Правая перчатка призрака

29.Жидким янтарём

― Поведаешь мне о счастье? ― поинтересовалась я у камня в саду, медленно заглядывая под него. ― Верно, счастье моё прячется по ту сторону синих долин, за их изнанкой, где и вовсе не отыскать.

Наверно немного отстранённым взглядом окинула я пустоту под ним и тотчас вернула плоский «почтовый ящик» на место. Потрогав шишку на лбу, больше убедилась: болит.

Сад! Он и не замечал осени. Ароматы сладких яблок сливались с духами поющих листьев. Всё шелестело и сбывалось, оставалось и радовалось. В изголовье сада поселилась перепёлка. Она родила детей и ревниво наблюдала за миром из-под шершавых веток. Бродильное солнце виновато улыбалось, забывая излить на северную часть сада свои извивающиеся лучи. Тусклый храм одинокого окна на чердаке, впитывал в себя струи особенного, чистого воздуха. Через край летели чернильные вороны и саблеклювые галки. Тон оранжевый. Тишина с норовом.

― Да, это он! Всего лишь он ― великан из видения! ― говорила  я  воронам, сидя на крыльце в шифоновом «облаке», закармливая стаю птиц перед собой.

 ― Видите, что у меня на лбу? Если бы я в него не врезалась, шишки бы не было.

Прямо передо мной на траве лежала тетрадь с пружинным переплётом и пенал-тубус с ручками. Я могла писать стихи, небольшие очерки об искусстве, дружбе или медиумах, а предпочла спустить босые ноги на траву и беседовать с теми, кто ближе всех к небесам.

Солнце пряталось в своей бочке на западе. Пасмурный купол озаряла терракотовая палитра, смешиваясь с небесной краской ляпис – лазурью.  Она выходила новой, чарующей, нетронутой ни рекой, ни сном.

Синь, похожая на синих птиц счастья, казалась мне превосходным фоном для шумных ласточек и потусторонних облаков, сливающихся в единое целое.

Сад полнился вечерним серебром и просеивал чары заката на землю. Только сад возле меня разбирался в волшебстве вечера, сладкого ожидания луны и тоске ― моей тоске

Кипы книг и тетрадей притаились на моём столе и, по-всей видимости, страдали без меня.

Ещё утром, я намеревалась прийти после лекций и зарыться в них ликом и сердцем. Оказалось, луна ринулась за мной с неба, ещё на небе не появившись. Закат проглотил поле ослабевших подсолнухов, безмолвные ожидания чудес и мои положительные эмоции. Он улетел с неба крылатым солнцем. У меня не оказалось сил на то чтобы дописать начатое, посмотреть в новые учебные будни и забыть неправильное сбывшееся.

Дышу осенним утром, его небом…

В тысячный раз чувствую себя и дикой, и нежной. Рассветы плачут янтарём листьев. Внутри меня созревают сады, где я: розы, спрятанные клубни; яблоня, качающая солнце на руках-ветках, да сонет, выплывающий ниоткуда и вплывающий в торопливые ухоженные вёрсты.

Каждый из нас свет и тень, тон да фон, луч, ручей…

Необходимый отблеск появляется единственным и безмерным, точно мы ― пространство, борьба и скрытое, спрятанное величие отражённого, могучего смысла.

Дверь. Утро ― дверь и я перешагиваю через порог, в объятое и независимое счастье. Шишка не сходит. Думаю, отчего названа шишкой? От продолговатости, твёрдости, наслоения болевых вмятин не желающих исчезать даже понемногу. Но это и закаляет. Трогаю пальцем и чувствую, как превращаюсь в скалу с кукольным лицом ― с лицом куклы. Внутри преисполнена могучей нежности: нерозданной, укрывающейся, самобытной.

Тёма наговорил мне о Призе много подробностей. Чересчурных и благородных. У саблезубого парня якобы такая репутация.

Не думаю, что это правда, преувеличение, захват, устремлённость к данным чертам, но ещё не они. Как осень, которой никогда не стать летом.

Для меня он недозрелый лесной орех со своей клыкасто-диссонансной территорией, на которой твердолобый и жгучий асфальт.

Начинаю писать чаще, больше. Превалируют прилагательные. Они зарождаются во мне, а я разрешаю им цвести.

Мириады былинок внутри меня чувствуют себя похищенными: оказывается, я в плену у его внешности.

Разве это не печально ― возвращаться себя к его глазам полухищным и полутрагичным? Держаться за собственное видение: псевдовлюблённые, кажущиеся, более чем строптивые… и они никуда не деваются: как стояли рядом, так ничего и не изменилось…

Сумбурные невозможные встречи. Смотрит он на меня тем же, но иным и таким нежным взглядом, что дыхание превращается в колебания всех ветров;  буквы наскакивают одна на другую в поисках упорядоченного, ежедневного свидания.

Своим хищным отторжением от меня он превращается в миллионы вопросов, которые окукливаются и взмывают по периметру моей непонятной души.

Вита не пишет. А я бы хотела спросить, что всё это значит. Хотела бы понять, почему он такой ледяной, если мы встретились впервые…

Обычно произвожу на людей хорошее впечатление. Потому и думаю: что-то не так. Нечто скрывает густой туман,  и я одиноким сверчком иду да дышу, ощущая себя в плену. Ноющая шишка возвращает меня к нему ежедневно, ежесекундно. Надеюсь, у него нет способностей, и он не знает, что думаю о нём.

На Основах психоанализа мы изучали защитные механизмы. Я сидела за первой партой на первом ряду и слышала, как девчонки на галёрке шепчутся обо мне. Весть о столкновении меня и Приза в коридоре облетела весь парапсихологический поток. Двое особо отличившихся показывали на меня пальцем и гоготали прямо в лицо, брызгая слюной. Одна девушка бросила в меня слова о том, чтобы я и не думала о нём. Мне захотелось ей объяснить правду. Знала бы она, как я хочу не думать о нём, но эти проклятые видения возвращают его мне снова и снова. Хорошо, что Маргариту отчислили. Она бы повела себя в этой ситуации хуже всех.