Правая перчатка призрака

18. Сбывшееся

Вокруг меня сновали толпы чирикающих студентов. Большинство из них уже зачислено в университет. Я стояла перед четыреста пятой аудиторией среди чужих людей. Переживала.

«Сегодня у меня великий день, ― думала я. ― Если я сдам математику на сто десять баллов, то проходной балл мне обеспечен». Пока ещё я не знала результатов сочинения, но суммарный балл по биологии и словесности меня радовал.

Я вошла в десятку лучших поступающих ― в десятку из двухсот пятидесяти человек. Мне сказали об этом в деканате, и мама странно взглянула на меня.

Тихий. Да, день выдался тихим и безветренным. Это и радовало, и огорчало меня. Радовало солнце, но огорчала лукавая тишина. Будто в ней замерло предчувствие, тревожное и разбегающееся. Только я чувствовала бегущие, порывистые вихри этой тишины, облачённые в отражения на воде.

Мы еще не видели дом на реке, который купил для меня крёстный. Мама сказала, что посмотрим  его, только если я поступлю. Думаю, мама боялась оставлять меня в городе учиться. Ей больше нравилась идея вернуться домой. Это опалило меня тревогой и недосказанностью.

А если мне не удастся поступить на этот факультет? Мой характер не позволит мне поступить на другой факультет, просто потому, что следует где-то учиться…

Время подошло, и все мы зашли в аудиторию. Мама осталась в читальном зале библиотеке, где ожидали и другие родители.

Аудитория ― огромное пространство дневного света. Скамьи и парты. Солнце, вбегающее сквозь стёкла. За длинным столом у доски сидели учителя. Взирая на наши лица беглыми взглядами, они словно фотографировали наши знания.

 Я села за первую парту, рядом с девушкой, которая закрывала своё лицо. Она занавесила лицо чёрными волосами и водила рукой по бумаге. Я выбрала билет, и быстро взглянув на задание, села за парту.

Тишину нарушали мелькающие лампы дневного света. Несколько из них, ― а точнее две ― сломались, издавая таинственные и белые звуки.

Девушка, то и дело, поворачивала на меня голову, пытаясь увидеть, что я пишу на листе.

Я лишь заметила, что она не заполнила титульный лист с фамилией и именем. Даже номер билета не вписала. Подумав, что так и надо, не стала заполнять первый лист и я.

Задание сделала быстро. И уверена была в правильности каждого из них. Попала тригонометрия и я светилась от радости.

В конце экзамена перепроверяла свои ответы, а девушка рядом со мной причёсывалась. Вдруг она вскрикнула, и я в изумлении посмотрела на неё. Она оказалась дочкой нашей классной руководительнице в школе ― Маргаритой.

― А ты что здесь делаешь?  ― изумлённо спросила я. Учителя беседовали между собой, так как все уже сдавали свои работы.

― А чем я хуже тебя? ― бросила она в меня неприятные слова.  ― Ты не можешь мне помочь? ― вдруг попросила она.

Тут я увидела, что в её волосах ― жвачка. По-всей видимости со спинки скамьи. Сразу же я убрала слипшийся комок, да так, что не пострадал ни один волос: жвачка уже не тянулась, и никакого ущерба волосам Маргариты нанести не могла.

― О! Спасибо!  ― воскликнула моя одноклассница и, схватив листок, заторопилась написать на нём свои данные, да номер билета.

 Только, спустя мгновение, я заметила, что Маргарита схватила мой листок. Я вскочила, чтобы заявить об этом, но было уже поздно: девушка сдала мои ответы, как свои.  Сдала и сбежала.

Пары секунд оказалось достаточно, чтобы понять: она уже пришла, с заранее подготовленной жвачкой на волосах цвета смолы и села за ту парту, так как знала, что я выберу только первую.

Она обманула меня, и я чуть не плача глядела в задание, выполненное неправильно и в буквы, написанные самым грубым и размашистым почерком ― знакомым мне несколько лет.

Я никогда не писала о ней? Да, не писала. Почему? Потому что мне неприятно. Её мама  ― наша классная руководительница  ― ненавидит меня. И дочь её никогда бы не смогла поступить в университет. А теперь она ловко обманула меня, как наивного шелкопряда, который на мгновение оставил золотые нити без присмотра, чтобы помочь.

У меня забрали листок, и я заранее знала, ― математику не сдала. Мама расстроилась. Она говорила, что теперь мы вернёмся домой, и я буду сидеть год дома ― целый год, до следующего поступления!

Я молчала. Просто молчала. Только слёзы, пробегая по моим щекам, тихо беседовали друг с другом. 

Стоя у окна, смотрела на серый кинотеатр; многочисленные ступени, бегущие к нему ― довольно узкие ― не шире крышки пианино, закрывающей клавиатуру.

Малер? Он бы кивнул печально, видя солёное лицо. Затем взмахнул бы руками, прогоняя мои сомнения.

Карамзин? Он бы покачал головой и показал мне на дневник, в котором я делаю заметки.

Доде? Он бы сказал, что я выше его ростом, только чтобы поддержать меня.

Я так злилась на себя! Разве крёстный может гордиться мной?! Разве для этого Ивовая веточка учила меня не доверять окружающим?

Ивовая веточка всегда говорила, что сердце  ― главный дирижёр человека, и только оно обладает абсолютным слухом и чувством. Лишь сердце чувствует,  кто есть кто.



Отредактировано: 25.06.2023