– Сэр, помогите! – он почувствовал, как кто-то настойчиво дёрнул подол его длинного пальто.
Оторвав взгляд от созерцания изменившихся до неузнаваемости очертаний города, он увидел убогого нищего, стоящего на коленях и с мольбой взирающего ему в глаза, как побитая собака, прижимая к сердцу старую, почти протёртую до дыр шляпу.
– Прошу вас! Всей душой молю, сэр, не гоните меня! Не дайте сгинуть с голоду на этой холодной ноябрьской земле!
Смотря в эти отчаянные, с пожелтевшими белками глаза, на расхлёстанный, вероятно, найденный где-то на помойке коричневый плащ, на редкую седую бородёнку, ему не захотелось тотчас, как любому другому уважаемому джентльмену, отшвырнуть от себя назойливого попрошайку, презрительно плюнув вдобавок на развалившееся на земле тело. Напротив, он, даже не опасаясь возможных вшей, обнадеживающе похлопал бродягу по плечу и, сунув руку в карман пальто, скоро вынул оттуда монету и вложил её тому в ладонь.
– Вот… вот, возьмите.
– Пять? Пять фунтов? Да благословит вас Господь Всемогущий, добрый человек!
– Ну полно вам… Давайте, встаньте на ноги… не нужно сводить себя в могилу раньше времени, – настойчиво повторял молодой человек, поднимая бедняка с земли.
Ему вдруг стало крайне досадно. Ведь город, пускай и весьма значительно преобразился с момента его отъезда (в лучшую сторону, следует заметить), но нищета, по сей день царящая в его бедных районах, всё также вгоняла его в глубокую тоску. Ведь трудно представить, чтобы в двадцать первом веке люди попрошайничали, едва наскребая на еду, пока на соседней улице какая-нибудь изнеженная деньгами и роскошью пубертатная особа, презрительно скривив губки, вышвыривает из окна недостаточно дорогой, по её мнению, телефон, а в квартале отсюда в модном ресторане высокопоставленный тучный господин угощает “золотым стейком” свою собаку.
– Простите! Прошу, простите… вы ведь наверняка куда-то спешили! – затрепетался бродяга, едва не кланяясь в ноги своему благодетелю.
– Вовсе нет. Просто я только с поезда, вот и прогуливался по знакомым местам. Как же тут всё изменилось за столько лет… – он вдруг ощутил, как с мрачного неба на его гладковыбритое лицо упала холодная капля.
– А знаете… – молодой человек жестом руки в кожаной перчатке указал на бродягу, будто призывая продолжить за него.
– Джон.
– Джон! Точно! Так вот, Джон, не могли бы вы потратить немного вашего драгоценного времени и показать мне какой-нибудь бар здесь поблизости?
– С удовольствием! Я знаю одно замечательное место всего через парочку поворотов!
– Ну вот и здорово! А как насчёт того, чтобы составить мне компанию? Разумеется, все расходы я беру на себя.
Услышав последнее предложение, Джон заметно расслабился и охотно закивал головой.
***
Место и правда оказалось весьма замечательным: людей в нём было немного, а те, что и были – вели себя вполне достойно, учитывая местоположение и не самую высокую стоимость заведения.
Они выбрали себе столик в углу и, заказав по кружке пива, принялись вести неспешный разговор, пока за окном все сильнее разыгрывался ноябрьский дождь, выгодно дополняющий спокойную джазовую мелодию в баре.
– Так вы к нам издалека? – начал бродяга после первого глотка хмельного напитка.
– Да. Вот решился, наконец, оставить Лондон и возвратиться в родные края.
– И долго вы отсутствовали?
– Да уж десятый год как на службе у Её Величества…
– Надо же! Позвольте спросить, а сколько вам тогда лет?
– Месяц назад тридцать шестой пошёл.
– Неужели?! Я бы вам точно не дал больше двадцати… восьми!
– Был бы я дамой – ваш комплимент наверняка вогнал бы меня в краску, Джон.
– Вы простите мне мою настойчивость. Не подумайте… то, что вы видите сейчас перед собой – не всегда было таким.
– Вы не…
– Я знаю… знаю. Разумеется, сегодня трудно в это поверить, но когда-то этот “асоциальный элемент общества” работал в школе учителем истории. Я не был пьяницей, да и бездомным, как вы сами понимаете, также… не был…
– Что же произошло?
– На работе я всегда старался быть справедливым в оценивании учеников: поощрял тех, кто трудился, а тех, кто ленился – оценивал по уму. Такой была одна девочка из старших классов. Она считала, что я из вредности не хочу ставить ей высший балл, как это делали другие учителя, ведь она дочь одного из важнейших спонсоров нашей школы. Поняв, что со мной договориться не выйдет, она рассказала об этом своему отцу. Тот позвонил мне на работу и сказал, что у меня есть всего два выбора. Каких – я и сам понимал. Я попытался объяснить ему, что не стану делать исключение ради одной. Он молча выслушал и, не сказав ни слова, положил трубку.
Вернувшись с работы, я обнаружил на месте своего дома лишь гору пепла. Сгорело всё: документы, тайники с деньгами, все вещи и вся моя жизнь.
В тот же вечер мне сообщили, что я уволен, и на оставшиеся в кошельке деньги я просто стал ежедневно упиваться до беспамятства…
– И никто вам не помог с этой бедой? А родные?
– Нет родных… и нет уже очень давно.
– Я не знаю, что сказать…
– Ничего не говорите. Я знал на что шёл. Принципиальный учитель против влиятельного толстосума… поединок изначально был неравен, но я всё равно упрямствовал, хотя я всего лишь мелкая рыбёшка, возомнившая себя способной противостоять настоящей акуле.
– И давно это с вами произошло?
– Чуть больше года назад. Поначалу хотелось просто умереть. Лечь на землю и не проснуться. Или захлебнуться рвотой во сне после очередного пьянства на последние пени. Но, к своему стыду, я боялся смерти.
– Живому человеку нормально бояться умереть.
– В том-то и дело, что я больше не был живым, а стал призраком, которого никто не замечает, от которого отмахиваются, как от неприятного видения… Вы первый за долгое время, кто смотрит на меня без тени злости или презрения, хотя я и сам не могу без них смотреть на себя в отражении уличных луж. Вы другой. Не такой, как остальные богачи.