Не помню, как меня нашли, несколько дней вообще выпали из памяти. Мне было очень плохо – всё тело ломало, лёгкие жгло при каждом вдохе, но хуже всего меня донимали ночные кошмары. Дедушка Фабиан изрыгал проклятья, желая мне смерти. Дон Идальго безмолвно смотрел на меня своими пустыми, выжженными глазницами. Доминика, противно ухмыляясь, подходила, держа в руке шприц с чем-то ядовитым… или это была медсестра? Я тонул в этом ужасе, беззащитный и беспомощный и, казалось, умер раз десять подряд.
Наконец, я начал понемногу приходить в себя. Кое-как открыв глаза, обнаружил себя в уютной маленькой спальне со шторами в цветочек. Рядом сидела моя знакомая старушка – сеньора Лючия.
– Слава богу, сынок, наконец-то тебе стало лучше! – воскликнула она, увидев осмысленность в моих глазах. Я с трудом оторвал голову от подушки, чтобы дотронуться губами до стакана воды, протянутого доброй женщиной. Даже стакан держать не получалось – руки дрожали.
Постепенно я начал осознавать, что со мной произошло, после того, как я поздней ночью с позором покинул рок-группу Шеннона. Могу только представить себе ужас бедной Лючии Строцци, когда она нашла меня рано утром в своём саду – избитого, промокшего, с температурой сорок. Холодный ночной дождь меня доконал – я получил двухстороннее воспаление лёгких.
– Что же с тобой произошло? – горестно спрашивала Лючия, поглаживая меня по руке, – Фернандо, мальчик мой, почему ты не попросил нашей помощи раньше?
Не знаю. Мне и в голову не приходило обращаться к кому-либо за помощью.
Я в изнеможении не мог даже руку поднять, спал без конца, с полным ощущением, что с этой кровати уже никогда не встану. Сеньора Лючия постоянно пичкала меня то куриным бульоном, то какими-то овощными пюре.
– Ты должен съесть всё до крошки! – строго повторяла она каждый раз. Ох, мне не хотелось ничего, кроме воды! В итоге, когда я, наконец, начал вставать с кровати, то ощущал себя одуванчиком: ветер дунет – и я улечу.
Лето кончалось. Сидя на крыльце этого милого домика, я безучастно наблюдал, как пыльные деревья пляшут под унылую музыку пустынного суховея. А ведь этим летом мне как-то незаметно исполнилось девятнадцать лет, я даже забыл про собственный день рождения! Мне всего девятнадцать, а я уже чувствовал жуткую усталость от жизни. Мне казалось, будто меня распотрошили и вывернули наизнанку. Всё, что я пока мог – жить в милом домике Строцци как чёртов нахлебник, пока не восстановлю здоровье. Ведь эти добрые старики мне никто – так, хорошие знакомые, и сейчас я с особой остротой осознавал, что в этом мире у меня никого нет.
Постепенно, день за днём, я начал всё больше гулять – мне было скучно в четырёх стенах. Мне очень хотелось к океану, но я не был уверен, что смогу туда дойти – слабость одолевала. Кроме того, лёгкие работали так неохотно, словно в них напихали ваты, и мне постоянно приходилось садиться отдыхать из-за отдышки. Как старик, ей-богу! Однажды я взял с собой гитару, чтобы поиграть, развеяться и, может, заработать немного денег. Я больше не мог играть стоя, теперь я перебирал струны, сидя на скамейке – и уже через полчаса ощутил, как сильно устали руки! А ведь когда-то я мог играть хоть до бесконечности! Тяжело вздохнув, я отложил гитару, лёг на спинку скамейки и печально уставился в небо.
Нет, так не пойдёт! Если совсем сдаться, то как жить дальше?! Да, я потерял голос, почти утратил здоровье и все мечты… но я обязан продолжать эту жизнь! И моя гитара – единственное, что у меня осталось!
С того дня я стал заниматься игрой хотя бы по часу в день – не смотря на дикую усталость и слабость в руках. Я не должен позволять себе раскиснуть окончательно!
В один из таких дней ко мне вдруг зашла сеньора Лючия.
– Послушай, мальчик мой, – заговорила старушка, когда я отложил инструмент, – у меня недавно появилась новая клиентка – Анжела Торрес. Знаешь такую?
– Нет, – я покачал головой.
– Как?! Ты не знаешь Анжелу Торрес? – удивилась сеньора Лючия, – у неё же самый известный в Лос-Анигосе испанский фольклорный ансамбль, там и гитаристы, и певцы, и танцоры! Может, мне поговорить с ней насчёт тебя? Мне кажется, ты вполне мог бы ей подойти.
Я задумался. Хм, фольклорный ансамбль. Никогда даже не думал в эту сторону, но… наверное, мне бы такое подошло. Какая там могла быть работа? Аккомпанемент для фламенко? Четвёртая гитара в ансамбле? Да какая разница, мне сейчас грех выбирать!
– Согласен! – ответил я.
– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила сеньора Лючия.
Я снова задумался. Честно говоря – не очень, но я так устал быть обузой! Может, получится работать хоть немного?
– Мне уже лучше! – твёрдо ответил я, – пусть она меня послушает, может, я ей и не подойду.
– Мне кажется, ты ей очень подойдёшь! – лукаво улыбнулась старушка, – можно я покажу Анжеле твои стихи?
Стихи? Я пожал плечами – зачем они ей?
И вот, спустя пару дней сеньора Лючия объявила, что мы едем на прослушивание к Анжеле Торрес. Я постарался одеться в лучшее, из того, что у меня было – клетчатая рубашка, чёрные джинсы (относительно новые!).
– Она крайне тобой заинтересовалась, мальчик мой, – улыбалась старушка.
Я с усмешкой глянул на себя в зеркало – «заинтересовалась»! Было бы кем!.. Тощий, сгорбленный, с торчащими во все стороны волосами, я сейчас напоминал себе спичку, которая сгорела. На исхудавшем лице до сих пор виднелись ссадины и синяки, а мой и без того «прекрасный» длинный нос слегка скособочился – видимо, Шеннон его сломал. Одним словом, «красавец».