Последний приют

Последний приют

Подрагивает утренний воздух – чистый, прозрачный, свежий, с вплетённой в него бодрой прохладой. В такое утро в столице только-только начинается жизнь: появляются первые торговцы, выходят первые возчики, лениво готовясь к новому трудовому дню. При дворе Короля и вовсе в это время многие только ложатся или планируют лечь спать – если ночью был Бал Цветов, где каждая знатная женщина должна была изображать из себя живой цветок, или просто приём без повода, то когда, как не к утру его заканчивать?

Но если миновать большую часть столицы, если пройти сквозь неё в равнодушии, не оглядываясь на перестроенные Королём Ратуши, не заглядываться на витражные стёкла часовен, и уйти к самому краю города, то можно оказаться в месте, которое начинает самую активную работу именно с этим утренним воздухом. Нет здесь и минуты отдыха. Нет здесь и минуты спасения.

Пусть не смущают вашего любопытства убогие серые стены этого двухэтажного домика, пусть не вызывает отвращения подгнивающая деревянная дверь и пусть не раздражает ваш слух скрипучая лестница…

Не на лоск брошены все силы тех, кто служит здесь, а на милосердие, может быть, на последние минуты этого милосердия, ведь именно здесь , вдали от кипящих страстями балов, от мирной и шумной городской жизни вы найдёте Последний Приют – место, куда приходят умирать.

Не все, конечно, туда именно приходят. С поля битвы туда, например, приносят. Не все солдаты оказываются убиты, не всех можно исцелить, некоторых нельзя, так что же – портить празднество от победы их присутствием? Не надо, ведь есть Последний Приют, где на серых койках, пропахших сыростью, не подлежащие исцелению дойдут вдали от глаз столицы.

Некоторых приносят с улицы. Подбирают пьяниц, проломивших в хмелю головы и слишком долго пролежавших в какой-нибудь канаве; блудниц, что переоценили свою значимость и полезли в спор с клиентом или своим управителем; беспризорников, до которых почти нет никакого дела; ограбленных и побитых добропорядочных горожан – всех, кого уже нельзя спасти – приносят в Последний Приют.

Не подводят и лазареты. В столице их целых три. И если не могут помочь там роженице, или не могут остановить крови при ранении, или не могут исцелить какую-нибудь хворь, то Последний Приют доглядит умирающего.

Впрочем, некоторые приходят и сами. Те, кто, например, одинок – не имел семьи, или отрёкся от неё, или же сам получил отречении; а иные имея семью приходят – не желают быть обузой, и желают умереть так, чтобы не видели самые близкие.

В Последнем Приюте всегда много дела. Здесь не хватает коек и простыней, не хватает покрывал и повязок, вечно не достаёт сострадательных рук и пропитания. Король мало заботится о Последнем Приюте. Зачем? Это не обычный приют для беспризорников, что загоняет стража – там всё-таки дети, будущие горожане, подданные. Это не лазарет, где лежат страдающие, способные к исцелению. Так зачем тратить золото?

Утро только наступает, а уже распахиваются во всём Последнем Приюте ставни – управитель считает, что дневной свет, как и доступ к воздуху помогает облегчению болей. И в самом деле – мечущаяся полночи старуха затихает – задышала…

Пока одни целительницы мешают в котле ивовые листья, замоченные ещё накануне, а другие несут кипяток, третьи быстро оглядывают имеющихся страдальцев.

Но помимо физической работы есть ещё и работа умственная. Вон, Клертина с утра уже успела подсчитать, что на двадцать имеющихся ртов недостаточно крупы по положенному. Поспешили донести управителю – господину Шенье.

Он мрачен:

–Ещё три дня надо продержаться.

Хоть тяжёлый у Шенье характер, неласков он ни со страдающими, ни с служителями Последнего Приюта, а всё же при нём лучше стало. Он из тех, кто умеет ходить и требовать, шуметь способен, да аргументировать.

Ему при дворе говорят:

–Они всё равно умирают!

А он им в ответ:

–Разве милосердие уже отменили? Даже Сыну Небесному дали право на последний глоток!

Тут уже смущение. Потому что известно – Король исповедует большое уважение к кресту, и хотя грешит с неменьшим удовольствием, а всё же против такого жестко идти нельзя. К тмоу же полезное место – этот Последний Приют.

Тогда говорят Шенье так:

–Надо обсудить. Надо подумать, посчитать.

Но Шенье не проведёшь. Знает он эти многодневные обсуждения, ни к чему не приводящие, и отвечает он им:

–Обсуждайте. Только у меня там люди страдают. Кричат от боли. Ваши солдаты. Ваши слуги, между прочим.

Тут уже ясно – надо что-то пообещать, пока не разошёлся Шенье окончательно, а то двор такое место – услышат, подхватят, злословить начнут, ещё и на улицу, приукрасив и пережевав, выкинут. Объясняй потом…

Отвечают лихо:

–Доставим, только срок.

–Какой? – Шенье не отступает до победного, пока не вырвет, наконец, обещание. Не любят Шенье за тяжесть характера и шага, но полезен он – не поспоришь, без него Последнему Приюту хуже бы пришлось. И пусть своё сострадание выражает он не словами утешения, которые до многих и не доходят уже вовсе – в бессознании не услышишь много, но в действиях.

И на том Шенье стоит. А с ним и Последний Приют.