Последний Воин Духа

08. Мост в вечность.

Мост в вечность

 

Пришла долгожданная весна. Долгая зимняя меланхолия, усугублённая и раскрашенная беспросветным ожиданием и пустотой, наконец отступила. Словно после долгого заточения без права видеть солнечный свет, сердце, наконец, пробудилось от спячки и возликовало, вбирая в себя каждую пернатую песнь, каждый кусочек зелени, только что родившийся в мир, – и понеслось радостно вдаль вместе с талыми водами, уже начинающими заполнять лес.

            Джон сидел на пеньке на излюбленной полянке в парке. Место это находилось в стороне от дорог; редко, практически никогда не дотягивался сюда взгляд случайного прохожего. Тем более, в этот утренний час, когда обжигающая до слёз синева неба тут и там проглядывала сквозь голые ещё ветви дерев, а солнце косыми лучами освещало кору и мох, пробегало по талой земле, не до конца ещё отпущенной февральскими холодными ветрами. Но везде и во всём уже чувствовалось веяние чего-то неудержимо нового, лёгкого. Это незримое нечто проходило сквозь Джона, пронизывало, опутывало его своими нитями так, что он начинал ощущать свою причастность и к этой новой заре мира, неотвратимой, встающей надо всем словно гигантский монолит; победной.

            Джон влез на пень и, вытянувшись во весь рост и раскинув руки, издал громкий клич – приветствие новому дню, обновлённому, пробуждающемуся миру. Он словно сбросил многолетние путы и оковы, стяжавшие его душу и разум. Как никогда прежде, воспарил он над просыпающимися деревьями, над такими одинаковыми издали серыми крышами домов, садами, дорогами. Над теплицами разумов, над бездушными парниками колледжей, надраенными до блеска раковинами и ботинками. Ликуя с мышами и кротами в полях; распевая с соловьями и воробьями – пусть кто как умеет – о новом дарованном дне. Купаясь в шепчущих, хохочущих, грохочущих, раскатисто смеющихся облаках. Смывая под небесным душем всю грязь, – в который раз, – как вдруг… Что это? Муравьи внизу? Радуются новому дню, суетятся? Ах нет, то – не муравьи. И вовсе не радуются… и не создают, не творят, а лишь ведают, что разрушают; да и то не всегда. Какая-то ноющая тревога, сосущая под ложечкой, свербящая нутро тревога проснулась в Джоне. Он обрёл себя стоящим на пне, глаза открылись.

 

То что узрел я – не есть свобода и радость.

Лишь беглый призрак в тишине туманных дней.

Мой путь домой в потёмках через пропасть.

Но я пройду, воскреснет свет моих очей

 

            И пришла внезапно кристальная ясность, чистая, незамутнённая картина мира предстала перед Джоном. Его путь лежал через бездонную пропасть этого мира. И влекомый сигнальными огнями и точечными кострами там, в недоступном конце пути, он всегда будет видеть перед собой хрупкий навесной мостик, сотрясаемый всплесками чуждых сознаний, раскачиваемый порывистым ветром кармы… На этом мосту в вечность, на этой бесконечной дороге, пребудут с ним два неизменных, антагоничных проводника – великая радость, Знание истинной сути всего, – и такая же великая скорбь от возможной потери этого Знания и абсолютной невозможности приобретения этого Знания другими. Если потеряется, исчезнет, канет в тёмных коридорах разума Знание – останется лишь второй проводник – извечная печаль об утрате, потере своей сущности и сущности мира. И тогда, во мраке безвременья, под руку с этим проводником, предстоит тысяча жизней скитания по мосту в поисках верной дороги домой. Но померкнут костры и сигнальные огни, стихнут зовущие песни где-то там, на другом краю пропасти мира. Мост закольцуется или превратится в лабиринт бесконечных исканий, где и тысячи жизней может не хватить на поиск единственной дороги. И так будет продолжаться до Нового Цикла или до самого Конца всего Мира…

            Если же Боль отступит и останется лишь одно Знание, Радость… Это будет вестником последнего воплощения человека в земной обители, ибо ему больше незачем приходить сюда, он уже достиг конца Моста. Ведь человек и является в этот мир творить и искать свою дорогу, свой Мост…

            Джон вдруг гулко, как никогда свободно рассмеялся и слез с пня. Всё это время он так и стоял на нём, раскинув руки, подняв голову и закрыв глаза. Теперь же он уходил из леса с частичкой новообретённой мудрости. И то ли от этого, то ли потому что почувствовал себя в роли Арталиэн, изрекающей перед Советом истины с этого пня времени, Джон ступал весело и широко, вбирая в себя весенний лес и продолжая улыбаться. В то утро он познал освобождение. «Мост в вечность начинается с пня времени, и я отыскал этот пень», – подумал Джон и снова улыбнулся во весь рот. Птицы вокруг словно вторили этой радости и развивали тему, случайно подсказанную им Джоном.

 

            Было всё ещё довольно рано; солнце не добралось до зенита. Джон разбирал за письменным столом свои последние сочинения: «Вот это ничего, так… это… а это никуда не годится!» Внутри всё пело, он всё ещё находился во власти сделанных только что в лесу открытий. В голове его родилась какая-то неземная мелодия, удивительным образом перекликающаяся с только что слышанными в лесу вешними птичьими песнями. Джон отложил бумаги и мечтательно прикрыл глаза, вслушиваясь в тишину вокруг. А мелодия внутри не угасала, она росла и ширилась, – Джон вёл главную партию, птицы аккомпанировали, в голове начал складываться образ вплетающейся партии струнных, – как вдруг воздушной трелью влетела в мелодию резвая птаха, подняла голоса вверх, вскружила вальс аллегро, осыпая эскапады нот. «Я сплю?» – тихо спросил Джон и открыл глаза. Звонил телефон.



Отредактировано: 08.05.2017