Последний вор. книга 2. Кадыкчан. Колымская аномалия.

Северный Урал

«Последний вор»

Вторая книга

Северный Урал

Всё получилось, как и обещал подполковник Орловский, Максима везли на Урал. Прямого этапа на Руси не бывает, добираться до пункта назначения приходится транзитом, иногда с длительными остановками в смрадных и грязных камерах пересыльных тюрем. Повезло, что не в летний зной, когда в довесок к смраду, вшам и клопам ещё и кислородное голодание. Холода в переполненных камерах много легче переносятся, чем духота при зное. Если, конечно, располагаешь хоть какой-то одеждой и не проиграл последнюю рубаху. Зимы очень лютые да долгие. Лишь к концу февраля Максим, наконец, прибыл к месту назначения и попал в распоряжение одного из подразделений управления лагерей по Северному Уралу. Расположено это подразделение было в лесном посёлке, от которого до областного центра чуть более ста километров пути. Это обстоятельство весьма обрадовало Максима. «Неважно, что, как и в Сибири, вокруг тайга на сотню вёрст, до Большой земли добираться намного ближе, на случай, если повезёт отсюда рвануть».

Этап выгрузили в головном посёлке, здесь зэки будут находиться запертыми в бараке пересыльного пункта в ожидании распределения по зонам подразделения. Состав остановился, чуть не доехав до станции, зэкам приходилось спрыгивать из вагона прямо в глубокий снег, притом с немалой высоты. Хорошо, когда ты молод и десантирование воспринимается с задором и весельем. А вот пожилым доходягам всё это почти непреодолимое препятствие. Принимают по традиционной схеме, большим полукругом рассредоточились вохровцы - автоматчики, на длинных поводках давятся свирепые овчарки. В двухстах метрах от высадки этапа проходит расчищенная от снега дорога, до неё приходится добираться, преодолевая глубокие, по пояс сугробы. Впереди протаптывают путь молодые и крепкие фраера, за ними тащится весь остальной этап, игнорируя окрики вохровцев и рычание свирепых собак. Максим шагает налегке, в «сидорке» за плечом смена белья, портянки, да пара вязаных носков. В карманах две пачки папирос, спички и кисет с махоркой. Так проще на этапах, когда ты налегке, а в случае чего арестанты вора поддержат, в нужде он не будет. На любой пересылке воровской общак имеется, подогреют, только дай о себе знать. В какую бы глухомань судьба вора не закинула, воровской закон повсеместно чтут, если, конечно, не сучьи зоны с козьими порядками. Так было на Руси заведено задолго до прихода к власти большевиков и свято оберегается арестантским сообществом. Каждого из арестантов, где бы тот не находился, сопровождает папка в конверте, его личное дело. В папке приговор суда и досье с пометками оперативных служб. Максим примерно знает, какое сопровождение «кумовьё» с ним в дорогу отправили. После неудавшегося побега за ним установлен особый контроль. В характеристике указано: «Хитёр и коварен. Прирождённый лидер, способный подчинять своей воле окружающих. Особо дерзок, способен к отчаянным поступкам, вплоть до самопожертвования. Требуется особый контроль и бдительность. Склонен к побегу, использует любую возможность, чтобы вырваться на волю». Такого рода формулировки всегда забавляют своей нелепостью. Если кого-то помечают, как склонного к побегу, получается тогда, что остальные без таких склонностей. Непонятно, зачем нужно водить зэка под конвоем, угрожать ему оружием и собаками, если тот не склонен к побегу? Проще и дешевле было бы дать конкретную установку: следовать из пункта «А» в пункт «Б», зэк послушно исполнит указание. Вся эта тюремная атрибутика, замки, запоры, решётки, колючая проволока, вохровцы с оружием и свирепые овчарки, всё это уже подразумевает поголовную склонность к побегу. Если зэк не мечтает о воле, не желает вырваться и быть свободным – он умер. Впрочем, Максим уже давно не заморачивается такого рода вопросами, потому что знал на них ответы. Советские зоны и тюрьмы предназначены отнюдь не для матёрых уголовников, они предназначены для морально-психологической ломки нормальных людей. Уничтожения предрасположенности к протесту и вольнодумства. Система Гулага превращает человека в послушное, безвольное существо, по сути, в раба, послушного хозяину. Эта первейшая задача. Вторая задача это бесплатный труд на нужды народного хозяйства. В лагере человек усваивает основной принцип советской власти: хозяин всегда прав. Примерно девяносто процентов от общего числа заключённых Советского Гулага по своей ментальности, по мировоззрению, вовсе не являются преступниками, в основном это жертвы системы, или жизненных обстоятельств. Даже те, кто хватались за нож по пьяному делу, или украли по тупости природной. Родись они в нормальной стране, пройдя этапы взросления и становления в иных условиях, при другом окружении, кто бы из них стал бы уголовником? Тем более при нормальной жизненной перспективе, при хороших заработках? Вряд ли кто из них захотел себе участи сидельца-арестанта. А советская власть искусственно создаёт ситуации, государство умышленно штампует себе дармовую рабскую силу для решения насущных проблем, так называемого народного хозяйства. Любой гражданин Европы, с его социальной активностью и требовательностью к представителям власти, в условиях Советской системы считался бы преступником, постоянным клиентом лагерей и психушек, а то и вовсе шпионом и врагом, подлежащим уничтожению. У Максима хватало поводов относиться враждебно и ненавидеть построенную большевиками систему государственного управления. Систему рабов, стукачей и надзирателей, в которой ненавидят всё живое и искреннее, и истребляется на корню. Систему, в которой чем умнее и образованнее палач, тем страшнее и изощрённее он в собственных изуверствах. Впрочем, не палачей-изуверов более всего презирал вор в законе Максим Метла, а людей равнодушных, это с их молчаливого согласия творятся большевиками подлости, ломаются жизни и судьбы в угоду новоявленному диктатору, возомнившему себя императором. Данное презрение к системе Советов частично служило для Максима Метлы оправданием избранному им образу жизни, которым по правде говоря, в душе своей он совсем не гордился. Однако в своей среде он, по крайней мере, имел возможность не лицемерить, быть честным с самим собой и искренним с окружающими. Здесь интриганство, подлость и стукачество нещадно истреблялись и равнодушным приспособленцам среди воров в законе не было места. «Да ну её к чёрту ту жизнь строителя светлого будущего, - высказывался вор, когда возникали разговоры на эту тему. – Будь оно проклято, то светлое будущее, что строится на костях, на поломанных судьбах людских. Нездоровое это общество. Не по людским законам и традициям живут. И очень ошибаются те, из равнодушных людей, кто надеется приспособиться, запущенный изуверский молох зацепит каждого, если не их самих, то детей, или внуков. Молоху постоянно требуются жертвы, и если этому не противиться, не подсыпать песка в дьявольский механизм, скорость раскрутки со временем достигнет такого предела, когда уже никто не сможет спрятаться». Человечеством за многие века истории придумано и внедрено в жизнь немало разного рода догм и законов, правил, традиций и даже условностей, порою весьма странных и противоречащих друг другу, а то и взаимоисключающих. Каждый правитель, дорвавшийся до власти, пытается свою власть сделать незыблемой, подгоняет правила и законы под свои нужды, оправдывая такие шаги заботой о благе народа и крепости государства. Но чем больше говорится о благе народном, тем коварнее и страшнее потаённые, скрытые от народа помыслы, задачи и цели правителя. Правители, религии, законы и правила приходят и уходят, однажды уступив место новому, но вечным и незыблемым в жизни останется только слово мужчины и клятва его. «Вначале было слово». А значит, только слово мужчины и только оно должно быть главным во всех договорах, во взаимоотношениях людских, мерилом той самой состоятельности и порядочности. Ведь если мужчина не дорожит собственным словом, не чтит свято принятых на себя клятв и обязательств, значит, в его организме произошёл генетический сбой, преобладание женских гормонов, а это уже явный признак гомосятины. К гомосятинам у настоящих мужчин врождённое презрение, они от них стараются держаться подальше. Максим Метла на подсознательном уровне придерживался данной формулы и на основе её пытался строить отношения с окружающими его людьми. Тем более что в его среде каждый брал на себя клятвенное обязательство свято чтить закон воров. Но в то же время Максим осознавал, что избранный им ныне путь, это вовсе не сознательный выбор, а трагическое стечение обстоятельств его детства. Не стань он сиротой в столь раннем возрасте, он бы мог стать отличным солдатом, или даже священником. Работал бы и служил с полной отдачей и самоотверженностью. Мог бы и коммунистическую идею принять, но вот людоедом-большевиком Максим ни за что бы не стал. Если бы коммунисты сами чтили и соблюдали все свои декларации, если бы они на самом деле верили в то, к чему призывают советский народ. Для Максима очень важно было до всего докопаться, осознать и понять смысл своего бытия, прихода в жизнь, в этот мир. Просто плыть по течению, доверившись реке под названием Судьба, он не желал. Изворачиваться и приспосабливаться к обстоятельствам для него было неприемлемо.