Посмертие

Пролог.

Судьба сложилась так, что ему никогда не приходилось сталкиваться со смертью, несмотря на то, кем был его отец. Куда ироничнее было то, что первая смерть, которую он увидел своими глазами — была смерть собственного отца.

Каждый раз, когда он вспоминал этот день, все его внутренности опаляет исключительным гневом. Самое страшное было то, что он хорошо помнил ту ночь. Они с отцом отправились в однин из бизнес-центров Мадрида — у него была встреча с деловым партнёром. Сразу после они должны были лететь в Лиссабон, но с самого начало всё пошло не так. Началось всё с того, что отец попросил пересесть его в другую машину, следовавшую за его. Тогда он не придал этому значения, скинув всё на занятость отца и его желание побыть в тишине. Но сейчас… сейчас он знает, зачем он это сделал.

Они не доехали до аэропорта, как яркая вспышка озарила темноту ночь. Грохот взрыва, и отцовская машина практически подлетела в воздух. От ударной волны её перевернуло на бок. Свист тормозов ещё долго звучал в его ушах в самых страшных снах. Глухая боль в руке, когда он пытался спасти своё лицо от столкновения с передним сиденьем.

И конец.

Запах гари проникал в лёгкие, застревая там, оседая на долгие года. В конце концов, после случившегося, его имя засветилось в строчках газет и статьях.

Маттео Дамиан Сантьяго стоял под моросящим дождём и смотрел на сырую землю, которую кидали поверх крышки гроба — он даже не был уверен, что тело лежало там на самом деле. В церковь гроб внесли закрытым, а дознание Маттео не явился. С каждым упавшем куском грязи, его зубы сжимались всё теснее и теснее, пока эмаль болезненно не заскрипела. Он всматривался скрывающееся под грудой земли тёмное дерево, проглатывая горькие слезы. Нет, Маттео не собирался плакать. Он не собирался кричать от отчаяния, как кричала мать. Не собирался рвать на себе волосы или убиваться.

Внутри него росло гадкое, липкое чувство. Пальцы сжимались, ногти впивались в внутреннюю часть ладони, пока зеленые глаза Маттео щурятся, вспыхивают пламенем. Его отец не заслужил быть погребенным во влажной земле. Его тело не должны были разъедать трупные черви. он достоин был жить, дышать. Существовать.

Маттео вздрагивает, стоит ему почувствовать маленькие девичьи пальчики, скользнувшие по его плотно сжатым кулакам. Его глаза моментально опускаются вниз, к собственным рукам, но его глаза почти сразу же находят детские глаза. Со дня смерти отца мало кто рисковал подойти к нему, заговорить с ним или вторгаться в его личное пространство — даже мать молчаливо обходила его стороной. И лишь одному человеку дозволено было касаться его.

Сестру додумались нарядить в чёрное платье, нацепит на её темные волосы какую-то глупую шляпку с вуалью, что злило Маттео только сильнее. Он смотрит на неё, и в груди у него поднимается волна боли. Ему хочется закрыть ей глаза и уши, чтобы она не видела ничего из этого; чтобы не слышала притворные слова жалости; чтобы эти притворщики не подходи к ней, выражая свои соболезнования. Но сестра держалась прекрасно — лучше него.

Пальцы кулака расжимаются. Маттео мягко обхватывает ручку сестры, не сводя с неё взгляда. Она была сильнее его — всегда была. Смелее, решительнее, несмотря на свой возраст. Она всегда могла подобраться к нему, успокоить и привести его мысли в нужное русло.

Маттео сам не замечает, как присаживается около неё на корточки так, чтобы их лицо находились на одной уровне. Его пальцы подхватывают раздражающую его шапку с вуалью, аккуратно отцепляя её от тёмных волос сестры, чтобы откинуть подальше.

Вот ради кого он готов был продолжать дело отца. Вот ради кого он ещё не сошёл с ума, начиная крушить всё вокруг себя. Сестра держала его разум.

— Я обязательно отомщу им, Доротея, — тихо шепчет он, всё равно что даёт обещание. — Каждому, кто хотя бы попытается навредить нашей семье. Я уничтожу их. За нашего отца. За нашу семью.