Последнее лето детства

Последнее лето детства

Уже догорел яркий рубиновый закат. Тяжёлый августовский воздух наполнился ночной прохладой, небо приобрело глубокий синий оттенок, зажигая россыпь мелких звёзд. Если приглядеться, кто-то знающий мог бы и созвездия рассмотреть, здесь, за городом их было видно особенно хорошо. Так всегда, чем ярче город, тем тусклее звёзды, но здесь, на природе, небо было так близко, словно стоит протянуть руку и коснуться его, утопая пальцами в глубоком кобальтовом оттенке, как в краске. Луна только оторвалась от верхушек деревьев, окружавших самое спокойное, в данный момент, место на земле. Может, так только казалось на первый взгляд. Жёлтый диск, оставаясь безучастным, наблюдал за происходящим. «Буревестник» спал. Тени, дрожащие от ветра под отбрасываемым светом ночных фонарей, кривыми пальцами скользили по асфальту главной аллеи. По краям от дорожек расположились кусты сирени, вдоль забора росла акация. Всё вокруг создавало своеобразный зелёный кокон, укрывая лагерь, где первым рубежом был достаточно густой лес, а вторым как раз зелёные насаждения. Ничего необычного, всё ровно так, как и должно быть, так же, как и во многих других лагерях. День был весьма насыщенным, сегодня приехали и заселились дети из последней смены. Встреча со старыми друзьями, распределение по отрядам, торжественное поднятие флага – всё произошедшее достаточно отняло у них сил, чтобы сейчас все спали, преисполненные впечатлений.

Внезапно от первого корпуса отрывается человеческая тень. Пока не понятно, кто бы это мог быть, ведь вожатые строго проследили за тем, чтобы их подопечные уснули. Это будто кто-то из старших. На мгновение тёплый свет фонаря выхватывает из ночи лицо. Вожатый второго отряда, молодой студент Андрей Третьяков. Достаточно высокий, с тёмно-русыми волосами, завитыми в неравномерные кудряшки, и карими глазами он был любимцем у девушек и преподавателей, в честь чего никогда не был обделён вниманием. Не пользовался этим, но то, что это было – не отнять. Он оглядывается и спешит скорее скрыться в темноте, нырнув за кусты уже давно облетевшей сирени. Пока не ясно, куда он держит свой путь, но сейчас самое главное, чтобы никто его не заметил. Пригнувшись, вертит головой, осматриваясь, молодой человек перебегает между получившимися укрытиями и вскоре оказывается у границы лагеря. Дыру в заборе с прошлого года заделали, но кто-то уже успел сделать новую, так что, приподняв одну из покосившихся досок, отставляет её в сторону и наконец оказывается за территорией.

Парень достаёт из кармана джинс пачку сигарет и спички. Рано он это сделал, лучше бы подождать, пока не окажется в относительной безопасности, но уже поздно, так что он сжимает пачку в руке и отходит несколько дальше, прячась между деревьями. Только после этого стягивает с плеч и кидает на землю мастерку. Так он не запачкается, сев прямо на землю. Опускается, спиной прислоняясь к стволу ели и поджигает дрожащий огонёк, который на мгновение осветил лицо и руки. Подкуривает, выдыхая горький дым и жмурится довольно, ведь днём покурить так и не получилось, вечно кто-то мешал, то дети, то взрослые. Запрокидывает голову, затылком упираясь в шершавый ствол дерева, улыбка едва трогает губы, которые он тут же облизывает, делая вторую затяжку. Все вожатые были студентами, проходившими практику от университета. Это хорошая возможность провести лето на свежем воздухе и проверить себя на прочность, ведь с детьми никогда не бывает просто, даже если это подростки, как в его случае.

Вожатые были достаточно понимающими в большинстве своём, многие бы не стали его сдавать с курением, но нужно было перестраховаться, потому что в любом правиле есть исключение. В его случае это была пара лучших подруг. Кристина и Маша даже учились вместе в педагогическом на учителей начальных классов, и это был ровно тот самый тандем, про который шутят «Мы с Тамарой ходим парой». Настолько одинаковые, что иногда казалось, будто одна из них – жуткий клон второй, а ведь они даже не сёстры. Обе достаточно симпатичные и умные, имели, однако, весьма сложные характеры. Ужиться с ними непросто, ещё сложнее – просто договориться по-хорошему, потому что вся беда заключалась в строгом следовании правилам. Это было бы неплохо, если бы в расчёт брались дополнительные переменные и скидка на ситуацию, но увы, нет. И если хоть одна узнает, что кто-то нарушает установленные правила – узнает и вторая, а за ней – непосредственное руководство. И тогда отделаешься в лучшем случае воспитательной беседой, всё зависит от тяжести проступка, в худшей Свистуха в университет доложит, а это совсем уж неприятно.

Дым идёт не в то горло, парень закашливается, прижимая к губам ладонь. Не хватало ещё чтобы услышали, он не для того шифровался, чтобы своим кашлем перебудить пол-лагеря. Это было не слишком шумно, но, кто знает, вдруг, это услышат. В конце концов тут недалеко от забора административный корпус. В такое время там никого не бывает, но лишняя осторожность никогда не помешает. Из-за кашля не слышит хрустнувшей ветки за спиной, хоть в тишине это было достаточно громко. Лес, который до этого он знал как спокойное место, куда можно сбежать, чтобы погулять и насладиться относительной свободой, вдруг будто обступил со всех сторон, перекрывая кислород. Стены зелёного лабиринта сомкнулись, перекрывая возможные пути к отступлению. Он бы в любом случае не успел, потерял много времени на откашливание и отдышку. В недвижимом воздухе не слышно ничего. Совы, что ночью устраивали охоту, молчали, мыши не копошились, вообще никаких лишних звуков. Будто само время замерло, решив стать не частью действия, а сторонним наблюдателем, отдав сцену другим действующим лицам. Самое безопасное место вдруг обнажило свои зубы, показывая себя с другой стороны, с давящей мрачной атмосферой. А всё из-за того, кто появился за спиной студента.

Откуда-то повеяло могильным холодом, сладость ночного воздуха сменилась на тяжёлый влажный смрад, который в наэлектризованном воздухе ощущался особенно отчётливо. И только в это мгновение Третьяков понимает, что что-то идёт не так. Большая фигура нависает сверху, из-за спазма, сдавившего горло, крик не получается, а сигарета падает в траву. Перед ним появилось нечто. В лунном свете кожа незнакомца кажется мертвенно-бледной, скорее, даже серой. От тёмных провалов глазниц расползались, будто ужасающий готический кракелюр, чёрные узоры вен, по лбу, по щекам, по вискам. Лицо, имеющее жуткие искажённые пропорции человеческого, не выражало никаких ярких эмоций кроме предвкушения, которое проявлялось в растянутой улыбке с заострёнными зубами. В голове ни единой связной мысли, чистейшая паника, она не даёт возможности даже попытаться закричать и существо это осознаёт, потому так предвкушающе скалится. Юноша ощутил, как его плечи сжимают ледяные пальцы, не давая ему даже возможности пошевелиться, но он бы и не смог, потому что внимание приковала слишком заметная деталь на лице мертвеца. Нечеловеческие, горящие чем-то жутким, алые глаза, которые смотрят прямо в душу, пугая до смерти. Андрей вжимается в ствол дерева, царапая нежную открытую кожу шеи, не в силах произнести ни звука, когда видит что-то острое.