Последний день

Последний день

Он не сразу смог понять, который час. На улице было светло, но в большом доме напротив ярко горели все окна. Вскоре стало ясно, что так отражается восходящее солнце.

День начался и вместе с ним возникло странное чувство… Словно все предыдущие дни вдруг выстроились в ряд, в очередь... И каждый из минувших дней был только шагом именно к этому дню. Ступенькой? Нет, ровным размеренным шагом.

И впервые, каким-то острым животным чутьём, он понял, что за краем этого дня больше ничего нет.

Он вышел из подъезда, окружённого бессмысленно горящими фонарями, неподвижными деревьями... Бездумно кружил по городу, глядя как район новостроек пожирает весеннее поле и рощу, как первая пыль появляется на дорогах, омытых ночным дождём, как люди быстро идут куда-то, уставившись перед собой...

Он впервые увидел, как быстро и зримо движется солнце по небосводу. Ведь оно только взошло и вот уже освещает не окна, а крыши, верхушки деревьев...

С каждой новой улицей нарастало ощущение усталости... И бесцельности – и этого пути, и раньше сделанного... Словно вся прошедшая жизнь была странным движением по кругу, имитацией чего-то... Или стоянием на месте.

Он зашёл в супермаркет, машинально положил что-то в корзинку, что-то обычное – хлеб, молоко... И вот здесь, в безлюдном магазине, с дремающими кассиршами, его внезапно охватила жажда. Нужно сделать хоть что-то, хоть сегодня... Что-то настоящее, способное прорвать эту окружающую душащую ткань, паутину, обычность... В сознании неясно, словно издалека, проступала какая-то важная мысль, смешанная с тоской о чём-то…

Расплатившись, он зачем-то переложил покупки в сумку, бережно сложил пакет и оставил его на полке. Прошёл вдоль ряда корзинок, аккуратно подровнял их, поправил ручки, чтобы было удобно брать. Охранник смотрел с подозрением и он вышел наружу...

Жажда усиливалась. Всё его существо стремилось делать хоть что-то, пусть маленькое, какое угодно, только доброе, полезное другим... Жизнь так коротка...

У супермаркета он подобрал разбитую бутылку и положил в урну. Охранник продолжал следить через стекло.

Он отвернулся, посмотрел вокруг и с радостью заметил, как по лестнице женщина тащит тяжёлую коляску с ребёнком. Он подбежал и понёс коляску над ступеньками... Поставил наверху и встретился с малышом глазами. Если бы... Была возможность отвести от него все тяготы, предстоящие в жизни, все печали, утраты... Если бы можно было сделать так, чтобы и взрослым он сохранил бы эту доверчивость взгляда, любопытство, открытость... Любой ценой... Мать ребёнка недоумённо кивнула и покатила коляску дальше...

Тут он увидел оборванного старика, сидящего на газете. Подошёл к нему, положил рядом продукты из сумки. Старик вздрогнул и отодвинулся к стене. Он отошёл от старика и снова вернулся, неожиданно для себя снял ветровку и отдал.

Жажда добра стала ещё сильнее, но вместе с ней появилось гнетущее чувство мелкости, ничтожности всего совершаемого... Только подумать, наверное, впервые он стремится только к добру, ни к чему другому... Сколько же дней было для этого, лет, десятилетий... Если бы каждая прежняя минута была наполнена таким движением... Ведь если что-то доброе и было – то так мало… Два шага вперёд, тысяча – назад...

Нищий, неловко держащий ветровку вытянутыми руками, смотрел тем же настороженным взглядом...

А жажда была уже жгучей, невыносимой... И презрение к себе. Ведь ничего же, ничего по-настоящему не нужно. Но всегда всё себе, только себе... Если оглянуться назад – горы бесполезного барахла, горы съеденного, цистерны выпитого… Просто животное. Нет, животное чище, оно не оставляет за собой груды мусора... И что я дал миру в ответ? Что, если я был бесплоден? Напрасно ел то, что приносит земля, пил воду и вдыхал воздух?

Он увидел, как кошка пытается пролезть под забором, подошёл и нагнулся, чтобы отогнуть кусок жести, но лишь напугал её...

Он увидел, как радостные воробьи атакуют свои отражения в луже, но не нашёл для них крошек... Он остановил двух школьников и отдал им смятые купюры из карманов... Он погладил шершавую кору старого дерева, чувствуя, как за ней струится могучая, но такая беззащитная, хрупкая жизнь... Протянул руку к вороне, сидевшей на низкой ветке, желая, чтобы она села, чтобы почувствовать её живое тепло, увидеть вблизи красоту чёрных блестящих перьев...

Нежность ко всему живому разгоралась, охватив его целиком. Но время любви почти истекло и впервые он понял, как мало его было...

Солнце уже стояло прямо над головой, было по-летнему жарко, и он вспомнил, как в средневековой Италии говорили про время, когда безжалостно полуденное солнце, когда всё прячется и бездвижно лежит, погрузившись в дневные кошмары, и словно злой дух застыл над вымершим городом. «Бес полудня» – так говорили жители белоснежных южных городов...

Линия горизонта начала притягивать солнце и он стал звонить всем, кого знал, но только не мог придумать, что им можно сказать, кроме привычных, но сейчас совсем неподходящих слов...

Ранний закат засветился нежными и грустными красками, отражаясь в далёких окнах, но не вспыхнул, а стал уходить...

Сумерки опускались медленно, словно давая время подготовиться к наступлению ночи. Обессиленный, он упрямо шёл куда-то, уже по неизвестным местам, вглядываясь в ту сторону, где умирало солнце...