Последняя шрапнель

Последняя шрапнель

                                                                                      «Victis Honos» - слава побежденным.

          - Прапорщик, Вы слышите?! Все! Уходим! Приказ на отступление!- вестовой, испуганно приседая и морщась от близких разрывов, размахивал пакетом.

              - Я пока не могу! У меня два орудия отбили! – почерневший от пороховой гари и смертельной усталости, совсем молоденький прапорщик, махнул рукой в сторону врага. Там в окопе, возле двух пушек,  уже сновали буденовки и доносились обрывки команд.

           - Вы, что не слышите меня?! Приказ уходить и грузиться на корабли! Уходим из Крыма!

          Офицер непонимающе крутил в руках депешу, где было предписано по возможности уничтожить тяжелое вооружение и, обеспечив отрыв в один переход, прибыть на погрузку в порт Евпатория. Батарее было выделено место на транспорте «Полония».

          - Писарчук, приказано уничтожить.- Он виновато посмотрел на усатого фельдфебеля.

          - Без пушек не пойду! – пробасил Писарчук, - я их с Каховки на себе таскаю. И потом, сказано уничтожить, а вить их еще отбить надо. Нет. Без пушек не пойду.

          - Писарчук, это же приказ!- сорвался на фальцет прапорщик.

           - Ляксеич, да ты не горячись,  тут делов то на раз, два! Щас вернем пушки и айда на пароход. – Он зашарил вокруг глазами. – Ну-ка дай сюда.

          Схватив чью-то винтовку с примкнутым штыком и крикнув: «А ну сынки, за мной!» он  бросился в сторону отбитой красными позиции. Все опешили. Куда!? Зачем?! Ведь получен приказ на отступление! Ведь они уже почти выжили! И тут снова, в который раз броситься в чужой уже окоп, схлестнуться там врукопашную и скорее всего, погибнуть?!  Ведь там такие  же, обезумевшие от бесконечных атак, крови и парящей над всеми смерти, со своей правдой и верой, и жаждой выжить в этом аду.

           Звуки будто приглушились, а время стало тянуться как патока. В этом вязком мареве,  широко и неуклюже загребая сапогами, бежал с винтовкой наперевес Писарчук, а там, на отбитой позиции, единственный кто его видел, с ужасом на лице, елозил ногами по глине, упираясь спиной в стенку окопа, старался выбраться из него, беззвучно кричал, пытаясь предупредить товарищей, и рука с наганом, раз за разом вздрагивала, выплевывая пучки огня  и все новые и новые пули. Было видно как они, оставляя за собой отчетливый след, и жужжа, словно  весенние шмели,  медленно летели навстречу фельдфебелю. Некоторые, словно маленькие и  злые собаки, рвали его за рукава,  полы шинели, отхватывая маленькие лоскутки, но Писарчук, не замечая этого, все ближе и ближе приближался к окопу. Вот он,  на секунду застыв на краю, спрыгнул в него, и время как будто опомнилось, над бруствером тотчас замелькали штыки, приклады и кулаки. Послышались  удары, лязг, резкое на выдохе «Кхе!» и  чье-то утробное, затихающее «Ммм-м-м». Опомнившись,  бросились на помощь, но подбежав к окопу, стало понятно, что все уже закончилось. За какие-то секунды Писарчук успел заколоть четверых. Когда он резко  обернулся, от него, покрытого копотью трехдневного боя и забрызганного с головы до ног кровью, так пахнуло смертью, что солдаты шарахнулись из окопа:

           - Куды!? А ну стоять! – сверкнули дикие глаза, - Давай на передки! – прохрипел он, утираясь рукавом  и ухватившись за станину, стал разворачивать орудие.

          Солдаты, облепив пушки со всех сторон, вытолкали их с позиции и споро покатили к своим.  Молоденький прапорщик, толкая покрытое грязью пушечное колесо, пытался было, что-то сказать Писарчуку, но тот не поворачивая головы, только процедил сквозь зубы:

         - Не трогай меня, ваше благородие. Прошу не трогай пока. Я еще с того света не вернулси. Погодь, отойду трохи…

            Батарея, взяв на передки все четыре орудия, нахлестывая лошадей, торопилась пристроиться  к  уходящей на юг колонне…

          Последняя, третья линия Ишуньских позиций была прорвана. Стрельба потихоньку затихала. Красные части постепенно втягивались в прорыв, а белые, получив приказ на отступление и сворачивая оборону, выходили из боя.  Иногда, красные и белые колонны шли буквально рядом. Войска изо всех сил пытались оторваться от наседающих красных, но это не всегда удавалось. Если кавалерия, идя спорым аллюром, еще как-то выдерживала темп движения, то пехота и батареи постепенно все больше и больше отставали. Прислуга, да и командиры все чаще оглядывались назад, где с  каждым часом, неумолимо приближалось облако пыли. Становилось понятно, что красные рано или поздно их настигнут.

          - Ой, догонят они нас. Ой, догонят. Свежие идут.

          - Ваше благородие ведь надо же, что-то делать. Сомнут ведь они нас.

           Но еще видно теплилась у командиров надежда, что удастся уйти без столкновения. Слишком все устали. Слишком  много раз за эти дни смерть, каждому заглядывала в глаза, и как же трудно было пойти на то, чтобы остановить колонну,  развернуться и принять еще один бой. Но вот все же кто-то решился.

          — Ба-та-ре-и! Слушать мою команду! Батареи, строй фронт!

          Один из старших командиров, обогнав колонну, встал и руками показал, как строить фронт.

          - Ну, слава богу! А то порубят же …

        Батареи стали разворачивать орудия и готовиться к бою. Красные, увидев эти действия, сорвались в галоп ...