пластиковая катушка с измятой на конце тонкой коричневой пленкой.

Конечно же, это была магнитофонная бобина. Таких уже давным-давно не делают, и никто их не использует. Откуда она у матери и что на ней записано? Было бы интересно послушать. Виктор не помнил, чтобы у них когда-нибудь был магнитофон. Возможно, запись сделал отец перед отправкой в Афган. С войны Алексей Петрович не вернулся.

Виктор помнил отца смутно, скорее его образ, запах, добрые сильные руки…

Он отложил бобину, попытался продолжить уборку, но лежащая на подоконнике магнитофонная пленка притягивала взгляд словно магнит.

– Что же там может быть? – вслух спросил он, но никто ему не ответил. Мать никогда не рассказывала про эту пленку.