Правая перчатка призрака

24. Лист на берегу

 ― Я прочитала статью. Думаю, ты написала её сама! ― сказала мне Надя после моего празднования дня рождения. ― Естественно, никакой бабушки в виде привидения, а тем более  птицы, никто увидеть не мог. Мальчики просто поддержали тебя, чтобы ты не выглядела такой. Ты ведь об этом и мечтала, верно? Чтобы тебя воспринимали необычной?

Она ушла одна. Зачем я вспомнила об этом, когда поднималась по широкой лестнице главного корпуса  университета? Неужели можно подумать, ― эту ужасную статью в газете написала я сама? Нет, это противоестественно.

Около деканата стояла куратор ― классная руководительница нашей группы: стройная, молодая женщина с короткими локонами, выбивающимися из-под клетчатой кепки. Брючный костюм, туфли с заострёнными носами, рюкзак, деловито примыкающий к левому плечу, лицо француженки, высота, мудрость, непоколебимая уверенность и амбиции ― всё это воссоединилось в хрупкости Надежды Викторовны. Она училась на факультете романо-германской филологии, закончила его с красным дипломом и пишет статьи в модные  издания, где их с успехом печатают.

Крокусова пыталась двигаться, как она, но это не сделало её второй Надеждой Викторовной. Надя обиделась на слова, которыми я пыталась объяснить, что у неё иной склад, темперамент, образ. Красота Крокусовой ― другая, интровертированная, эффектная.

Забегая вперёд, скажу: Надя подстриглась, приобрела кепку, стала выбирать длинные юбки и рубашки с рукавами. Однажды я строптиво заметила, что она  ― «копиист», художник, который ходит по великим музеям и, набираясь опыта, срисовывает с полотен, дабы понять мышление чужого гения, обижая при этом гения собственного. Сказала Наде правду и эта правда позволила Наде отрастить волосы вновь, поступить в медицинский университет и перестать общаться со мной.

― А я Вас жду! ― куратор Надежда Викторовна ясно улыбнулась, показывая верхний ряд ровных зубов. Последнее время она занималась йогой и всё её лицо светилось счастьем.

Я чувствовала смятение, но догадывалась, ― если куратор улыбается, ничего плохого быть не может. Окно в конце коридора приоткрыто, но запах краски, бегущий из деканата, ещё не выветрился.

― Я была занята и попросила секретаря позвонить тебе. Она тебя напугала?  ― мягкая улыбка и глаза лани, живо интересовались происходящим в моём внутреннем мире. Я выпрямилась и настроилась на разговор:  заостренные уши проницательной женщины не услышали шелест моего смятения.

 ― Не скрою, рада именно Вам, ― произнесла я робко. Ведь Вы пригласили меня из-за статьи, верно?  ― этот вопрос я могла себе позволить: не шершавый, не присыпанный песком; не сдобренный сахарной крошкой. Ответила честно и в то же время спросила о том, что волновало меня, с тех пор, как  оставила позади себя ступеньки нашего крыльца.

― Вы очень сильная девушка, Анна! ― воскликнула Надежда Викторовна. ― У Вас мистическая судьба и это так занимает! Женщина поторопила меня, проговорив, что любительницу призраков ожидает встреча, на которую бы я сама точно никогда не отправилась.

Заинтригованной я выглядела, но внутри меня по-прежнему терзали сомнения. Надежда Викторовна двигалась  уверенным пароходом, тянувшим за собой упрямую, недоверчивую баржу.

Мы спустились по ступенькам в холл, и я узнала, что встреча должна состояться в кафе «Амадей». Никогда раньше не слышала, что рядом кафе с таким красноречивым названием.

― Кафе открылось вчера! ― воскликнула Надежда Викторовна.

 ― От одного названия уже веет талантом! ― заметила я.

 ― У тебя отличная интуиция! ― улыбнулась куратор. ― Это место для талантливых людей, творческих. У каждой творческой личности свой талант.

 ― Говорите, как Владимир Леонтьевич, наш преподаватель по Основам психиатрии, ― улыбнулась я.

 ― Так и есть! Мы думаем с ним одинаково свободно. Владимир Леонтьевич ― мой отец! ― улыбнулась Надежда Викторовна.

― Правда?! ― я была удивлена. ― Ваш отец напоминает студентам совершенное божество. Разве у него могут быть дети?

 ― Рада, что ты не разочарована. Значит, я хорошо выгляжу,  а папа отлично знает дисциплины, которым обучает других.

         ― А я стараюсь быть обычной. И чем дальше, тем больше, ― опечалилась я, думая, что встреча в кафе обернётся более грустным для меня.

Кафе «Амадей» не принадлежало торговому центру. Оно расположилось отдельным мирком между телебашней  и уютным книжным.

Обстановка внутри «Амадея» смутила бы Моцарта. Обрадовала меня афишами: «Реквием», «Симфония под номером двадцать три», ещё незнакомый мне «Концерт под номером двадцать пять», всем известная «Сороковая симфония», «Свадьба Фигаро». Портреты Моцарта, Гайдна, фотоснимки Зальцбурга, Венской оперы, Гранд-опера в Париже. Удивительное место с подлинным ароматом музыкальной жизни композитора.

За столиком у окна нас ожидала незнакомая девушка. С ней была знакома Надежда Викторовна. Куратор сняла кепку, привлекательно улыбнулась и предложила мне присесть.

Я послушно выбрала скромное место на деревянной скамье со спинкой, прислушиваясь к журчащим дивертисментам композитора, переливающимся через край в зал. Они трепетно касались моего сердца. Повсюду смех, импульсивное звучание голосов, студенческие интонации.

 ― Анна! Хочу Вам представить. Перед Вами ― Евдокия Бубова.