Потомки лорда Каллига

Глава одиннадцатая: Обеты

Он знал, что спит. Только в сне мантия грандмастера могла быть зелёной, его глаза — тёмно-синими, а доспех Као Цен Дараха отливать серебром. Наяву всё было бы лишь неясными тенями, алыми бликами на чёрно-белом (и даже это не так: у того, что наяву, не было ни цвета, ни названия в языке людей). Он знал, что спит, потому, что всё это было много-много лет назад. Задолго до сегодняшнего дня. До битвы при Кореллии. До Великой Охоты. До того, как Малгус ступил на каменные плиты храмового двора.

— Ашла велит тебе защищать мир, — первую из трёх прядей его косицы отрезает магистр Зим.

(Зима убьёт Браден — в тот же год, когда мир, настоящий мир, станет невозможен.)

— Я не пролью крови без крайней необходимости, — обещает он.

— Боган велит тебе быть справедливым, — второе слово выбрала грандмастер Альцион.

(Будет ли справедливо, когда её голову презентуют имперцам, пытаясь откупиться от возможной резни?)

— Я не позволю эмоциям замутить моё суждение, — обещает он.

— Бенду велит тебе хранить тайны — строго напоминает учитель, отрезая последнюю прядь.

(Тайну своей смерти он сохранит даже слишком хорошо — даже сейчас о ней ничего не было известно.)

— Я не предам тех, кто мне доверился, — обещает он.

Ему помогают подняться с колен. Постриг завершён — пришло время облачения.

Он запрокидывает голову и замирает, раскинув в стороны руки. Голове непривычно без вуали, пустые глазницы холодит сквозняк, гуляющий по Залу Посвящений. (Здесь, во сне, они не пустые, конечно; здесь у него есть глаза — ведь как иначе он видел бы мир таким настоящим? И каждый сон он задумывался: а какого они цвета? Ведь у глаз должен быть цвет. У всего, на самом деле, есть цвет.)

Учитель опоясал его мечом:

— Сим тебе даётся право.

— Я не обращу его во зло, — обещал он.

(Сквозь сон он сжал холодную рукоять и удивился тому, как непривычно было ощущение.)

Магистр Зим надел на него плащ:

— Сим тебе даётся защита Ордена.

— Я не прибегну к ней без причины, — обещал он.

(Плащ и мантию он тогда сжёг. Полил зажигалкой — и страшно жалел, что не мог видеть взметнувшееся пламя. Почему-то он воображал его жёлто-зелёным.)

Наконец, грандмастер увенчала его тонким металлическим ободком:

— Сим тебе даётся имя.

— Я не покрою его позором, — обещал он.

— Встань же, Жойез Кулу, рыцарь Республики, и неси свою службу!

— С этого дня и покуда Сила не примет меня, — обещал он.

Цвета начали блёкнуть. Должно быть, скоро вставать, и сон близится к концу. Должно быть, они подлетают к Тарису: воздух вокруг запах смертью, из углов потянулись тени, зашептались вокруг голоса мертвецов. А во сне свет, просеянный через витражи, дробился на благоуханные радуги, плясал по полу, не думая о прошлом и будущем. Молодость щедра на клятвы и обеты, молодость тоже не думает о прошлом и будущем.

— Не хочу, — шепчет он там, во сне, много лет назад. — Не хочу.

Грандмастер, учитель и магистр Зим уже давно ушли, он остался один в пустом зале. По полу бегали радужные тени. С витражей на него смотрели великие, и сейчас он поразился тому, как они красивы. Алое и чёрное магистра Бааса, белое и золото Люсьена Дрэя, пронзительная синева и снова золото — его матери Кринды... тогда, наяву, они были не больше, чем смутными абрисами, больше именами, чем образами. Он знал, где кто изображён — но и только.

«Если бы я был Визас Марр — я был бы счастлив. Ведь она могла видеть мир именно таким. Настоящим». Но миралука, обретшие зрение, сходят с ума. И, говорят, умирают через три дня — а Визас выжила только каким-то особенным чудом.

Вот и она, кстати — прямо напротив, облачённая в пурпур. Стоит, прямая и строгая, и только тёмно-лиловые губы чуть улыбаются неведомо чему. Надо же! Он и не помнил, что она тоже была на одном из двенадцати окон.

— Я не хочу быть рыцарем. Я не рыцарь, — там, во сне, говорит он. — Нельзя делать кого-то джедаем просто потому, что все его предки, родственники и знакомые были джедаи. Когда-то были сотни, тысячи, миллионы миралука — но не все же они были в Ордене!

(Когда-то. Потом владыка голода пришёл на Катарр, и остались пятнадцать славных семейств, и все пятнадцать принадлежали к Ордену.)

— Я живое существо, я имею право выбирать, — ему кажется, что он спорит с великими, но великие только молчат и смотрят на него печально и немного сердито. Словно хотят сказать: «А разве мы выбирали? Мы приняли свою судьбу и постарались с честью её пронести».

(Потому что нельзя изменить будущее. Его можно только пережить.)

— Если хочешь выбирать — выбирай, — тогда, наяву, он так и не понял, чей это был голос, но во сне это сказала Визас Марр. — Ведь тебе дано право.

Он улыбнулся и кивнул. И правда. Ему дано право — вот оно, на поясе. Рукоять длиной в ладонь, кристалл... интересно, какого цвета? Жаль, не узнать — не сейчас, не в этом сне.

Учитель ждал в коридоре.

— Я искал ответа и получил его, — ритуальная формула, но ничего точнее он не мог бы придумать даже нарочно.

— Так быстро? Да ты молодец, Жойез! Впрочем, оно и к лучшему: у нас ещё четверо ждут посвящения.