Правая перчатка призрака

22. Призрачные полотна

Психологическое значение произведений У. Шекспира я сдала на сто баллов из ста. Азей заплутал в образе «Гамлета» и получил восемьдесят восемь баллов. Ониксов возмущался несчастьем Джульетты и Ромео, а Мелодич разбирался в поэзии Уильяма Шекспира. Тёма назвал свою работу цитатой поэта: «Где царствует любовь, как вечный часовой?»

Я работала над анализом «Бури», ссылаясь на то, что это одно из любимых мной произведений.

Маленький томик У. Шекспира, цвета горького шоколада, подарила мне мама. И это послужило превосходным дополнением к двум огромным томам. Они обитали на моих книжных полках рядом: «Драмы» и «Комедии», оба виноградного цвета с твёрдыми обложками.

Азею стало неловко. Он не справился с заданием на высшую оценку и постоянно жаловался Мелодичу, с которым сидел за одной партой.

Мне же постоянно приходилось выслушивать бесконечное бормотание Ониксова о модных новинках сезона. Мелодич жаловался на Азея, ― тот своим нытьём превратил  воображение в дуршлаг, в то время как я недовольно  хмурила брови на вербальные (словесные) всплески Ониксова.

Азей перешёл на громкий шёпот, чтобы донести до меня его нескончаемую симпатию к творчеству Роберта Бернса. И это во время работы над произведениями Шекспира!

Он процитировал стихотворение Бернса «Джон ― Ячменное зерно», как только  узнал, что я разделяю его симпатию относительно шотландского поэта XVIII века.

Я прошептала ему, что мне нравятся два стихотворения Бернса: «Что видят люди в городке, закутанным в закатный свет?» и «В полях, под снегом и дождём».

Азей попытался вспомнить любимые мною стихи, но его «Джон ― Ячменное зерно» оказался более чем настырным, так как проглядывал сквозь череду того, что Меров вспомнить так и не смог. «Джон» не признавал ни поля, ни закатный свет, ни «Бурю» Шекспира, которая всколыхнулась во мне с прежним рвением, и тревожно озираясь по сторонам, собиралась вырваться из моей тетради прямо в реальность классной комнаты, где студенты ожесточённо грызли ручки и карандаши в поисках нужных ответов и метафорических вопросов.  

Азею так и не удалось прочитать стихи, которые дороги мне, так как его баллы снизили до пятидесяти пяти. А это значит, ― ему следует прийти на пересдачу экзамена по психологии произведений Шекспира. К тому же, преподаватель с отличным знанием своего предмета, громким голосом и угольными бровями, пересадил Азея с Ониксовым, а ко мне  ― Мелодича. Мы с Тёмой не перешёптывались. Мы отлично понимали друг друга без слов.

Надя Крокусова сделала отличную работу «Генрих восьмой», получила, как и я ― сто баллов, но осталась недовольной. Теперь я понимаю, что Надя редко радовалась своим успехам, но тогда я  столкнулась с этим впервые.

Зелёные глаза её вспыхнули, когда Ониксов высказал свои сожаления по поводу того, что ожидаемое Нади  не совпало с действительным. Но Крокусова так ничего и не ответила, а просто собрала длинные, прямые, светлые волосы в хвост, а затем закрутила его в оригинальную «шишку», из которой красиво выбивались пряди. Она злилась. Это выдавали её резкие движения.

В конце экзамена в дверь постучали, и вошла Маргарита ― дочка моей классной руководительницы в монастыре. Глаза чёрные, одежда цвета плюща.

Тёмные волосы её свисали точно гремучие змеи у Горгоны, а глаза глядели на преподавателя. Она извинилась за опоздание и, услышав о своей будущей пересдаче, села рядом с Лёшей Александровым. Всё-таки поступила. И я уверена, что поступила она, благодаря тому, что я сильна в тригонометрии. Мне было очень неприятно, что она попала в наш класс.

 ― Вы знакомы?  ― спросил Мелодич, пока я задумчиво перечитывала написанное.

 ― Увы! ― ответила я.

Мы проучились несколько  недель, и всё это время изучали разные предметы. А в тот день сдали свой первый экзамен. Метод нашего обучения назывался Методом Погружения в предмет. Мы сдавали предмет сразу, после его изучения и получали за него оценки и баллы. Это позволяло напитать себя дисциплинами полностью, оставляя суть их в своей голове навсегда.

Сначала мы учились в корпусе химического факультета, где проходили наши лекции, практикумы. Среди черепов, скелетов и срезов лягушек в банках. В скором времени мы должны были сдавать зачёты по биофизике и биохимии. Учёба на факультете Парапсихологии  удивляла и изумляла меня.

         В то время на переменах между парами я слушала  Орфея  К. Глюка и его фурий.

На лекциях мы исследовали «невероятные глубины человеческого «я», его концепции, условный и безусловный рефлексы, фундаменты общей психологии. Каждый предмет казался мне наиболее интересным  ― лекции, семинары, кураторскую деятельность  вели знающие люди.

 

Зимой я выхаживала Нину Ивановну. Она подхватила грипп и переносила его крайне тяжело. От того, что я способствовала выздоровлению моей горничной, я стала чуть выше ростом. Мне так казалось. Ониксов, правда, так не думал ― он выше меня на пять сантиметров, не то, что Мелодич ― Тёма светловолосый возвышался надо мной на целых пол головы.

Наша группа обгоняла других  первокурсников  уровнем подготовленности. Учителя стали гордиться нами, но не всеми. Маргарите грозило отчисление, так как она съехала по общей успеваемости, а ещё плюс к этому не сдала Психологию Искусства. Думаю, если бы за гранью реальности существовал призрак Льва Выготского, он бы никогда не появился перед Маргаритой. Не смог бы уважать эту девушку. Без кругозора и наличия времени для саморазвития в библиотеках и дома, подготовиться невозможно. А развивать себя в учёбе она не собиралась.



Отредактировано: 25.06.2023