Правая перчатка призрака

25. Письма в саду

― И ты откажешься от предложения Дуси? ― удивился Тёма Мелодич.

         Мы загорали на берегу, и солнце летало над нами золотой птицей. Оно касалось песка горячими крыльями.

         ― Ты можешь печатать свои стихи! ― освободился от  солнечных очков Ониксов.

         ― Стихи прорастают во мне цветами и требуют выхода на бумагу, но не в газеты. Формируешь букеты, ставишь в вазы, а в саду появляются новые. Пишу не для печати. Они вырастают. Их крылья требуют полёта.

         ― И тебе не хочется, чтобы их читали другие люди?  ― сказал Мелодич, зарывая ноги в горячий песок, да отмахиваясь от стрекозы, на секунду задержавшейся возле него.

         ― Я для них и читатель, и критик, ― проговорила я, закрывая лицо алой, широкополой шляпой с лентой.

         Ониксов промолвил что-то или спросил меня. Не расслышала.

         ― О чём задумалась? ― Тёма откопал ноги и шевелил пальцами. Я не ответила. Размышляла с закрытыми глазами, со шляпой на лице. Думала о видении ― том парне. Возможно, он появится сразу, и не нужно будет настраиваться.

          ― О нём?  ― снова раздался голос Тёмы у моего правого уха.

         ― Да, ― коротко ответила я. Ониксов кинул камешек в воду. Раздался плеск. По воде, вероятно, разбежались круги.

          ― Этот человек в письме тебя не пугает? ― громыхнул голосом, точно пустым ведром, Ониксов.  Артёму идёт загар. Глаза выделяются: изумрудные зрачки на перламутре. Мелодич, наоборот, от загара краснеет, и лицо превращается в арбузное счастье без косточек.

         ― Не пугает, ― ответила я, освобождая лицо из-под шляпы.  ― Сейчас он спросит почему, ― промолвила  я и кивнула в сторону Ониксова. Тот сделал недовольную гримасу.

          ― Он написал про крёстного. Значит, знал его. Даже если просто видел издалека. Это важно. А ещё…у него особенный дедушка, похожий на Ивовую веточку. А то, что он работает над своими способностями, лишь возвышает его в моих глазах.

― Не думаешь, что он привидение, как твоя Вита? ― спросил Тёма, и в его голосе послышалась надежда.

 ― Он человек.

― Ну, почему?! ― одновременно воскликнули ребята.

― Потому, что он об этом сказал, ― ответила я, пожав плечами.

Я полюбила этот тяжёлый и плоский камень в нашем саду, под яблоней. Он служил нам с Миром почтовым ящиком. Писала ему письмо, сворачивала его несколько раз и прятала под камнем. Затем, уходила в поле. Бродила среди высоченного золота подсолнухов. Знала,  ― он караулит, когда я уйду, торопливо забегает в сад и достаёт из-под камня новое письмо от меня.

Обычно парень сразу писал ответ, оставляя его. Нина Ивановна отпросилась на лето и уехала к сестре. Никто не знал про тайную переписку в саду, кроме меня и его.

В поле прогуливаюсь около часа. Потом он быстро уходит, а я бегу к своему дому. Мы понимаем, что лучше не встречаться, не видеть друг друга. Таинственная переписка позволяет мне представлять того парня из видения, о котором я думаю, время от времени. Конечно, он не может быть им, но мне нравится думать, что он ― это он.

В моих видениях он красив. Присутствует некоторая окрылённость. Словно у него крылья, но прячет они их так хорошо, ни за что не увидеть. Даже мне.

В его глазах останавливается солнце, когда он возникает в дневном видении. Солнце, золотым шаром, торопится осветить его широкие плечи, голову правильной формы и взъерошенные волосы ― жестковатые на первый взгляд.

Улыбка человека. Она пролетает лучами, едва касаясь его губ, напоминающих мне лук лучника. Стрелы? Это его мысли. Произнёс бы он хотя бы слово,  я могла бы услышать его голос, понять, что его занимает.

Солнце освещает и его суровый лоб, на котором небо при рождении оставило свои судьбоносные письмена. В виде, едва заметных борозд, бегущих тонкими волнами, будто следы тонкого гелевого пера. Но небо ведь пишет белым, потому, слов, не разобрать.

Он упрямый. Упрямство выдаёт его суховатый взгляд в сторону. Человек страдает от невысказанного. Думаю, жизнь его сложна, но он старается держать спину прямо, стремится макушкой дотянуться до облаков и дотягивается до их теней.

Иногда появляется из тумана ― выходит на передний план и туман остаётся позади. За ним  ― вода. Она сливается с дымкой. Возможно, и он почитает воду, как я. Люблю воздух. Из него состоит ветер. Люблю изучать деревья. Они невероятно притворяются в реальности. Сами, чаще обитают в сказочном мире и могут меняться местами в ночи, чтобы утром удивлялись птицы.

Похож на дуб. Ему особенно идут две рубашки: чёрная и синяя. Синие глаза меняют оттенки: от лазурного до тёмно-синего. Он слушает меня. А я говорю, говорю… и он меня слышит, понимает.

Внимателен. Предоставляет мне возможность высказать трепет фраз, а затем говорит. Он произносит слова. Слов  не слышу. Это мучает меня. Снова и снова вижу его лицо близко. Между нами слова и молчание, недосказанность и его исчезновение в тумане.

Он выше меня на целую голову. Склоняется нежно к моему лицу. Могла бы смотреть на наши образы рядом бесконечно, но, увы, видение временно и пропадает тогда, когда могло бы и остаться. Исчезает молчаливо и неожиданно, как и появляется.