Последнее письмо

Последнее письмо

«Ты прочтешь это письмо обязательно и минутку подумаешь обо мне. Я так бесконечно радуюсь твоему существованию, всему твоему, даже безотносительно к себе, что не хочу верить, что я сам тебе совсем не важен.»
Владимир Маяковский

Я обмакнул кончик пера в чернила и поднес к пустому слегка пожелтевшему листу. Чистота бумаги будоражила мое сознание, заставляя придумывать все новые и новые эпитеты, что твои изумрудные глаза еще не видели, а прелестные ушки, украшенные маленькими изящными золотыми сережками с топазами, еще не слышали. Но после стольких лет я уже не мог придумать ничего нового и пустыми глазами уставился на каплю синих чернил, скопившуюся на конце пера, ожидая, как та упадет и растечется грязным пятном по листу, взрывая мое терпение в маленькие клочья.

Отлично помню, как морщился твой маленький аккуратненький носик, когда ненавистные чернила марали чистовик, на котором ты старательно выводила буквы в словах, на моих глазах превращавшихся в стихи. Глаза широко распахивались, взмахивая веером темных ресниц, в мимолетном раздражении, а с вишневых губ срывался вздох. Но тут же ты расплывалась в полуулыбке, которая являла моему взору милые ямочки на твоих чуть пухлых розовых щечках. Ты немного отстранялась от стола и оценивающе рассматривала чернильное пятнышко, наклоняя голову то вправо, то влево, отчего легкие кудри каштановых волос рассыпались волнами по твоим плечам. Затем ты сильнее обычного наклонялась к листу бумаги и превращала из пятна мордочку котика или цветок. Тонкие пальчики так ловко выводили линии усиков и прожилок листочков, что я наблюдал за этим, словно завороженный, не в силах оторвать взгляд.

Вот и сейчас я невольно представляю, как моя клякса начинает обретать очертания пиона, цветка, который ты так любила. Руки сами потянулись к чернильнице, и на лист упали множество синих капель, коих я тут же стал превращать в твои излюбленные цветы на фоне осеннего заката. Я представил наше с тобой место: старый дуб с качелями на краю обрыва, внизу которого широкой атласной лентой протекала река, а на другом берегу частоколом виднелся лес, окрашенный в яркие осенние цвета. Мы приходили туда вечером, когда желтый круг солнца приближался к закату. Ты вслух читала мне свои стихи, а потом мы вместе садились на качели и наслаждались закатом, а я еще и украдкой любовался твоей счастливой улыбкой.

Горизонт расплывался красками, словно какой-то неаккуратный художник пролил воду и размазал голубизну неба с пестрым цветом лучей.

— Это солнце отдает свои последние силы, что не успело растратить за день, — говорила ты, — оно отдает их луне и звездам, чтобы они ярко светили ночью, показывая путникам дорогу.

А я молча кивал, соглашаясь с каждым твоим словом, пытаясь запомнить каждый плавный изгиб твоего тела, будто предчувствуя разлуку. Я наблюдал, как твои пальчики мастерски сгибают лист бумаги с прекрасными строчками стихов и бутонами чернильных пионов, превращая твой труд в маленькую птицу, которую ты отпускала в свободный полет над пропастью в крыльях ветра.

Я сложил втрое свой рисунок и запечатал в конверт, на котором написал все тот же неизменный адрес, что ты сказала мне перед отъездом, с надеждой, что он дойдет до тебя. Но ощущение того, что мои письма уходят в пустоту не оставляло: ты перестала отвечать мне еще шесть лет назад, а я до сих пор пишу тебе раз в неделю, и с каждым письмом мое послание становится все бессмысленней, а сейчас и вовсе превратилось в ненужный рисунок.

А, когда последние лучи солнца скрывались за зазубренной линией леса, ты направляла свой взор на северное небо, где уже вовсю царил ночной мрак, освещаемый фонариками первых звезд. Ты вытягивала свою лебединую шею, наклоняясь чуть назад, и я любовался отблеском далеких светил в твоих выразительных изумрудных глазах. Постепенно купол неба заволакивала черная материя, давая волю сиянию космоса, и ты рисовала по этим природным точкам разнообразные рисунки, придумывая несуществующие созвездия, и каждый раз неизменно просила меня показать Полярную звезду.

Мы замирали, восхищенные красотой ночи, слушая звуки природы: трели кузнечиков казались тебе забавными, а далекие отголоски угуканья филина заставляли твою белоснежную кожу покрываться мурашками, отчего ты крепко сжимала мою ладонь, однако, не переставая улыбаться.

Я накинул куртку и нетерпеливо зашагал по полупустым улицам, соблюдая хорошо изученный маршрут. Раннее время сохраняло ночную темноту, но из-за городского освещения звезд было не разглядеть, да и мне было все равно. Я уже давно не обращал внимания на окружающий мир: он исчез для меня с тех пор, как твои письма больше не появлялись в моем почтовом ящике, а голос барышни твердил лишь одно: «Для вас ничего нет».

Рука с силой дернула за ручку, но дверь не поддалась. Какая-то непонятная тревога прокатилась волной по всему моему телу, когда глаза бегло прочитали надпись «Закрыто».

— Они переехали, — хриплый голос заставил меня обернуться: худощавый старик, медленно двигая руками, подметал сгнившие листья в угол между зданием и крыльцом.

— Как? Куда? — с волнением и надеждой уставился я на дворника. Тот остановился и с нескрываемым интересом стал меня рассматривать.

— Известно куда. На другой конец города. 

— Спасибо, — кинул я и метнулся к дороге, где не спеша проезжал трамвай.

Я хотел отправить письмо как можно быстрее, будто чувствовал, что именно его прочтут изумрудные глазки и потрогают нежные пальчики, потому сломя голову мчался, сам не зная куда. Чувства несли меня вдоль тихих улиц, а глаза судорожно искали вывеску почты, которая возникла в поле зрения совершенно неожиданно, огромными синими буквами показавшись из-за поворота.