Правая перчатка призрака

28. Великановый облик

Осень всегда налетает внезапно. До наступления своего времени она прячется в таинственных шорохах листвы, призраках ветра, одиноких тропинках затаившегося леса. Осень всегда рядом. Словно картина на стене сопит она в тяжёлой, позолоченной раме, цвета кленового сиропа и его же взгляда.

Она ― королева: дикая, фантастичная, летающая, гонимая солнцем. Её дыхание на высохших цветках барвинка, дремлющих на полке моего открытого шкафа. Её сумасбродные выдумки прячутся и за шкафом, куда убегают многочисленные тени: от книг, зеркала в витиеватой оправе, маленького, порывистого паучка, немного сонного, но всегда умного и проворного.

Осенние цветы грациозны, подобно гарцующим лошадям в загоне. Крылья её малы, как у бабочки, но в то же время великие, изящные, восторженно озарённые.

Осенний пейзаж сменился университетом и я оказалась в аудитории прежде, чем началась лекция. А спустя двадцать восемь минут я увидела парня из видения. Столько раз мы встречались с ним в будущем ― именно в будущем, как  думала раньше. Теперь не уверена. Почему? Мы оттолкнулись друг от друга, как солнце и лёд, бабочка и вода, витиеватая арабеска и задача по логике.

Узнала его сразу: великановый облик, фресковые глаза синего оттенка. Длинные руки, деловито спрятанные в карманах брюк, цвета изюма  в шоколаде. Долгие ноги, заканчивающиеся остроносыми туфлями в глянцевитых обложках. Да, это он ― парень из видения, только теперь более реальный.  Так и стояли мы друг против друга. Суровое и странное носилось в воздухе мотыльковой тенью. А может, это оттого, что через окно залетела почти незримая, полупрозрачная Белянка.

Неизвестно. Неизвестно, почему мы так не понравились друг другу. Верно, я ему показалась молчаливой и опрометчивой, подобно второй части фортепианного концерта С. Рахманинова. А он? Увидела его в чарах напыщенной, остроугольной красоты.

 Увы, долинам и холмистым взгорьям он показался бы, как и мне: недоговорённостью, недосказанностью, трудным многоточием. А его таинственная улыбка…робость в ней смешивается со сколом отважности и далёкой непредсказуемости.

Не пойму, в чём заключается его сила: внутренняя, пусть даже статная и знаменательно красивая внешне. Не думаю, что содержание его личности сможет удивить меня скромными богатствами души. Отнюдь! Липкость его натуры к книгам, конечно,  вызывает секундное уважение…

И повстречавшись с ним около триста пятой аудитории внезапно (я чуть было не сбила его с ног) успела разочароваться прежде, чем он вспомнил о существовании слов.

 ― Вы! ― начал он и осёкся, будто не собирался договаривать.

Я отпросилась с лекции, чтобы позвонить папе. Его положили в больницу с ангиной и гланды, впервые за последние три дня разрешили ему заговорить. Он хрипел в трубку, а я летела из аудитории в коридор синей птицей.

Папа хрипит, но он заговорил! ― радовалась я, и, прикрыв дверь, обернулась, чтобы  высвободиться из плена класса, да передать блёклые и тревожные слова ожидающей трубке. Тут я стукнулась локтем об него ― великана и застыла от его растерянного, но самодовольного вида.

Застыла и все слова, готовы слететь с губ, остались в моей сильной вышине.

На мгновение, пока пауза раскачивалась на качелях времени, мы оказались напротив друг друга. Он так и не договорил. Возможно, мне следовало извиниться, но поскольку я увидела парня из видения, заговорить оказалось непросто. Молчание растопило желание произнести несколько слов. Молчание и ещё что-то, запинающееся; сломанное, как невидимый зонтик, потерявший спицы на ветру.

Вдруг, чересчур  порывисто, импульсивно отошёл он к подоконнику, повернувшись ко мне спиной. Моё видение, которое всегда оказывалось любовью, важным, близким и тихо нежным, скрылось от меня, выбирая солнечные лучи, проникающие в окно с улицу.

Я ушла. Завернула за угол стены и спустилась на лестничный пролёт, где наговорилась с отцом. Никогда ещё я не любила папу так, как в тот день. Обратно пропорционально тому, как я хотела видеть того парня, стоящего у окна ― там, через одиннадцать ступенек.

Держала голову прямо, с достоинством. Поднялась по ступенькам и, заворачивая за угол… врезалась в него вновь. Прозвучала тишина. И мелодия её была услышана не только мной. Что так встревожило? Неожиданный свет, вспыхнувший на его лице? Или точёный нос с горбинкой, являющийся мне во множестве снов?

Нечаянно взглянула на его раскрытые губы, и мне стало неловко. Он, как-то легко, едва касаясь, придерживал меня за руку, чуть выше левого локтя и это вышло случайно. Не осталось незамеченным.

― Извините! ― произнесла я порывисто, смешиваясь дыханьем с трепетом. Дико отбежала в сторону, мечтая исчезнуть в коридоре прежде, чем он обернётся.

 ― Вы, та самая? Смотрящая в призраков, как в телевизор?  ― спросил он разгорячённо. Если он хотел меня разозлить, у него здорово получилось.

Я обернулась на него, чувствуя обиду. Нет, не посмотрела. Промолчала.

Даже в статье Меровой не было настолько ехидных фраз. Одна фраза. Такая фраза! Захотелось врезать ему! И я не решалась, думала ― это будет выглядеть смешно: ниже его на целую голову.

И случись эта пощёчина, о ней непременно пойдут слухи: позади нас появились прохожие студенты с сумками и пирожками.

Мои губы задрожали. Ни разу! Никто из парней никогда не обижал меня. Даже взглядом! А тут оброненная им фраза, случайно смеющийся вопрос.