Последний день детства.

Последний день детства.

В начале июня Ляле исполнилось восемь лет. Большая дата сказал папа с самым серьезным видом. Ляля надулась. Не то от важности, не то от обиды. Все-таки первый жизненный этап — детство — подошло к концу. Это ведь немножко печально.

— Значит... - она задумалась. В уходящем детстве было так много всего прекрасного, с чем жалко расставаться. И подарки на Новый год от загадочного Деда Мороза, и демонстрация 7-го ноября, когда папа нес ее на плечах, и качели для малышей в парке отдыха. Красные, Ляля их очень любила. А теперь на них уже не пустят... — Значит, ты больше не будешь играть со мной в боевого пилота?

Папа вдруг рассмеялся, подхватил ее на руки и закружил, приговаривая:

- Да не грусти, дочка! Я тебя еще долго на руках могу катать. И как пилот, и как простой папка. Ты ведь у нас такая легкая. Как пушинка. Хотя и годков уже не мало!

Ляле стало тепло и хорошо на душе. Ерунда все это — возраст какой-то. Ничего не изменится. Она все еще девочка! И в ноябре папа снова понесет ее на плечах, а она будет улыбаться всем с высоты и махать красным флажком. Она тоже рассмеялась. Весело и беззаботно.

- Ну хватит вам! - мама расставила на столе красивые бабушкины тарелки, с серебряными узорами по кайме. С них ели только по большим праздникам. И Лялин День рождения, конечно, был большим праздником.

Ляле посчастливилось родиться в дружной семье, они жили в московском Метрогородке в большой коммунальной квартире. У Ляли были друзья и приятели, сосед и одноклассник Митька Суховей и пионервожатый Петя Соколов из пятого класса. И лето должно было быть долгим, теплым и счастливым. Как и предыдущее.

А потом началась война.

Конечно, о войне говорили задолго до 21-го июня. Лица у взрослых при этих разговорах становились серьезными, зато Митька болтал о войне с вдохновенным азартом.

«В жизни каждого мужчины должна быть война — Ляля понимала, что сам бы он до таких умных мыслей не додумался. Наверное, где-то прочел. А скорее всего подслушал. Потому что читал Митька на троечку, — Вот у деда гражданская была, у папки финская, и мне что-то да перепадет».

Лялька только вздыхала. Она знала, что в гражданскую войну у мамы погибли родители и младший брат. И мама до сих пор иногда по вечерам достает из комода старую фотокарточку, долго смотрит на женщину со смешным испуганным лицом, на мужчину в шляпе, на маленькую девочку у него на коленях и на карапуза, похожего на толстую куклу. Мама говорит, что маленькая девочка это она. Ляля в это не верит. Как мама могла быть такой девочкой? Мама — это же мама. Но все равно, иногда мама плачет, глядя на этот снимок, и Ляля понимает, что ничего хорошего в гражданской войне не было, раз из-за нее люди до сих плачут. А Митька просто дурак.

В Лялин дом война вошла потихоньку, на цыпочках. Сначала ее никто не замечал. Только волосы мама теперь не тщательно собирала в пучок, прядки то и дело выбивались, а она словно этого и не замечала. Словно думала совсем о другом. И соседки в квартире стали ругаться громче и все время что-то делить. А дворник дядя Прохор начал приговаривать «вот так-то, вот оно что... война, ребятки» И вздыхал. Как будто встречал уже эту войну, и встреча эта ему очень не понравилась. Может так оно и было. Если Митьку послушать, так дворнику дяде Прохору уже положено было и гражданскую войну встретить и финскую, а может и первую мировую. Лет-то ему много. Может даже сто. Потом мама начала считать котлеты. Она никогда так не делала. У Ляли всегда был плохой аппетит. Поэтому мамины котлеты, пирожки и бутерброды, которыми она пыталась накормить худосочную дочку, доставались в первую очередь Митьке, который всегда хотел есть. Или ел про запас, на всякий случай. Вдруг снова приспичит бежать воевать. Он уже три раза сбегал на войну. Хорошо, что отец у него – дядя Гена милиционер. Он здорово умеет искать людей. И поэтому быстро возвращал собственного сына, к вещему разочарованию последнего. Но Митька не сдавался. Он копил сухари и сушки, не без помощи Ляли. И строил новые планы побега. Теперь отдавать ему свои завтраки и обеды стало сложнее. Мама вдруг принялась зорко следить, что Ляля съела, а что припрятала по карманам.

- Ляля верни котлету, - строго говорила она, - Я знаю, она у тебя в кармане.

- Я ее потом съем, - упрямилась Ляля.

— Вот когда захочешь, я тебе ее и разогрею. Клади котлету на тарелку.

Лялька вздыхала, не понимая, почему вдруг мама решила лишить Митьку его законного дополнительного перекуса.

Потом папа стал редко бывать дома. Она и раньше видела его только по выходным. Он много работал на строительстве метрополитена. А теперь выходные у них отменили. Так что уходил он рано, Ляля еще спала. А приходил поздно. Ляля сквозь сон слышала его тихий басок и деловитый стук ложки о тарелку. Отец торопливо ужинал. Ляле очень хотелось проснуться, подбежать к нему, запрыгнуть на колени, прижаться к плечу. Чтобы нос учуял далекие, но уже знакомые запахи подземной стройки и кислого чужого табака. Отец не курил, но вокруг него было много курильщиков. Мама часто ругалась, что от него пахнет как от старой пепельницы. А в доме ребенок. Но Ляльке этот запах очень нравился. Потому что он был далеким, словно сказка о заморских землях. Папа приносил на себе запахи чужой жизни. И это было интересно.

А потом случилась первая бомбежка. И вторая, и еще много. Лялька сначала боялась, но бомбы оказались просто далеким грохотом. И бомбежки превратились в утомительные ночные пробежки до подвала соседнего дома, там оборудовали бомбоубежище, и там собирались все люди из окрестных домов. Все сидели, тесно прижавшись друг к другу, прислушивались. Старики глупо крестились. Лялька их жалела. Потому что они жили старыми предрассудками. В одну такую ночь баба Нюра из соседнего подъезда положила ей на макушку сухую ладонь и прошептала:

- А Бог-то нас слышит, девонька. Ведь в нашем районе ни одного дома пока не подбили.

«Глупости, – подумала Ляляька. Мама говорит, что Метрогородок просто не интересен немцам, вот и весь секрет безопасности. От центра далеко и важных заводов нет. Чего нас бомбить?».