Правая перчатка призрака

27. Миниатюрный подарок

Незнакомцу письмо под камнем я не оставила. Не было письма и от него. Возможно, папа прав и я чересчур доверчива, хотя сама бы я себя такой не назвала. Независимая, странная, сложная, личностная свобода. А в ней красота, да строптивость.

Лента домов тянулась позади, когда я оставила своё светлое убежище на возвышенности и уехала на вокзал. Думая о вчерашнем поцелуе я всё же уверяла себя, что это призрак. Только он не проходил сквозь стены, не зависал над землёй в призрачной дымке, а его руки ― тёплые и живые.

Оставшееся лето до самых последних августовских дней и вечеров вспоминала о нём. Почему его белое одеяние  показалось мне тканью?

Возможно, думала бы о нём меньше, если бы поцелуй не оказался первым.

Темнота. Поле вдали. Близкий сад. Ветер раскачивается на качелях, где ещё сохранились ароматы жаркого и сытого солнца.

Кто-то в белом ждёт меня. Я подхожу. Он виделся мне таким реальным, но спустя несколько месяцев, увы, так и остался призраком с тёплыми руками, нежными да близкими. Призрак, надвинувший полог до подбородка, точно рыцарское забрало и исчез в темноте, признавшись мне в своей далёкой, неземной любви.

Сквозь время его образ блекнет, напоминает улетевший с барвинка жемчужный лепесток.

Одуванчиковые тени затаились. Принесли мне столько счастья в мае и ушли в свои одуванчиковые города. А я часто думаю о стрелах – пушинках с маленькими крылышками на лопатках. Белокрылые зонтики, защищающие мои мечты от ран.

Тем летом я встретила столько луговых бабочек на фоне золотистого солнца! Но большинство из них переплеталось внутри, слагаясь в невидимые крылья за моей спиной, превращая меня в чародейку, спрятанную от глаз знакомых.

Да, после той статьи люди стали искать меня глазами. Видимо думали, что на одном плече у меня притаилась летучая мышь, а на другом ― тени дубов. В один из самых красивых летних дней я почувствовала себя дивной и правильной. Такой я была всегда. Такой буду. Мысли посторонних не могут нарисовать печальные контуры, даже если люди  похожи на  разные холсты. На своём холсте я рисую сама. На нём сполна звонких птиц, рек, небес, молчаливых цветов и ветра смеющегося колокольчиками. Мой холст силён и крепок. Он выполнен из тени дуба, а дубы ― самые могучие деревья. Поэтому у меня есть своя могущественная крона, за ветки которой я стремлюсь держаться руками, зубами и сердцем. А когда чувствую себя счастливой, могу сидеть на самой широкой из них. Быть и держаться руками за саму себя.

Лето оказалось смелым и тёплым. Часто смотрела в небо и чувствовала его, не смотря на расстояние. Бездна ветров. Тихий и лазурный дом для облаков, звёзд, птиц. А каждая птица, бродившая по земле, оставляет на ней своё маленькое небо.

Читала много книг.  И в них могла бежать босой через ромашковые луга, целовать ветер и замечать главное вокруг. Всегда остаюсь собой.

Шорох моих крыльев не молчит. Пусть крылья невидимы, но не дремлют. Звенят прозрачным восприятием, направляя меня на созидание. Созидание во мне счастливо. Меняются облака на небе, красоты за окном, птицы на ветках, а я смотрю в них сияющим лицом. Продолжаю верить в чудеса. Чудеса иногда прячутся от нас, но если в них верить, всегда прибегут к дереву, рядом с которым ты стоишь, и произнесут: «Туки-туки-я». Как в детской игре. Ноги чудес растут из игры. Ты веришь, они существуют.

Иной я вернулась в университет. Былые отблески его сияли больше. Тысячи светлячков в атмосферных платьях смешивались  с закатом.

В первый день я пришла в библиотеку, убегающую под лестницу, задолго до других. Неторопливо переполняли меня звоны, да их отражения Лето взмахнуло мне на прощание сонными, мудрыми георгинами. И я вышла из них ещё более дикой, чем прежде. Такой  я набирала библиотечные тома, складывая их в огромную сумку, обшитую коричневой кожей. Тишину нарушал лишь бег библиотечного времени. Вспомнив мою суть с прошлого курса, мне выдали совершенно новые книги, но не угодили ― всё лето, сбегающее в рассветные  облака ромашковых зарослей, я желала видеть учебники второго курса, слега пожелтевшими, точно их читало солнце, придерживая страницы лучами с юго-восходной стороны. В желтизне времени обитают нежность, непревзойденность, вечность.

― А художественная литература? ― спросила меня худощавая, жилистая женщина. В стёклах её очков отражалась я. Во мне бурлили лунные поля, ветки тополей, летающий отклик талого воска.

Угловатость женщины и повторный вопрос вернули меня к библиотечному окну, над которым витала пыль времён. Библиотекарь забрала книги, оставленные кем-то чужим. Женщины вроде неё любят менять обстановку вокруг себя: передвигать мебель, расставлять безликие вазы, вязать салфетки и скатерти.

― Помнится, Вы много читаете?  ― заметила она, намекая на белую птицу моей сути.

― Я живу в книгах!  ― улыбнулась я, но мне улыбкой не ответили. Видимо, и под лестницей прочитали статью обо мне.

Ушла до того, как меня могли увидеть Мелодич, Ониксов и Меров. Не терпелось прочитать в бежеватой книге про медиумов. Целовал ли кого-нибудь из них таинственный призрак?

Дом встретил меня рекой. Я оставила сумку с книгами на крыльце и кинула в неё лёгкую, жёлтую кофточку. Обернулась на любимый, ожидающий меня дом крёстного: притих в некотором волнении. Ветер ― лёгкий и тёплый августовский Эол окутал меня новым и светлым дыханием. Я не побежала к реке, а вернулась в дом.