Позабытая

Позабытая

Шелестящие капли дождя не в силах были смыть позор с ее осквернённого тела. Ветер нещадно хлестал по лицу, по обнаженным плечам, кусал руки, рвал остатки одежды.

Но она не ощущала всего этого. Ни ветра, ни дождя, ни камней под босыми ступнями. Ни собственных слез, перемешавшихся с холодными каплями.

Нет. Она упивалась состоявшейся справедливостью. Торжествовала кривой улыбкой на губах, сжатыми в кулаки пальцами. Прямая спина, твердые шаги.

И полыхавший позади костер, что не в силах был погасить даже льющий с неба ливень.

Языки пламени взмывали высоко, плясали в ярости, выжигая, очищая эту землю от скверны, от покусившихся…

Как они посмели? Как могли? Как вообще решились?

Она пришла к ним сама, вняв молитвам, откликнувшись, желая помочь. Они звали, приносили дары к алтарю. Просили о помощи.

И она пришла! Пришла! Услышала!

Вошла в деревню ранним утром, с рассветом, что выстелил ей дорожку розовыми лучами. Тихой поступью прошла по улицам, коснулась каждого взглядом, ласковой улыбкой.

Они смотрели на нее странно. И она не понимала, почему они не узнают ее, ведь звали, просили… Приходили к ее алтарю, смотрели на ее каменную копию. Но встретившись взглядом с ней настоящей, лишь хмурились, сводили недовольно брови, и во взглядах их она видела лишь неодобрение. Осеняли себя чужими знаками.

Что могло все это значит? Она не понимала тогда, тем утром.

Она прошла через всю деревню, прямо к алтарю, остановилась, огладила нежной рукой холодный потрескавшийся камень.

Что они хотели от нее? Зачем звали? Было в тех мольбах что-то о болезнях, о несчастьях… Колесо фортуны сделало полный оборот и она явилась… Но не было здесь запаха хвори. По улицам бегали ребятишки, мычали коровы, кудахтали ворчливо куры. Собаки, сытые, сидели без цепей.

Так зачем же? Зачем звали ее?

Обернулась. Позади - женщина. Ее сморщенное лицо и мутный взгляд выдавали возраст. Она стояла немного согнувшись, будто тяжесть мира лежала и на ее плечах. Но вот губы сложены в улыбку.

- Матушка… - Улыбнулась женщина, склоняясь в поклоне.

Она кивнула в ответ, подошла ближе, положила руку старушке на плечо, позволяя поднять взгляд, разогнуть старые кости. Тяжело ей было так стоять, суставы ломило от прожитых лет, от тяжелой работы. Ни к чему кланяться, ведь она видела любовь в ее душе.

- Пришла ты… Пришла… - На глазах старухи навернулись слезы. – Звали, давно звали… Теперь уж…

Поздно. Прочла в ее взгляде и вздрогнула. Почему же раньше не случилось ей прийти сюда? Недостаточна была их вера. Тех, кто осенял себя чужими знаками. Сами от нее отвернулись, хоть и продолжали просить о помощи. Потому и не услыхала сразу. Не дары ей были нужны, но вера.

- Погляжу… - пообещала она.

- Возьми с собой… - шепот старухи звучал неуверенно, боялась чего-то. Кого-то.

Кивнула, огладила седые волосы верной. И правда, пришел ее час. Душа уже рвется к пламени. Чистому, согревающему, дарующему перерождение.

Она снова ступила на дорогу. Поглядела на дома угрюмо.

Весь день ходила, прислушивалась. Ловила случайные фразы. Смотрела.

А вечером, услышав песни, да топот пляски, подошла к большому дому на холме.

Здесь собрались они. Те, кто звал ее, да без веры. Зачем тогда?

Скрипнула дверь, да никто не обернулся. Пили. Веселились. Смеялись, да кричали, разводя разврат.

Девушки, опороченные уже, почти бездушные, алчные. И мужичье, еще хуже. Оскотинившиеся. Сколько грязи.

Нахмурилась. Ступила на колкую солому. Притворила тихо дверь.

Кто же вы все? Что стало с вами?

- Во славу Его! Во славу Эдорейя! – Кричали они, поднимая кубки. Раньше ее имя славили… А теперь чье? Человеческое?

Что ж с вами стало? Забыли? Зачем тогда звали?

Она тихо села в стороне от них. Она посмотрит, послушает. А потом уже решит…

А они бесились пуще прежнего, грохотали, гоготали, распалялись. Гнилостно пахло тщеславием, приторно – похотью.

И девы, некогда чистые, столь охотно отвечали. Ластились мартовскими кошками, распушая юбки, открываясь прямо здесь, при всех. Не таясь, не стесняясь. И не было в этом всем любви.

Она поднялась со своего места. Противно, гадостно. Не те они уже. Забыли ее заветы. Забыли наказы.

Но она никогда не заставляла их. Никогда не принуждала. Есть другие. Чистые, светлые, кому нужна она. Кому готова и сама помочь, подсказать, провести, обогреть. А этим – не нужно…

Она шла уже к двери, прочь, прочь, прочь.

Но сильная рука, мужская, ухватила за запястье, сжала с силой, до боли.

Она подняла взгляд на него. Укоряющий, непонимающий. Что же это такое?

- Иди-ка ко мне. Новенькая? – Запах кислый, сырой, гнилостный, губы мясистые шарят по шее. Пальцы мозолистые лезут под одежду.

Не поняла сперва, рванулась прочь. Гадко. Да как посмел?

А после захохотала шальная, задавилась смехом.

Не узнали! Не вспомнили!

Может, опомнятся еще?

Нет, не опомнились. Швырнули на стол. Столпились кругом. Сколько их было? Рвали одежду, тащили каждый в свою сторону. Стол шершавый под лопатками. Больно. До крови. И руки. Везде руки их, пальцы, ладони, умытые кровью.

- Хватит. – Надоело. Не вспомнят. Не узнают. Смеха уже не осталось. Досада только, да злость.

Оцепенели, узрев, как полыхают огнем глаза ее.

Отступили.

Снова принялись чертить в воздухе чужие символы.

Улыбнулась снова. Озлобленно.

- Звали меня? – Пророкотала, поднимаясь. Выпуская крылья огненные за спиной. Тени забились в углы, да щели. Куда им перед очищающим пламенем? – Звали?

Узнали. Вспомнили. Да только поздно.